Я остановился у входа и уставился на открывшуюся передо мной картину. Столовая моя, но я почти ее не узнавал. Девушка. Дело было в девушке. Она изменила все.

Она сидела в освещенной свечами комнате в дальнем конце длинного обеденного стола, но ее белокурая головка склонилась над белоснежной скатертью, и она деловито строчила карандашом в маленьком блокноте. Занятие так глубоко ее поглотило, что она, казалось, совершенно не замечала моего присутствия.

К моему удивлению, я обнаружил, что мне любопытно, что она пишет, и, как ни странно, это раздражало меня. Поскольку мне хотелось знать, я решил сознательно лишить себя этого знания.

Я направился к своему месту, и это движение привлекло ее внимание. Она тут же вскочила со стула.

Мой взгляд скользнул вниз по украшавшему ее шею бриллиантовому колье и шелковому красному платью. Странно. Любая другая женщина выглядела бы в этом платье — в зависимости от размера сисек — распутной или сексуальной, но она выглядела как кусочек рая: чистая, незапятнанная и странно хрупкая. Как будто я запятнал бы ее чистоту, если бы позволил своим грешным рукам прикоснуться к ней.

Мой взгляд переместился вверх.

Я был загипнотизирован волшебным видом: теплый свет свечей заставлял ее кожу сиять и освещал волосы. Она в неуверенности широко распахнула глаза. Приблизившись к ней, я коснулся ее губ. Они первые бросились мне в глаза, когда я увидел ее в гостиной Сулеймана.

Нежные и шелковистые… покрытые красной помадой. Взяв со стола белую салфетку, я стер помаду. Все это время она просто стояла, как кукла. Моя кукла. Я мог бы сделать с ней все, что угодно. Я ее купил. Я оставил небольшое пятно вокруг губ, что мне понравилось. Так она казалась менее чистой, но, возможно, я слишком грубо действовал, потому что теперь губы выглядели опухшими.

Словно она отсасывала мне несколько часов.

Показался розовый кончик язычка, чтобы лизнуть набухшую плоть, и у меня зачесались руки бросить ее на стол и взять прямо там, но я заставил себя не поддаваться этой потребности. Хотел доказать себе, что сильнее любых желаний собственного тела. Это всего лишь секс. Я мог бы устоять перед ней. Она — обычная женщина. А все женщины — просто хорошенькие игрушки. Я бы никогда больше никому не доверился. Трахну ее после ужина, но не раньше.

Я подошел к главе стола и сел.

— Подойди и сядь рядом со мной, — пригласил я, но даже для собственных ушей мой голос в тишине комнаты прозвучал холодно и безразлично.

Она повиновалась. Мне понравилась ее походка. Не как у модели, вышагивающей по подиуму, а плавная и бессознательно чувственная. Это привлекло мое внимание, когда я впервые увидел, как она идет к беседке.

— Спасибо за все, что ты сделал для моего отца, — сказала она, опускаясь на стул рядом со мной.

Меня не интересовала ее благодарность. Я сделал это не для того, чтобы доставить ей удовольствие. Это была моя часть сделки. На самом деле, мне не интересно здоровье ее отца или ее жизнь вне нашей договоренности.

В дверях появилась Мелания.

— Добрый вечер, сэр. Не хотите ли аперитив перед ужином?

— Нет, несите еду, — ответил я, не отрывая глаз от Скай.

Мелания попятилась, а Скай снова повернулась ко мне. Я протянул руку и коснулся ее волос.

— Они настоящие?

Не отрывая от меня широко распахнутых глаз, она кивнула. В комнате стало так тихо, что я почти слышал биение ее сердца. Я позволил пальцу пробежаться по ее шее, по колье, до точки, где ее пульс трепетал, как пойманная пташка. Остановившись на этом месте, я почувствовал, как быстро и неистово бежит кровь по венам.

Это напомнило мне наблюдение за львицей, притворяющейся, что у нее течка, и несколько дней спаривающейся со львом-мародером, потому что она пыталась утомить его и помешать найти детенышей, спрятанных неподалеку в кустах. Я был тем мародерствующим зверем, и, как и он, мне было все равно, почему она здесь. Достаточно знать, что лев, в конце концов, устал от львицы. Он пошел в противоположном направлении от ее детенышей. Она получила, что хотела, как и он. Аналог «долго и счастливо» в стиле африканской саванны.

В этот момент вернулась Мелания с тремя девушками, которые несли корзины с хлебом, бутылку вина и тарелки с едой. Было странно видеть так много людей, но, опять же, я никогда здесь не ел и не знал, сколько сотрудников требуется, чтобы управлять этим домом.

— Обжаренные морские гребешки со сливочным соусом из пастернака и острыми закусками из креветок, — объявила она, когда девушки поставили перед нами тарелки и налили вино в бокалы. Все это время я не сводил глаз со Скай, и она, словно загипнотизированная, не могла отвести взгляда от меня.

Потребность обладать ею была так сильна, что мне снова захотелось смести со стола тарелки, вино и хлеб и совокупляться с ней в течение нескольких дней. Пока я не смог бы оттолкнуть ее и уйти в противоположном от нее и ее беспокойной жизни направлении.

Убрав руку от ее теплой кожи, я взял бокал с вином и сделал глоток. Когда я отпустил ее взгляд, то почувствовал, как она выдохнула с облегчением. Вино приятно холодило язык. Позже на нем будет ее вкус.

Глава 16

Скай

Если я надеялась на легкий ужин, то меня постигло разочарование. Лука появился так тихо, что вырвал меня из мира грез, и теперь мне было трудно обрести равновесие.

Начнем с того, что меня уже одолевала целая гамма чувств. С одной стороны, я безумно обрадовалась, что папа, наконец, получит наилучший возможный уход, но, с другой стороны, чувствовала себя кошкой на раскаленной крыше из-за ситуации, в которой оказалась. Быть с Лукой — совсем не то, что быть с Сальваторе. С ним я полностью контролировала свои чувства и реакцию тела. Единственные эмоции, которые я когда-либо испытывала, — стыд или отвращение, а с ними я могла справиться.

С Лукой я чувствовала себя, как сухой трут. Одно прикосновение, и я загоралась.

Даже сейчас, от касания к моему горлу, желание снова ощутить его язык на мне и узнать, как будет двигаться его член внутри меня, было настолько сильным, что я почувствовала, как между ног разливается жар. Это сделало мою кожу особенно чувствительной, и я покраснела.

Лука очень интриговал, привлекал и смущал.

Он был таким завораживающим, и все, что я хотела сделать, это продолжать смотреть на него, но я заставила себя опустить взгляд на свою тарелку. Подальше от его волчьих глаз и рассекающего щеку шрама, который из-за темной щетины выделялся сильнее. Это делало его греховно великолепным.

Что, черт возьми, со мной такое? Я уставилась на еду. Она больше походила на произведение современного искусства, чем на тарелку с едой. Но я все еще чувствовала свободное падение в бездну неизвестности, где зияла только тьма и эти полупрозрачные глаза, наблюдающие за моим падением. Господи, мне действительно нужно взять себя в руки. Прежде чем я сделаю что-то очень глупое… например, влюблюсь в него.

Я уже вела себя не так, как обычно.

Например, надела на ужин это красное платье. Зачем я так поступила? Хотела, чтобы он видел во мне царственную и утонченную особу, а не какую-то женщину, которую он перекупил у мелкого мошенника? Но как я могла хотеть его, когда он так чертовски ясно дал понять, что ему нужно от меня одно — секс? Когда он не проявлял ни капли привязанности. На самом деле, — если быть по-настоящему честной с собой, — он обращался со мной как с проституткой больше, чем Сальваторе. У Сальваторе все всегда заканчивалось снисходительностью, нежностями, подарками и взглядами, полными обожания.

Взяв нож и вилку, я отрезала кусочек гребешка. Положив на него крошечную капельку соуса из пастернака, сунула в рот. Роскошная закуска таяла на языке и была самой вкусной вещью, которую я когда-либо пробовала. Будь я с кем-то другим, то издала бы протяжное «ммм» в знак признательности, закатила бы глаза и с энтузиазмом прокомментировала, как вкусно, но с ним я походила на каменную статую.