Вся организация акта над графом Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего 2 дня – промежуток времени между вечером 4 и полднем 6 июля.

Это есть еще одно условие акта, которое крайне важно отметить, так как именно из-за того, что оно было неизвестно, правительство, его партия и пресса в своем отношении к акту и его исполнителям часто впадали в грустную историческую ошибку. До сих пор было утверждено, подобно незыблемой истине, что убийство германского посла подготовлялось исподволь, что ЦК уже в мае месяце 1918 года при делегировании меня в ВЧК дал мне приказание его организовать, что партия левых эсеров действовала как коллективный Азеф. Об этом говорила статья Р. —Д. в «Известиях ВЦИК»,[201] напечатанная 7 или 6 июля и подвергнутая критике в заседании съезда Советов интернационалистом Лозовским,[202] речи тов. Троцкого и Зиновьева на V съезде Советов и чрезвычайном заседании Петроградского Совета, в статьях в «Правде» и «Бедноте».

Все это опровергается фактами, отчасти уже приведенными, отчасти следующими.

Еще 4 июля утром я передал т. Лацису, заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией ВЧК, то самое нашумевшее дело арестованного мною в середине июня немецкого шпиона графа Роберта Мирбаха, племянника германского посла, которое б июля послужило мне предлогом для свидания с графом Вильгельмом Мирбахом. Таким образом, вне всякого сомнения, что за два дня до акта я не имел о нем ни малейшего реального представления. Кроме того, вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения проходила под непрерывным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии, с комиссаром по иностранным делам т. Караханом, председателем Пленбежа[203] т. Уншлихтом.

4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, я был приглашен из Большого театра одним членом ЦК для политической беседы. Мне было тогда заявлено, что ЦК решил убить графа Мирбаха, чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы, поставив правительство перед свершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной объединенности и непримиримости в борьбе за международную революцию. Мне приказывалось как члену партии подчиниться всем указаниям ЦК и сообщить имеющиеся у меня сведения о графе Мирбахе.

Я был полностью солидарен с мнением партии и ЦК и поэтому предложил себя в исполнители этого действия. Предварительно мной были поставлены следующие, глубоко интересовавшие меня вопросы:

1) Угрожает ли по мнению ЦК, в том случае если будет убит Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе?

2) ЦК гарантирует, что в его задачу входит только убийство германского посла?

Ночью того же числа я был приглашен в заседание ЦК,[204] в котором было окончательно постановлено, что исполнение акта над Мирбахом поручается мне, Якову Блюмкину, и моему сослуживцу, другу по революции Николаю Андрееву, также полностью разделявшему настроение партии. В эту ночь было решено, что убийство произойдет завтра, 5-го числа. Его окончательная организация, по предложенному мною плану, должна была быть следующей.

Я получу обратно от тов. Лациса дело графа Роберта Мирбаха, приготовлю мандат на мое и Николая Андреева имя, удостоверяющий, что я уполномачиваюсь ВЧК, а Николай Андреев – революционным трибуналом войти в личные переговоры с дипломатическим представителем Германии. С этим мандатом мы отправимся в посольство, добьемся с графом Мирбахом свидания, во время которого и совершим акт. Но 5 июля акт не мог состояться из-за того, что в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений и не была готова бомба. Акт отложили на 6 июля. 6 июля я попросил у тов. Лациса якобы для просмотра дело Роберта Мирбаха. В этот день я обычно работал в комиссии. До чего неожидан и поспешен для нас был июльский акт, говорит следующее: в ночь на 6-е мы почти не спали и приготовлялись психологически и организационно. Утром 6-го я пошел в комиссию; кажется, была суббота. У дежурной барышни в общей канцелярии я попросил бланк комиссии и в канцелярии отдела контрреволюции напечатал на нем следующее: «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией уполномачивает ее члена, Якова Блюмкина, и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти непосредственно в переговоры с господином германским послом в России графом Вильгельмом Мирбахом по делу, имеющему непосредственно отношение к самому господину германскому послу.

Председатель Комиссии.

Секретарь».

Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) – один из членов ЦК.

Когда пришел, ничего не знавши, товарищ[205] председателя ВЧК Вячеслав Александрович, я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убью графа Мирбаха.

Из комиссии я поехал домой, в гостиницу «Элит»[206] на Неглинном проезде,[207] переоделся и поехал в первый дом Советов.[208] Здесь, на квартире одного члена ЦК, уже был Николай Андреев. Мы получили снаряд, последние указания и револьверы. Я спрятал револьвер в портфель, бомба находилась у Андреева также в портфеле, заваленная бумагами. Из «Националя» мы вышли около 2-х часов дня. Шофер не подозревал, куда он нас везет. Я, дав ему револьвер, обратился к нему как член комиссии тоном приказания: «Вот вам кольт и патроны, езжайте тихо, у дома, где остановимся, не прекращайте все время работы мотора, если услышите выстрел, шум, будьте спокойны».

Был с нами еще один шофер, матрос из отряда Попова, его привез один из членов ЦК. Этот, кажется, знал, что затевается. Он был вооружен бомбой. В посольстве мы очутились в 2 часа 15 минут. На звонок отворил немец-швейцар. Я плохо и долго объяснялся с ним на ломаном немецком языке и наконец понял, что теперь обедают и надо подождать 15 минут. Мы присели на диванчике.

Через 10 минут из внутренних комнат вышел к нам неизвестный господин. Я предъявил ему мандат и объяснил, что являюсь представителем правительства и прошу довести до сведения графа о моем визите. Он поклонился и ушел. Вскоре, почти сейчас же, вслед за ним вышли 2 молодых господина. Один из них обратился к нам с вопросом: «Вы от тов. Дзержинского?» – «Да». – «Пожалуйста».

Нас провели через приемную, где отдыхали дипломаты, через зал в гостиную. Предложили сесть. Из обмена вопросами я узнал, что разговариваю только с уполномоченным меня принять тайным советником посольства доктором Рицлером, позже – заместителем Мирбаха и переводчиком. Ссылаясь на текст мандата, я стал настаивать на необходимости непосредственного, личного свидания с графом Мирбахом. После нескольких взаимных разъяснений мне удалось вынудить доктора Рицлера возвратиться к послу и, сообщив ему мои доводы, предложить принять меня.

Доктор Рицлер почти сейчас же вернулся вместе с графом Мирбахом. Сели вокруг стола; Андреев сел у двери, закрыв собой выход из комнаты. После 25 минут, а может, и более продолжительной беседы в удобное мгновение я достал из портфеля револьвер и, вскочив, выстрелил в упор – последовательно в Мирбаха, Рицлера и переводчика. Они упали. Я прошел в зал.