[211][2] [H1 142] Ошибочно считать, что есть магические практики, которым можно научиться. Магию понять нельзя. Понять можно только то, что согласуется с разумом. Магия согласуется с неразумностью, которую не понять. Мир согласуется не только с разумом, но и с неразумностью. Но как разум используют для того, чтобы понять мир, и то, что разумно в нем, достигает разума, так и недостаток понимания также согласуется с неразумностью.

Эта встреча магическая и ускользает от понимания. Магическое понимание — это то, что называют непостижимым. Все, что действует магически, непостижимо, и непостижимое часто действует магически. Непостижимые действия называют магическими. Магическое всегда окружает меня, всегда затрагивает меня. Оно открывает пространства без дверей и ведет ко входу, где нет выхода. Магическое и доброе, и злое, но и не доброе и не злое. Магия опасна, потому что согласующееся с неразумностью сбивает с толку, очаровывает и возбуждает; и я всегда первая жертва.

Где обитает разум, магия не нужна. Потому нашему времени больше не нужна магия. Только неразумным нужна она, чтобы восполнить нехватку разума. Но крайне неразумно сводить вместе разум с магией, потому что они не имеют друг к другу никакого отношения. Оба портятся, оказавшись рядом. Таким образом, те, кому недостает разума, впадают в излишества и равнодушие. Рациональный человек этого времени потому никогда не использует магию.[212]

Но все иначе для того, кто открыл хаос в себе. Нам нужна магия, чтобы получить или призвать посланца, и сообщение с непостижимым. Мы осознали, что мир включает в себя не только разум, но и неразумие; и мы также поняли, что на нашем пути нужны не только разум, но и неразумие. Это различие произвольно и зависит от уровня постижения. Но можно быть уверенным, что большая часть мира ускользает от нашего понимания. Мы должны одинаково ценить непостижимое и неразумное, хотя они не обязательно равны в себе; часть непостижимого, однако, только сейчас непостижима, а завтра может оказаться согласованной с разумом. Но пока ее не понимают, она остается неразумной. В той мере, в какой непостижимое согласуется с разумом, о нем можно успешно думать; но в той мере, в какой оно неразумно, чтобы открыть его, нужны магические практики.

Практика магии состоит в том, чтобы непостижимым образом делать то, что непонятно, понятным. Магический путь не произволен, ведь так он был бы понятным, он восходит из непостижимых оснований. Кроме того, неверно говорить об основаниях, ведь основания согласуются с разумом. Но и нельзя говорить о безосновательности, ведь вряд ли можно сказать об этом что-то еще. Магический путь исходит сам по себе. Если открыть хаос, появляется также и магия.

Можно учить пути, который ведет к хаосу, но нельзя научить магии. О ней можно только молчать, и это будет лучшим обучением. Это сбивает с толку, но такова магия. Где разум устанавливает порядок и ясность, магия вызывает беспорядок и недостаток ясности.[213] Для перевода непонимаемого в понятное действительно нужен разум, ведь понятное можно создать только с помощью разума. Никто не может сказать, как использовать разум, но он возникает, как только пытаются объяснить, что означает открытие хаоса.[214]

Магия — это способ существования. Если некто приложил все усилия, чтобы править колесницей, а затем заметил, что ею на самом деле правит более великий другой, появляется магическая практика. Нельзя сказать, каково будет воздействие магии, и никто не может знать этого заранее, потому что магия — это беззаконие, которое происходит без всякик правил и по случайности, так сказать. Но условием является то, что ее полностью принимают и не отвергают, чтобы посвятить все росту древа. Тупость тоже часть этого, она свойственна каждому, а также безвкусие, которое, возможно, является величайшей несуразицей.

Потому определенное одиночество и изоляция являются неизбежными условиями хорошего существования для одного и для всех остальных, иначе невозможно в достаточной мере быть самим собой. Неизбежна некоторая замедленность жизни, вроде остановки. Неуверенность в такой жизни может быть величайшим бременем, но я еще могу соединить две конфликтующие силы в моей душе и содержать их в подлинном браке до конца моей жизни, ибо мага зовут ΘΙΛΗΜΟΝ и жена его ΒΑΥΚΙΣ. Я содержу вместе то, что Христос держал отдельно и, следуя его примеру, остальные, ведь чем сильнее одна часть моего существа стремится к добру, тем дальше другая продвигается в Ад.

Когда месяц Близнецов закончился, люди сказали своим теням: «Ты есть я», ибо их дух уже вился вокруг как вторая личность. Так два стали одним, и с этим столкновением разразилось ужасное, а именно тот всплеск сознания, который называют культурой и который длился вплоть до времени Христа.[215] Но рыба указала тот момент, когда бывшее единым раскололось, согласно вечному закону противоположностей, на преисподнюю и высший мир. Если сила роста заканчивается, соединенное распадается на противоположности. Христос послал то, что внизу, в Ад, потому что оно стремилось к добру. Так должно было быть. Но разделенное не может оставаться разделенным вечно. Оно будет соединено снова, и месяц рыбы скоро закончится.[216] Мы полагаем и понимаем, что для роста нужно и то, и другое, и потому держим доброе и злое рядом. Поскольку мы знаем, что погрузиться слишком глубоко в доброе то же, что погрузиться в злое, мы держим их вместе.[217]

Но так мы теряем направление, и вещи больше не текут с гор в долину, а тихо растут из долины в горы. То, что мы больше не можем предотвратить или спрятать — это наш плод. Текущий поток становится озером и океаном, из которого нет истока, если только его воды не поднимутся паром до небес и не выпадут дождем. Хотя море — место смерти, это также место восхождения. Таков ΘΙΛΗΜΟΝ, укаживающий за своим садом. Наши руки были связаны, и каждый должен тихо сидеть на своем месте. Он невидимо поднимается и выпадает дождем в далеких землях.[218] Вода на земле — не облако, могущее пролиться дождем. Только беременные могут рожать, а не те, кому только предстоит зачать.[219]

[H1 146] Но на какую тайну ты намекаешь мне своим именем, о, ΘΙΛΗΜΟΝ? Воистину, ты влюбленный, однажды принявший Богов, странствовавших по земле, когда все остальные отказали им в крове. Ты тот, кто, сам того не подозревая, дал приют богам, и они отблагодарили тебя, превратив дом в золотой храм, а всех остальных уничтожил потоп. Когда вырвался хаос, ты остался в живых. Ты служил в святилище, когда люди втуне взывали к богам. Воистину, виживает влюбленный. Почему мы не видели этого? И когда же раскрыли себя боги? Именно тогда, когда ΒΑΥΚΙΣ решила приготовить уважаемым гостям единственного гуся, благословенная глупость: животное улетело к богам, которые раскрыли себя своим бедным хозяевам, отдавшим им последнее. Так я увидел, что любящий выживает, и он тот, кто, сам того не ведая, дает приют богам.[220]

Воистину, о, ΘΙΛΗΜΟΝ, я не видел, что твоя лачуга — храм, и что ты, ΘΙΛΗΜΟΝ, и ΒΑΥΚΙΣ служите в святилище. Эта магическая сила не позволит ни научить себе, ни научиться. Ее или имеешь, или нет. Теперь я знаю твою последнюю тайну: ты влюбленный. Тебе удалось соединить разъединенное, то есть связать Верх и Низ. Разве мы не знали этого уже давно? Да, мы знали, нет, мы не знали. Это всегда было так, и в то же время никогда так не было. Почему я должен был брести такими длинными дорогами, прежде, чем пришел к ΘΙΛΗΜΟΝ, если он собирался учить меня тому, что было общеизвестно веками? Увы, мы знали все с незапамятных времен, и все равно не знали, пока это не свершилось. Кто исчерпал тайну любви?