Опасность пришла к Джерри Говарду в разгар безоблачного летнего дня в самое сонное, послеполуденное время. Она пришла без предупреждения, и принес ее друг.

Джерри работал у себя в переплетной мастерской, окруженный привычными инструментами – клещами, прессами, листами золота – и прекрасным ароматом кожи и клея. Подняв голову, он сквозь двустворчатую дверь мог видеть свою библиотеку, а за библиотекой – за ее большими окнами – прохожих, спешивших по нагретым солнцем камням Тропы Рыболова. На другой стороне улицы с таким славным названием сидели на парапете чайки – где еще найдешь больших морских чаек, как не на парапете набережной? За парапетом куском зеленого стекла сиял под фарфорово-голубым небом порт. С моря дул ветерок – легкий и нежный, как первый поцелуй. Казалось, нет на земле места приятнее и безопаснее.

ЖЕНИТЬ… он достал из ячейки изящную литеру «Б» и аккуратно оттиснул на кожаной обложке следующую букву.

В такую погоду грех сидеть дома, но он давно уже отлынивал от работы.

Взять хотя бы сегодняшнее утро – он провел его на рыбалке с отцом Юлиусом, продираясь сквозь мокрую траву и заросли ивняка и неся смерть ничего не подозревающей форели в быстрых ручьях.

ЖЕНИТЬБА… он потянулся за «Ф».

Да и накануне он тоже не работал: весь день давил виноград – что само по себе уже достаточно веселое занятие – в обществе молодоженов Пьетро и Марии и дюжины общих друзей, а вечер завершил посиделками у пылающего костра и – к некоторому взаимному удивлению – прихватил с собой домой на ночь Хуаниту.

ФИ… что, черт возьми, делает «Х» в ячейке для «Г»?

Так что лучше уж поработать, тем более под рукой полным-полно книг, давно уже нуждающихся в новых переплетах – хватит до вечера и на весь завтрашний день.

И потом, в медовой бочке его счастья ощущалась маленькая капелька дегтя. Завтра Тиг собирался на вепря. Его тоже пригласили. Он и сам очень хотел поохотиться – до тех пор, пока совершенно случайно не обнаружил, что в этом участвует также и Киллер, причем, возможно, в качестве главного вдохновителя. Любое предприятие, в котором принимал участие Киллер, гарантированно становилось настолько некомфортабельным, опасным, буйным, затянутым и вообще настолько малоприятным во всех отношениях, насколько это было возможно. Это значит, им предстоят бесконечные марш-броски по непроходимой местности, кровавые схватки со свирепыми, жаждущими человеческой крови животными, причем с несоответствующим оружием в руках – будь на то воля Киллера, они охотились бы и на львов, – а также ночевки на снегу или в болоте, по возможности в ураган, милые шуточки и приколы, и в довершение всего дикие оргии того или иного рода. Не было еще случая, чтобы такие вылазки кончались без ущерба для здоровья кого-либо из участников; случись иначе. Киллер наверняка бы счел мероприятие безнадежно провалившимся.

ФИГ…

Сам Джерри Говард считал, что давно уже доказал способность владеть собой в подобных садомазохистских развлечениях, так что необходимости подтверждать это с риском для здоровья нет. В отличие от Киллера он не питал особой страсти к таким занятиям. Поэтому он решительно отклонил приглашение. Весьма разумное решение!

Еще «А»…

И еще одна маленькая капля дегтя: Хуанита. Нет, не сама Хуанита. Их короткий роман закончился давным-давно. Прошедшая ночь оказалась приятной для обоих, но это была всего одна ночь, не более того, а увлечения на одну ночь – не в его вкусе. Почему, подумал он, он не может подобно Пьетро установить серьезные, прочные отношения с женщиной и вести размеренную семейную жизнь, как и пристало солидному и уравновешенному человеку?

Вопрос в том, можно ли его назвать солидным. Только честно? Разве не жалеет он втайне от себя, что не идет на охоту? Разве не ощущает он слабую, едва ощутимую скуку?

Потом он наконец осознал, на что смотрит невидящим взглядом. «ЖЕНИТЬБА ФИГА» – на мгновение у него мелькнул соблазн поставить книгу с незаконченным названием на полку и посмотреть, кто возьмет ее. Прежде чем он поборол искушение, дверь в библиотеку отворилась, пропуская… друга.

Жервез был одним из закадычных парижских дружков Бенджамина Франклина, причем очень похожим на него внешне. Их поколение считало, что лучшим показателем того, что джентльмен ведет приятный образ жизни, является тучность, поэтому Жервез появился в библиотеке, выпятив брюшко, опираясь на резную дубовую трость. Разумеется, он пребывал в добром здравии, исцелившись от камней и подагры, которые так мучили его во времена Франклина, а теперь частенько служили темой их бесед. Его голова сияла безупречно розовой лысиной, чуть тронутой по краям пучками бледно-голубых волос, а широкий желтый плащ-накидка заканчивался чуть ниже талии (каковая в данном случае была понятием относительным), выставляя на обозрение широченные, на первый взгляд напоминавшие длинную ночную рубаху штаны цвета индиго. Короткая накидка и свободные штаны вообще были обычным одеянием в Мере, так что одежда Жервеза отличалась только количеством пошедшего на ее пошив материала, но так или иначе он являл собой приятное для глаз зрелище. Оказавшись в помещении, он снял синюю шляпу с пером и отвесил галантный поклон.

Джерри уже узнал стук трости по ковру и обошел стол, не выпуская из рук несчастной «ЖЕНИТЬБЫ ФИГА». Он использовал книгу при поклоне так же, как Жервез – свою шляпу, хотя добиться подобных высот в искусстве кланяться Джерри пока не удалось.

Жервез раскраснелся и слегка запыхался, словно только что бежал.

– Джерри, дорогой мой! – Он перевел дыхание. – Как я счастлив застать вас дома…

– Жервез, дорогой, – отвечал Джерри, ненавязчиво выкладывая «ЖЕНИТЬБУ ФИГА» на большой библиотечный стол. – Напротив, это я счастлив видеть вас.

Не окажете ли вы мне честь продегустировать любопытного «Амонтильядо», что я получил от Рикардо… только… вчера…

Жервез держал в руках жезл.

Он склонил голову, вежливо принимая предложение, и пробормотал, что будет счастлив попробовать капельку «Амонтильядо», но он видел, что взгляд Джерри прикован к жезлу, и его глаза хитро поблескивали. Джерри усадил его в красное кожаное кресло у камина, но сам уже не думал ни о чем, кроме жезла.

Вылазка!..

Жервез утонул в кресле, положив трость к ногам, а жезл на колени, притворяясь, будто изучает большую комнату – можно подумать, он плохо с ней знаком, будучи постоянным посетителем, партнером по шахматам и по бесчисленным философским спорам, которые он вел, сидя в этом самом кресле, и которые частенько растягивались на всю ночь. Джерри наконец отвлекся от жезла и подошел к буфету, где хранились вина и хрусталь.

Вот вам и охота на вепря! Вылазка! И если гражданин Говард в самом деле дожил до того, что начинает скучать, вылазка взбодрит его куда лучше, чем охота на вепря, даже охота на вепря, организованная Киллером. Кроме того, вылазка может оказаться значительно опаснее.

Он разлил вино, стараясь не выказывать нетерпения, однако сердце у него билось учащенно, а во рту пересохло.

– Сколько томов? – поинтересовался Жервез.

– Последний раз, когда я считал, три тысячи, – ответил Джерри не оборачиваясь, – но это было много лет назад. Слава Богу, не меньше трети их все время на руках, а то бы мне пришлось складывать их штабелями, как дрова.

Комната была достойна восхищения – высокая, просторная, с четырьмя светлыми окнами в частых переплетах, выходившими на булыжную мостовую Тропы Рыболова, и с высокими альковами, забитыми книгами, большинство которых было заботливо переплетено лично Джерри в сафьян. Но Жервез пришел не затем, чтобы восхищаться городской библиотекой. Он пришел с жезлом.