В густом и на вид издали непроходимом лесу оказались на только тропинки, но даже дороги, не различимые сверху под сомкнутыми кронами деревьев. Мойшу тащили, как собаку на поводке, подгоняя весьма болезненными ударами, и он бежал, задыхаясь — вьетнамцы, это такие же дикие азиаты, как японцы майора Инукаи, просто забьют до смерти и бросят тело здесь! Затем откуда-то появилась машина, вроде джипа, Гарцберга кинули в кузов, как мешок, сами уселись по двое вдоль бортов. Темно, не видно ничего, особенно когда лежишь мордой вниз — но ехали долго, вот уже светать начало. Хотя, когда было нападение, за час или два до рассвета?
Деревня самого средневекового вида. Всюду вьетконговцы, многие с оружием, русскими автоматами ППС. Гарцберга вытряхнули из кузова, подвели к каким-то вьетнамцам, более важным — наверное, главари. Мойша снова пытался разъяснить, что он журналист, некомбатант, и должен быть немедленно освобожден — но старший из бандитов промяукал что-то на своем языке. Эй, куда вы меня тащите?! Что это?! Меня — туда?!
Ямы в земле, накрытые решетками из бамбука, дождь проходит свободно. Глубиной и шириной метра по два, на дне вода стоит. Вот решетку откинули, подняв камни, прижимающие бамбук к земле — эй, вы что, я туда не пойду! Удар, боль, падение, брызги в стороны — и решетка уже над головой.
Но не все потеряно — ведь если бы хотели убить, то убили бы? А значит он, Мозес Горцмен, когда освободится (ведь не станут же его тут всю жизнь держать) то напишет эксклюзивный репортаж, жизнь банды Вьетконга, наблюдение изнутри. Прибавив для эффекта свое — кто будет проверять? Что-нибудь такое, "жареное" — например, что вьетконговцы, это каннибалы, чем еще они могут питаться в этих проклятых джунглях? Как его, Мойшу Гарцберга (простите, Мозеса Горцмена) жестоко пытали, требуя отречься от идеалов свободного мира и стать коммунистом, но он оказался стоек в убеждениях. И бежал, вырвался из этого ада — схватил автомат, убил охранника, затем второго, целый десяток, сотню! А заодно спас американку, дочку миллионера, которую поймали вьетнамцы и хотели зверски убить — и дальше, приключения в стиле Индианы Джонса, бег по дикому лесу, где тигры, крокодилы, ядовитые змеи и еще разъяренные вьетконговцы гонятся — да ведь это и экранизовать можно, любая кинокомпания вцепится, Фаньер от зависти умрет! А он, Мойша Гарцберг, станет богатым, знаменитым — и конечно, тут уже не дать ему американский паспорт будет ну просто нельзя. А когда стану миллионером, то разыщу ту самую кинодиву-блондинку, и устрою с ней оргию в лучшем нью-йоркском отеле.
Сколько-то дней (счет времени был потерян) Мойшу не трогали. Чего он не опишет в своем будущем шедевре, так это физиологии: в сортир ходить пришлось здесь же, а туалетной бумагой (и постелью) был ворох листьев, брошенный на земляной уступ. И частый дождь сверху — хорошо хоть, замерзнуть угрозы нет. А кормили, всего одна плошка риса и кружка воды в день. Наконец его вытянули из ямы — нет, бежать, как он мечтал, не удалось, вьетнамцы хоть и мелкие, но их целая толпа собралась, скалятся и смотрят, как на невиданного зверя — и все вооружены. Его провели до одной из хижин, не отличающейся от прочих, внутри была вполне культурная обстановка — стол, стулья, диван, какие-то сундуки, ящики с маркировкой, в углу радиоприемник, и лампочка под потолком, откуда тут электричество? Присутствовали четверо вьетнамцев, хотя один, такого же азиатского вида, был выше ростом, и лицом несколько отличался.
— Мозес Горцмен, он же гражданин Гарцберг, уроженец бывшей Российской Империи, правопреемницей которой объявил себя Советский Союз — сказал рослый по-русски — а это значит, за преступления против СССР, таковые личности подлежат советскому суду и по советским законам. Пятьдесят восьмая статья, измена Родине, до высшей меры. У тебя есть что сказать в свое оправдание, сволочь?
Это ошибка! Я никогда не был врагом вашей страны! А моя, скажем так, не слишком законная деятельность до семнадцатого года, была вызвана реакционной политикой проклятого царизма!
— И работа на японскую разведку, тоже? — усмехнулся рослый главарь — господин Горцмен, или Гарцберг, в Китае вы были в некотором роде, публичной фигурой, что вызвало интерес к вам не только у читателей ваших клеветнических пасквилей. Мы знаем о вас очень многое — например сколько у вас лежит на счетах в… — тут главарь (русский, вне всякого сомнения, пусть хоть из их Средней Азии или Сибири), назвал несколько банков в Шанхае, Токио, Маниле и Сингапуре. Равно как и об источнике вашего богатства.
Я готов заплатить! Сколько вам необходимо? Если дело лишь в этом (жалко конечно, расставаться с нажитым — но жизнь дороже).
— Это само собой разумеется, мистер Горцмен. Но нас интересует не только это. Мы знаем, что вы сколотили свой капитал не только на процентах с военных поставок в китайскую армию, но и на компрометирующем материале, касающемся разных людей в Китае. Также, вам удалось втайне откусить от интересов некоторых чинов американской администрации — интересно, что сделают с вами, например, генерал Харпер или полковник Скотт, если им вашу бухгалтерию показать?
И тут Гарцбергу захотелось взвыть. Ибо русские и вьетнамцы хотят забрать у него самое дорогое. Заплатив за свою свободу даже миллион, он вернул бы эту потерю, потрудившись еще год-другой на дойке желтомордых. Но никто не станет платить за информацию, потерявшую свою уникальность, уже предъявленную к оплате кем-то другим. А если еще и эти джентльмены узнают — тогда бедному Мойше гуманнее будет самому повеситься. Поскольку ему не предъявят обвинение в американском суде, а просто шепнут желторылым, что некий Горцмен больше не пользуется покровительством Соединенных Штатов. И тогда все, кого Гарберг стриг, захотят вернуть свое, и ведь не спрячешься, его везде найдут, китайские "триады" уже и в Штаты проникли — и что они делают со своими врагами, каковы китайские казни и пытки, тут фантазии не хватит даже у мистера Лавкрафта[17].
Но вьетнамцы уже тут, рядом. С позаимствованным у китайцев умением мучить и убивать. И если Мойша откажется — с ним гарантированно поступят так же. Зачем еще он нужен победителям — живым?
А потому — выжить, любой ценой. Лучше быть живой крысой, роющейся в отбросах, чем дохлым львом! И есть еще надежда, по возвращении из плена издать в Штатах свои приключения. Где он, хотя бы воображаемо, сполна отыграется перед коммунистами за свои муки, грабеж и унижения.
Вьетнам. Записано в 1970 (альт-ист).
Отчего-то и советские, и европейцы считают, что у нас солдатами были все. Нас изображают, как лесных духов, невидимых и неуязвимых, убивающих врагов сотнями. Может, и были такие, как сам Нгуен Бао, легендарный герой, обучавшийся в России у самого Смоленцева. Но наверное, гораздо больше было таких, как я — не солдат, а рабочих войны.
Мне выдали оружие — французский карабин с тремя обоймами к нему. И я так и не истратил ни одного из этих патронов. Когда началась эта война, я уже был слишком стар, чтобы сражаться, мне было почти сорок. В нашем рабочем батальоне все были — или старики, как я, или не полностью оправившиеся после ранений, или списанные за проступки из боевых подразделений… да мало ли какая судьба могла привести человека к нам? Мы не спрашивали — если видели, что он честно работает, наравне с остальными.
Мы строили укрепления, аэродромы, мосты. Но больше всего — дороги. Поскольку для победы надо прежде всего, чтобы наши войска оказались в нужное время в нужном месте. Даже во времена войны с французами, когда основным транспортом у нас были велосипеды, а то и просто носильщики, им нужны были тропы. Когда французы ушли, и пришли советские, у нас появились автомобили ГАЗ-51 и ГАЗ-69. Знаете ли вы, как это — строить в джунглях проезжую дорогу в сезон дождей? И обязательным условием было, не повредить зеленый полог наверху, чтобы дорога не была видна с самолетов. Потому, мы не могли, как французы и американцы, расчищать лес широкой полосой. А джунгли очень быстро берут свое назад — дороги надо было постоянно чистить, чинить. И освещать ночью — масляными лампами, под особыми навесами, чтобы свет не был виден сверху. Это был очень тяжелый труд — подобный тому, к которому французы приговаривали каторжан. И мы не получали за него платы — только положенное довольствие: еду, одежду, походное жилье. Но мы трудились — во имя будущей победы. Чтобы враги ушли из нашей страны.
