Все, кто были внутри помещения, обратили взгляд в сторону звука, встречая вошедшего гостя. Перед ними появилось выглядывающее из дверей лицо офицера, который согласно правилам приличия, извинился за вторжение и попросил разрешения войти. Генрих получил что искал, и, войдя в библиотеку, начал медленно идти к своей сестре. Девочка располагалась на большом диване в окружении подушек, рядом с ней не было свободного места. Офицер надеялся, что его сестра освободит для него пространство, когда заметит, что он движется к ней, — это будет отличным показателем, что между ними остались хоть какие-то узы. Когда юноша медленным шагом, даже слишком медленным, — и с какой-то театральной походкой, — сокращал дистанцию, Анна оттолкнула одну из подушек в сторону, освободив для него место. Генрих сел и, не зная, как правильно себя расположить, скрестил руки на груди.

— Ты в порядке? — робко поинтересовался юноша, смотря на свою сестру.

Он хотел бы успокоить девочку, так как видел по её глазам, что она сильно обеспокоена. Учитывая, что с юношей в последнее время проходили странные перемены, он никак не мог натуральным образом продемонстрировать свои переживания по отношению к сестре. Его взгляд был холоден, а интересующий вопрос о состоянии сестры более походил на старую, скучную и неинтересную церемонию, которую проводят только потому что так принято, а не под мотивацией, исходящей от сильных чувств любящего человека. Для своим малых лет, Анна очень хорошо понимала подобные моменты, тем более она хорошо знала своего брата, по крайней мере, того, каким он был до отъезда на войну.

— Всё в порядке…

Они оба остались недовольны таким сухим и безжизненным разговором. Генрих знал, что сестру тревожит происходящее, но не знал, как правильно к ней подступиться, как сделать это так, словно ничего и не было, будто он не покидал родной дом на долгий срок. Ему хотелось вернуться в те времена, где одного взгляда в глаза своей сестры было достаточно, чтобы она открылась ему во всём. Сейчас же девочка говорила, будто с незнакомцем, она не могла узнать своего брата, видя только безжизненную куклу со знакомым лицом.

— Может, приготовим чаю? — заглушила общую тишину Эльвира, пытаясь оживить мертвенно-тихую обстановку.

— Я сам его сделаю, отдыхайте, — сказал Генрих, резко поднявшись с дивана. — Скоро вернусь.

Офицер покинул комнату, предполагая, что на кухне сможет придумать несколько вопросов к Анне, и тем для разговоров. Вслед за офицером вышла Эльвира. «Я помогу» — добавила девушка, обращаясь скорее к девочкам в комнате, нежели к офицеру. Вместе они направились на кухню.

Когда они добрались до места, то решили разделиться. Эльвира отправилась набирать воду и ставить чайник, Генрих принялся искать сам чай. Когда пакет с унциями трав был найден, офицер попробовал положить их в чашки, но рядом он не нашёл ложки, поэтому попытался выполнить всю работу руками, удобства ради сняв перчатки. Выбор кружек упал на самые объёмные, офицер потянулся к солдатским — железным и большим. Чайные лепестки лежали на днищах четырёх кружек, ожидая, когда их зальют кипятком.

— Этого мало, чтобы загладить вину, — неожиданно сказала Эльвира с противоположной стороны кухни. Генрих посмотрел на неё: девушка задумчиво разглядывала стоящие на полках специи.

— Я знаю. Просто осознал свою ошибку и пытаюсь исправиться.

— Генрих, твоя сестра не машина, ей нужно время, — продолжала Эльвира. Теперь Генриха учит воспитывать его сестру почти незнакомый для него человек. Такая новость сопровождала его неприятными мыслями о том, что он отдаляется от Анны.

Эльвира попробовала взять кружки, но с болью отдёрнула руку, переставив их на поднос. Вскоре ушедшие вернулись в библиотеку. Обстановка вернулась на круги своя, где все сидели молча, не зная о чём можно и стоит говорить. Только теперь у них на столе красовались кружки горячего, свежезаваренного чая. «Может, приятные воспоминания успокоят её?» — подумал юноша, взявшись за напиток.

— Мама тоже готовила вкусный чай, — произнёс он, — только он был более ароматный.

— Мама приедет, и мы ей сделаем так много чая, что на всю жизнь хватит, — прошептала Анна. Генрих заметил, как его сестра начала слабо улыбаться.

Мать. Анна по-прежнему не знала о том, что случилось с их родителями. Если не Генрих ей скажет всё, как есть, то сама догадается. Генрих всё равно надеялся утаить горькую правду, рассуждая, что такое знание не пойдет ребёнку на пользу.

— Я скучаю по маме, скорее бы она приехала, — продолжила свою мысль Анна. Девочка заметно тише закончила фразу, крепко обхватив руками свои колени.

«Наверное, сейчас её надо обнять» — пронеслась мысль в голове Генриха. Он просто представил, что бы сделал, оказавшись самим собой ещё в те времена, когда Людвига не забрали на войну. Ему показалось, что объятие — самое удобное успокоительное в данный момент. Юноша осторожно наклонился к своей сестре и обхватил рукой её плечи. Анна вскрикнула и дёрнулась. Её крик был таким резким, что удивил юношу, попутно испугав Клару и Эльвиру. Офицер отодвинулся от девочки и начал смотреть на неё, пытаясь найти объяснение необычной реакции.

— Ты холодный! — удивлённо вскричала Анна. Она не могла поверить в то, что, находясь в тёплом помещении, человек мог быть таким ледяным на ощупь. Пытаясь найти ответ во взгляде своего брата, она видела в ответ лишь холод. Такой мрачный и безжизненный, будто всё происходящее шло согласно какому-то страшному сценарию. Лицо Генриха сильно выделялось, особенно на фоне испуганных Эльвиры и Клары.

Генрих осознал этот шок со стороны его сестры, и понял, что ему маловероятно удастся расположить её к себе, ведь сейчас он уже не эмоциональный, жизнерадостный и добрый старший брат, — он всего лишь олицетворение воспоминаний о старой жизни, что-то знакомое и полое. Юноша поднялся с дивана и, вернув свою кружку обратно на поднос, постарался удалиться. Анна хотела его остановить, жалобно произнеся имя брата, но остановилась, увидев, как его рука, которой он держал свою кружку, была обожжена до слабых волдырей.

Весь остаток дня Генрих пытался не попасться никому на глаза и сидел в своём кабинете в полном одиночестве. Иногда его посещали различные мысли, иногда он просто смотрел вдаль окна, погружаясь в состояние гипноза или комы, что как-то ассоциировалось со сном. Вывести его из такого состояние смог стук в дверь.

— Нам надо отвести ребёнка назад, — прозвучал голос Франца.

Только сейчас, почти в полной темноте, Генрих понял, что наступил поздний вечер. Достав часть от оставшейся пачки денег, юноша начал собираться к выходу. Далее он с Францем и Кларой доехали до деревни, где офицер отдал девочке её заслуженную зарплату. Попрощавшись, они разошлись. Юноши вернулись в замок.

Когда их последняя за сегодня поездка закончилась, Генрих собирался перекусить, согласно уже привычному графику. По пути в зал ему довелось встретить доктора.

— Не вини себя, она сама хочет быть к тебе ближе; надо просто стараться дальше и быть более терпеливым.

Генрих понимал, что эти слова должны были его приободрить и успокоить, но он не почувствовал ничего.

— Спасибо.

— Не забудь про обработку раны, — напомнила девушка. Немного постояв с пустым взглядом, Генрих не сразу понял о чём речь.

— Не нужно — всё зажило.

— Невозможно. Раны так быстро не заживают.

После этих слов, Генрих прикоснулся двумя пальцами к повязке и начал на неё давить. Когда пальцы продавили кожу, раздался характерный чавкающий звук.

— Зажило.

Не думая продолжать разговор, он пошел дальше в обеденный зал, где сидел и начал дожидаться, когда его еда будет приготовлена. Из кухни опять вышли Анна с Эльвирой. Их частое пребывание в этом помещении не могло быть без причины, Генриху стало любопытно.

— Мы просто помогаем повару с приготовлением, — ответила на удивление своего брата Анна. — К тому же, я учусь готовить очень вкусные блюда.

Генрих приятно понимал, что его сестра уже не горюет по саду и не грустит. «Не знаю, кому надо быть благодарным, но это работает». Как бы хороша не была жизнь у девочки в замке, никто не должен ей заменить родного брата.