Будущие историки, скорее всего, назовут 1978-1980 годы поворотным, революционным периодом в мировой политической и экономической истории. В 1978 году Дэн Сяопин сделал первые судьбоносные шаги в направлении либерализации хозяйственной жизни одной из самых больших стран мира, находившейся тогда под коммунистическим правлением. Население Китая составляет одну пятую населения планеты. Путь, который тогда выбрал Дэн, имел целью через двадцать лет трансформировать китайскую экономику и превратить закрытую и отсталую страну—в открытый и динамичный центр капиталистического развития с высокими темпами роста, невиданными ранее в мировой истории хозяйства. В июле 1979 года по другую сторону Тихого океана в совершенно иных условиях на пост Председателя Федеральной резервной системы был назначен мало кому известный тогда (и знаменитый сегодня) Пол Волкер, который уже через два месяца кардинально изменил кредитно-денежную политику США, Тогда Федеральный резерв начал настоящую войну против инфляции — к каким бы последствия (в частности, росту безработицы) это ни вело. В мае 1979 года по другую сторону Атлантики на пост премьер-министра Великобритании была выбрана Маргарет Тэтчер. Ей был выдан мандат на усмирение профсоюзов и на преодоление унизительной стагфляции — стагнации экономики на фоне инфляции, охватившей страну на протяжении последних десяти лет. В 1980 году президентом США был выбран Рональд Рейган. Используя свою общительность и личную харизму, он направил экономику страны на путь оживления — поддерживал начинания Волкера в Федеральном резерве и привнес в политику собственные идеи — укротить власть профсоюзов, провести дерегулирование в промышленности, сельском хозяйстве и добывающих отраслях. Рейган передал власть финансовым рынкам — как внутри США, так и на мировом уровне. Революционные импульсы из этих политических центров распространились по всему миру и запустили процесс его обновления — это придало современному миру совершенно новый облик.

Преобразования подобных масштабов и глубины не могут произойти в одночасье. Поэтому необходимо проанализировать, какими способами и путями эта новая экономическая политика, которую часто называют «глобализацией», стала пробиваться сквозь толщу старой жизни. Волкер, Рейган, Тэтчер и Дэн Сяопин опирались на интересы и аргументы меньшинства — эти идеи долго циркулировали в особых кругах мировой общественности — и со временем сделались доминирующей идеологией (всегда и везде за них нужно было упорно бороться) во многих странах. Рейган реанимировал традиции, которые восходят– к периоду правления Республиканской партии Барри Голдуотером в начале 1960-х годов. Дэн Сяопин увидел «нарастающую приливную волну» благосостояния в Японии, на Тайване, в Гонконге, Сингапуре и Южной Корее. Он решил «проехать» на волне «рыночного социализма», заменив им экономику с централизованным планированием в интересах китайского государства. И Волкер, и Тэтчер извлекли на свет некую доктрину, которую позднее стали называть «неолиберальной», и превратили ее в основной принцип, стержень экономического мышления и менеджмента. Именно эту доктрину — ее истоки, взлет и применение — я и буду здесь исследовать[1].

Неолиберализм представляет собой в первую очередь У политэкономическую теорию, выводы которой стали широко применять на практике. Согласно этой теории, индивид может достигнуть благополучия, применяя свои предпринимательские способности в условиях свободного рынка, хотя и в определенных институциональных границах — сильного права собственности, свободного рынка и свободной торговли. Роль государства при этом сводится к созданию и сохранению этих институциональных структур. Государство призвано гарантировать, например, надежность и целостность денег. Оно должно содержать армию и полицию, а также гарантировать обороноспособность страны. Государство должно сформировать законодательные структуры и выполнять все функции, необходимые для охраны священных прав частной собственности, гарантировать их соблюдение, если понадобится — то и силой,— а также обеспечивать «правильную» работу рынков. Более этого, если рынков не существовало ранее (например, в таких областях, как земля, вода, образование, здравоохранение, социальное обеспечение и окружающая среда), то государство должно их создать, в том числе путем реальных действий правительства. Но государство при этом не может рисковать. Государственное вмешатель– ство в работу рынков (после того, как они будут созданы) должно, согласно теории, ограничиваться необходимым минимумом. Государство не располагает никакой «дополнительной» информацией, чтобы оно могло предвосхищать сигналы рынка (цены), поскольку влиятельные группы неизбежно исказят его вмешательство в экономику (особенно в демократических странах) в своих интересах.

С 1970-х годов в большей части государств мира наметился серьезный поворот в сторону неолиберальной экономической политики и мышления. Дерегулирование, приватизация и уход государства из сферы социального обеспечения стали повсеместной практикой. Почти во всех странах — от новых государств, образовавшихся в результате распада Советского Союза, до таких стран с социальной демократией старого образца, как Новая Зеландия и Швеция,— в том или ином виде, сознательно или под давлением мировых сил, были восприняты идеи неолиберализма. За этим последовали реальные изменения экономической политики. ЮАР, освободившись от апартеида, быстро прониклась идеями неолиберализма, более того — даже современный Китай, как мы увидим в дальнейшем, практически стал во главе движения к неолиберальной политике. Более того, защитники неолиберализма сегодня занимают ведущие позиции в области образования (в университетах и других «мозговых» центрах), в средствах массовой информации, в советах директоров корпораций и финансовых организациях, в ведущих государственных институтах (министерство финансов, центральные банки). Они заняли «круговую оборону» в таких мировых институтах, как Международный валютный фонд (IMF), Всемирный банк, Всемирная торговая организация (ВТО), которые занимаются регулированием мировых финансовых потоков и торговли. Короче говоря, неолиберализм стал основным образом мышления по всему миру. Он оказал настолько глубокое воздействие на сознание, что стал доминировать в мыслях и делах простых людей. С позиций неолиберазизма большинство из нас теперь оценивает свою жизнь и смотрит на мир.

Процесс неолиберализации спровоцировал «творческое разрушение» не только на уровне институций государства и власти (были даже подвергнуты пересмотру традиционные формы государственного суверенитета),— произошли глубокие изменения в разделении труда, социальных отношениях, социальном обеспечении, развитии технологий, образе жизни и даже — репродуктивной деятельности человека, институте гражданства и бытовых привычках. Неолиберализм, согласно которому рыночный обмен является основой для «целостной системы этических норм, достаточной для регулирования всех человеческих действий, которая заменила собой все предшествующие этические нормы», признает ведущими контрактные отношения в условиях рынка[2]. Согласно неолиберальной теории, социальные блага можно максимизироватьпутем максимизации объема и частоты рыночные/транзакций. Более того: любые проявления человеческой деятельности могут быть вовлечены в рыночные отношения. Такой подход требует принципиально новых технологий для создания, накопления, хранения, передачи, анализа и использования информации — накопление и применение больших баз данных для принятия глобальных решений на рынках. Именно в эпоху неолиберализма начали бурно развиваться информационные технологии — а сам неолиберализм стали даже называть «информационным обществом». Эти технологии отражают уплотнение рыночных транзакций во времени и пространстве. Новые транзакции привели к мощному взрыву, о котором я где-то сказал, что он произошел в результате «сжатия пространства и времени». Причем чем больше оказывался географический масштаб (откуда и пошла идея «глобализации») и чем короче условия рыночных контрактов, тем лучше. Это рассуждение напоминает знаменитое описание состояния в эпоху постмодернизма Лиотарда: «временные контракты вытесняют постоянные институты в профессиональной, эмоциональной, сексуальной и культурной областях, в международных отношениях, а также — в области политики». Я назвал культурные последствия засилья рыночной этики «повсеместными» в книге The Condition of Postmodern itf.