«Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены варе­ную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки». После погребения жены, намаявшись, Пухов ложится спать. К нему кто-то громко стучит. Сторож конторы начальника дистанции прино­сит путевку на работы по очистке железнодорожных путей от снега. На станции Пухов расписывается в приказе – в те годы попробуй не распишись! – и вместе с бригадой рабочих, обслуживающих снегоо­чиститель, который тянут два паровоза, отправляется расчищать от снежных заносов путь для красноармейских эшелонов и бронепоез­дов. Фронт находится в шестидесяти верстах. На одном из снежных завалов снегоочиститель резко тормозит, рабочие падают, разбивая го­ловы, помощник машиниста разбивается насмерть. Конный казачий отряд окружает рабочих, приказывая доставить паровозы и снегоо­чистку на занятую белыми станцию. Подъехавший красный бронепо­езд освобождает рабочих и расстреливает завязших в снегу казаков.

На станции Лиски рабочие отдыхают три дня. На стене барака Пухов читает объявление о наборе механиков в технические части Южного фронта. Он предлагает своему другу Зворычному поехать на юг, а то «на снегоочистке делать нечего – весна уж в ширинку дует! Революция-то пройдет, а нам ничего не останется!». Зворычный не соглашается, жалея покидать жену с сыном.

Через неделю Пухов и еще пятеро слесарей едут в Новороссийск. Красные снаряжают на трех кораблях десант из пятисот человек в Крым, в тыл Врангелю. Пухов плывет на пароходе «Шаня», обслужи­вая паровой двигатель. Непроглядной ночью десант проходит Керчен­ский пролив, но из-за шторма корабли теряют друг друга. Бушующая стихия не дает десанту высадиться на крымский берег. Десантники вынуждены вернуться в Новороссийск.

Приходит известие о взятии красными войсками Симферополя. Четыре месяца Пухов проводит в Новороссийске, работая старшим монтером береговой базы Азово-Черноморского пароходства. Он ску­чает от недостатка работы: пароходов мало, и Пухов занят тем, что составляет отчеты о неисправности их механизмов. Он часто гуляет в окрестностях города, любуясь природой, находя все уместным и жи­вущим по существу. Вспоминая свою умершую жену, Пухов чувствует свое отличие от природы и горюет, уткнувшись липом в нагретую его дыханием землю, смачивая ее редкими неохотными каплями слез.

Он покидает Новороссийск, но едет не к дому, а в сторону Баку, собираясь дойти до родины вдоль берега Каспия и по Волге. В Баку Пухов встречается с матросом Шариковым, который налаживает Кас­пийское пароходство. Шариков дает Пухову командировку в Цари­цын – для привлечения квалифицированного пролетариата в Баку. В Царицыне Пухов показывает мандат Шарикова какому-то механику, которого встречает у конторы завода. Тот читает мандат, мажет его языком и приклеивает на забор. Пухов смотрит на бумажку и наде­вает ее на шляпку гвоздя, чтобы ее не сорвал ветер. Он идет на вок­зал, садится на поезд и спрашивает людей, куда он едет. «А мы знаем – куда? – сомнительно произносит кроткий голос невидного человека. – Едет, и мы с ним».

Пухов возвращается в свой город, поселяется у Зворычного, секре­таря ячейки мастерских, и начинает работать слесарем на гидравли­ческом прессе. Через неделю он переходит жить в свою квартиру, которую он называет «полосой отчуждения»: ему там скучно. Пухов ходит в гости к Зворычному и рассказывает что-нибудь о Черном море – чтобы не задаром чай пить. Возвращаясь домой, Пухов вспо­минает, что жилище называется очагом: «Очаг, черт: ни бабы, ни ко­стра!»

К городу подступают белые. Рабочие, собравшись в отряды, оборо­няются. Бронепоезд белых обстреливает город ураганным огнем. Пухов предлагает собрать несколько платформ с песком и пустить с уклона на бронепоезд. Но платформы разлетаются вдребезги, не при­чинив бронепоезду вреда. Бросившиеся в атаку рабочие падают под пулеметным огнем. Утром два красных бронепоезда приходят на по­мощь рабочим – город спасен.

Ячейка разбирается: не предатель ли Пухов, придумавший глупую затею с платформами, и решает, что он просто придурковатый мужик. Работа в цехе отягощает Пухова – не тяжестью, а унынием. Он вспоминает о Шарикове и пишет ему письмо. Через месяц он по­лучает ответ Шарикова с приглашением работать на нефтяных приис­ках. Пухов едет в Баку, где работает машинистом на двигателе, перекачивающем нефть из скважины в нефтехранилище. Идет время,

Пухову становится хорошо, и он жалеет только об одном: что немно­го постарел, и нет чего-то нечаянного в душе, что было раньше.

Однажды он идет из Баку на промысел. Он ночевал у Шарикова, к которому вернулся из плена брат. Неожиданное сочувствие к людям, одиноко работающим против вещества всего мира, проясня­ется в заросшей жизнью душе Пухова. Он идет с удовольствием, чув­ствуя родственность всех тел к своему телу, роскошь жизни и неистовство смелой природы, неимоверной в тишине и в действии. Постепенно он догадывается о самом важном и мучительном: отчаян­ная природа перешла в людей и в смелость революции. Душевная чужбина оставляет Пухова на том месте, где он стоит, и он узнает теплоту родины, будто вернулся к матери от ненужной жены. Свет и теплота напрягались над миром и постепенно превращались в силу человека. «Хорошее утро!» – говорит он встретившемуся ему маши­нисту. Тот равнодушно свидетельствует: «Революционное вполне».

Через четыре года в пятый голод гнал людей в города или в леса – бывал неурожай. Захар Павлович оставался в деревне один. За долгую жизнь его рук не миновало ни одно изделие, от сковородки до бу­дильника, но у самого Захара Павловича ничего не было: ни семьи, ни жилища. Однажды ночью, когда Захар Павлович слушал шум дол­гожданного дождя, он различил далекий гудок паровоза. Утром он со­брался и ушел в город. Работа в паровозном депо открыла для него новый искусный мир – такой давно любимый, будто всегда знако­мый, и он решил навсегда удержаться в нем.

У Двановых рождалось шестнадцать детей, уцелело семеро. Вось­мым был приемыш Саша, сын рыбака. Его отец утонул из интереса: хотел узнать, что бывает после смерти. Саша – ровесник одного из детей Двановых, Прошки. Когда в голодный год родилась еще двойня, Прохор Абрамович Дванов сшил Саше мешок для подаяния и вывел его за околицу. «Все мы хамы и негодяи!» – правильно определил себя Прохор Абрамович, возвращаясь к жене и собственным детям. Саша зашел на кладбище попрощаться с отцом. Он решил, как только наберет полную сумку хлеба, вырыть себе землянку рядом с мо­гилкой отца и жить там, раз у него нету дома.