Продолжая разглагольствовать, Финнеган установил дренаж, аккуратными стежками, как рачительная домохозяйка, сшил края длинного разреза и обернул абсолютно неподвижную теперь ногу разорванным на широкие полосы чистым полотном.

— Отнесите больного назад, на постель, пусть спит, — сказал он и отвернулся от стола, словно и стол, и лежавший на нем пациент потеряли для него всякий интерес. — В пилюле, которую я ему дал, был опиум, так что он еще долго будет спать.

Думаю, все обойдется.

Схватив флягу с ромом, из которой поил Моисея, он опорожнил ее до последней капли, вытер тыльной стороной ладони бороду и вздохнул:

— Если вы собираетесь на плантацию, оставьте негра на корабле. Ближе к морю раны всегда зарубцовываются лучше. А теперь хорошо бы мне вернуться в порт…

Он уже снова натягивал полосатую фуфайку, но Жиль остановил его.

— Моисей — не единственный больной на корабле. Я хочу, чтобы вы посмотрели еще кое-кого. Горничная моей жены сломала руку во время бури. Капитан Малавуан лечил ее, как мог, но лучше знать мнение врача… хорошего врача.

Финнеган ответил на комплимент горькой улыбкой и пошел вслед за Жилем к лестнице, ведущей к каютам. При их появлении Жюдит, сидевшая в ногах узенькой кушетки, где лежала Фаншон, вскочила. Ее пышные юбки заняли чуть не все свободное пространство, и она, извинившись, вышла, успев бросить благодарный, но

удивленный взгляд на человека, которого ей отрекомендовали как великолепного врача.

А тот, пораженный красотой женщины, следил не отрывая глаз за синим душистым облаком ее платья и даже не взглянул на пациентку.

Впрочем, он тут же извинился.

— Госпожа де Турнемин, несомненно, одна из самых очаровательных дам, которых мне доводилось видеть, — сказал врач. — И кроме того, я уже давно не видел ни одной рыжеволосой женщины. А у нас в Ирландии их много…

— Она не из Ирландии, а из Бретани, как почти все на корабле. Значит, ирландцы и бретонцы похожи.

По словам Финнегана, капитан Малавуан великолепно справился с обязанностями лекаря, и рука Фаншон не вызывала беспокойства. Впрочем, и по внешнему виду можно было догадаться, что горничной уже гораздо лучше, так что доктор лишь прописал ей есть побольше фруктов и козьего сыра — этого добра на острове хватало, — чтобы в организм поступал кальций и рука быстрее срасталась.

— Через несколько дней больных вполне можно будет перевезти в «Верхние Саванны» для окончательного выздоровления.

— Вы знаете это владение? — спросил Жиль, удивившись, что ирландец упомянул название его новых, ему самому еще неведомых, земель.

— Бывал там раза два или три еще при старом Ферроне. Он однажды приехал на невольничий рынок, да так спешил, что свалился с лошади прямо у моих ног. Я, как мог, починил его, и он меня пригрел… в качестве врача. Признаюсь, мне это было очень приятно — у него водился лучший на острове ром.

Тягучий голос с ирландским акцентом стал еще монотоннее, словно Лайам Финнеган нарочно растягивал слова, но Жиля все больше и больше интересовал этот растрепанный комок шерсти с золотыми руками, потому что в прошлом его угадывалась бездна горечи и разочарований — точно так же раньше его заинтересовал Моисей своим отчаянным героизмом.

— Неужто и впрямь ром — единственное, что вас интересует на свете?

— А что здесь странного? Ром — это тепло, забвение, легкая эйфория…

— И жуткая головная боль, если увлечешься сверх меры. Вы достойный человек. Что заставляет вас вот так добровольно разрушать собственную личность? Вы ведь разрушаете себя, согласны?

В зеленых глазах хирурга сверкнул гнев. Турнемину на мгновение показалось, что врач бросится на него с кулаками. Финнеган был ниже его ростом и несколько худоват, иначе он бы мог оказаться весьма опасным противником. Жиль невольно напрягся, ожидая нападения. Но ирландец вдруг так же быстро успокоился.

— А вам что за дело? — развязно спросил он. — Я прооперировал вашего негра, осмотрел служанку, и до свидания! Можете дать бочонок рому или два-три золотых — на ваш выбор — и мы в расчете.

— А почему бы вам не поехать с нами в «Верхние Саванны»? Там наверняка нет врача, а я буду хорошо оплачивать ваши услуги.

Жиль впервые увидел, как смеется Финнеган; в зарослях бороды сверкнули крепкие белые зубы.

— Что вас так рассмешило в моем предложении?

— Да чтобы я добровольно отправился в лапы к Симону Легро? Нет, сударь. Мне моя шкура дорога, даже если она выглядит не слишком ухоженной.

— А что ей, собственно, грозит?

Финнеган ответил не сразу. Некоторое время, показавшееся Жилю вечностью, он внимательно рассматривал собеседника, пытаясь, очевидно, определить, насколько тот силен, энергичен, умен.

— Стало быть, вы с ним незнакомы? Никогда его не видели?

— Разумеется. Еще два месяца назад я понятия не имел о «Верхних Саваннах» и совсем не собирался обосновываться на Санто-Доминго. Я хотел купить землю в Луизиане.

— Вот и покупали бы. Если бы еще с вами не было белых женщин, тем более красавицы жены.

— Да выражайтесь, наконец, яснее. Объясните, в чем дело? Не дьявол же он, в самом деле, этот Симон Легро!

— Может, и не дьявол, но в таком случае… очень удачное подобие. Достаточно сказать, господин Турнемин, что Симон держит в страхе всех обитателей «Верхних Саванн». Он истязает чернокожих до полного изнеможения. Никто в округе не обновляет рабов так часто, как он. И, что не менее важно, абсолютно не терпит присутствия белых на территории, которую он понемногу привыкает считать собственной. Жак Ферроне очень правильно сделал, что быстренько смылся после того, как умерли… может, несколько неожиданно и слишком быстро друг за другом, его отец и мать.

Будь я на вашем месте, я бы немедленно продал «Верхние Саванны» и вернулся на корабль, а заодно и к прежним намерениям насчет Луизианы.

— Однако я не вы, — заметил Жиль негромко, но удивительно твердо. — Я, сударь, сражался бок о бок с Лафайетом, Вашингтоном и Рошамбо. В Испании и во Франции мне доводилось одерживать верх над не менее страшными противниками, чем ваш Легро, они занимали положение куда выше, да и маскировались получше, но я даже в детстве не боялся Крокмитена. Однако мне странно, что власти острова до сих пор не вмешались в подобное положение вещей. В конце концов, Легро лишь управляющий одной из плантаций. Что мешает им наказать преступника?..

— Ничто не мешает, в самом деле, но не наказали же. Владельцы плантаций на этом острове большую часть года, если не всегда, живут во Франции, сударь, так что управляющие — сила, с которой нельзя не считаться. Наш друг… вернее, ваш друг, на неплохом счету и у губернатора, и даже у главного управляющего, господина де Барбе-Марбуа. Он действует весьма благоразумно — сами убедитесь, если вступите с ним в схватку. Боюсь, что если властям придется делать выбор между приезжим, чужаком… который к тому же, едва успев появиться на острове, отказался прибыть во дворец губернатора — видите ли, негр у него болен, — и человеком достойным, уважаемым, соблюдающим иерархию и способным оказать немалые услуги, они не будут долго колебаться. А я тем более: спасибо за лестное предложение — вы хотели сделать меня снова достойным членом общества, предоставив почетную должность, — но лучше уж и дальше ходить босым, чем висеть на крюке мясника в сарае для пыток у Симона Легро. Могу теперь я вас просить вернуть меня на берег?

Вместо ответа Жиль сунул руку в карман, вытащил набитый кошелек и, не пересчитывая монет, отдал его врачу. Тот немедля прицепил его к завязке на штанах.

— Как вам будет угодно, доктор, — произнес Турнемин. — Можете возвращаться, шлюпка в вашем распоряжении. Еще раз благодарю за услугу. Вы еще вернетесь, чтобы осмотреть больных?

— Женщине врач не нужен. А что касается чернокожего, то я завтра на него взгляну. Может, и вы к тому времени одумаетесь и перемените решение…

— Вряд ли. Стало быть, прощайте, завтра мы не увидимся. Я с рассветом уеду в «Верхние Саванны «…