Жюдит не ответила, а Жиль не решался взглянуть на нее. Вот она, рядом, душистая тень в белом шелковом платье, ему известно, какой очаровательной, какой женственной она может быть, но ему все равно, и укол самолюбия ничего тут не изменит. Нет, он не ревновал жену. В этом Жиль не сомневался, больше того: если бы Рандьер так раздевал взглядом не ее, а Мадалену, он бы не сумел сдержаться — это точно. Кровь бросилась бы ему в голову, и злосчастный ужин наверняка закончился бы дуэлью…

Вдруг Турнемин почувствовал, как его руку легко тронула нежная кисть.

— Жиль, — прошептала Жюдит, — а ведь мы с вами впервые выезжаем вместе. Впервые мы предстали в свете как супружеская чета.

— И, надеюсь, не последний. Придется привыкнуть жить вместе, выезжать, принимать, и я этому рад.

— Правда? Вы говорите искренне?

— Разумеется. Вы очень красивы, Жюдит, любой мужчина с хорошим вкусом был бы горд вашим обществом.

Она снова грустно рассмеялась и взглянула на профиль мужа, четко вырисовывавшийся на светлом фоне лунного неба.

— Речь идет о чисто эстетическом удовольствии, если я правильно поняла? Я что же, всегда буду для вас… элементом украшения? Я вас совсем не волную?

На этот раз он сам повернулся к ней, и его, словно пуля, сразила совершенная красота жены. Она была расстроена, и это ей очень шло.

Глаза сверкали, как черные бриллианты, влажные губы слегка дрожали, едва прикрытая кружевом грудь трепетала. На мгновение образ белокурой Мадалены потускнел. Жиль с ужасом понял, что Жюдит внушает ему все ту же свирепую страсть, что и раньше. Он готов был обнять ее, покрыть поцелуями, задушить ласками, чтобы увидеть с радостью, как бледнеют ее глаза, услышать крики сладострастия.

Он уже наклонился к Жюдит, к ее нежным губам, зовущей груди, когда между их тянущимися друг к другу телами проскользнула тень, тень подло сраженной Розенны — далеко от бретонских берегов спит вечным сном кормилица Жиля, и виной тому сводящая его с ума сирена, это она ударила Розенну камнем, словно охотник зверя. Женщина, что носит его имя, — убийца. Уж ему-то известно, как ловко она может поймать мужчину в расставленные сети. Она же прекрасная актриса, и это волнение — тоже наверняка не больше чем игра…

Опасные чары, державшие Жиля в плену всего несколько мгновений, рассеялись. Он отпрянул.

— Разве я уже вам не доказал… может, чересчур выразительно, что не совсем равнодушен к вашей красоте?

— Как не равнодушны, без сомнения, и к любой другой женщине?

— Но вы — это вы, а не какая-то другая…

— Не нужно так, прошу вас. Уж лучше горькая правда, чем все эти недомолвки. Вы меня желаете, и ничего больше…

В голосе Жюдит зазвучал гнев, глаза ее сверкнули. Жиль улыбнулся.

— Разве вам мало? Не каждая женщина может этим похвастаться. Да, не стану скрывать, порой я страстно вас желаю. У вас такое тело, что ни один нормальный мужчина не остался бы равнодушным.

Экипаж выкатил на набережную Вильвер и набрал скорость. Теперь молодых людей обдувал довольно свежий ветерок, но Жюдит, словно изнемогая от жары, раскрыла веер и принялась нервно обмахиваться. Словно сверкающая бабочка билась у нее в пальцах. Она закусила губу и отвернулась.

— Даже много, — проговорила она сквозь зубы. — А вам не приходит в голову, что я могу и отказаться исполнять роль жены из гарема, которую вы с такой щедростью мне уготовили? Надеюсь, на этом острове уже научились делать замки и задвижки?

Жиль резко схватил жену за руку, в которой она держала веер, и, придерживая ее за подбородок, вынудил повернуть голову в свою сторону.

— Не советую вам ими пользоваться, дорогая!

В моем доме вы будете вести себя, как подобает супруге. Я жду от вас потомства — я хочу иметь сыновей и дочерей. А потому запомните хорошенько: если вы мне понадобитесь, ни один замок, ни один самый прочный засов меня не удержит.

И уймите свой гнев, не сверкайте так глазами, мы уже приехали — не станете же вы устраивать мне сцену прямо на улице.

И в самом деле, экипаж обогнул набережную и подкатил к причалу, куда должна была подойти лодка с «Кречета». Турнемин, как бы в знак примирения, торопливо поцеловал руку жены, которую все еще сжимал за запястье, достал из кармана сигнальный свисток и свистнул — три раза коротко и два длинно, вызывая шлюпку. Расстояние было небольшим. Всего в нескольких кабельтовых от берега элегантный парусник, расцвеченный огнями, смотрелся в гладкую воду лагуны.

Спрыгнув первым. Жиль протянул жене руку, но она с презрением оттолкнула ее и сошла с экипажа без его помощи. Пока губернаторская коляска разворачивалась, чтобы пуститься в обратный путь, белое облако платья Жюдит соскользнуло по лестнице к самой воде и застыло там в ожидании лодки.

Из соседних таверн раздавались смех и песни, но сам порт, казалось, погрузился в сон, как и старый форт, чьи стены посеребрил лунный свет.

На «Кречете», от которого едва успела отчалить шлюпка, тоже царило спокойствие.

Видя, что ему лучше оставить Жюдит в одиночестве, Жиль шагнул к сложенным в пирамиду бочкам возле домика таможни. И тут… Жюдит, машинально обернувшись, чтобы посмотреть, куда пошел Жиль, вскрикнула, и он мгновенно понял, что происходит.

— Осторожней, Жиль!

Из-за бочек выскочили и бросились на Турнемина какие-то люди — видимо, они толкнули пирамиду, и одна бочка с грохотом покатилась впереди них. Всего человек семь-восемь, и у каждого в руках палки или кривой, как сабля, резак для сахарного тростника — страшное оружие, острое, словно бритва. Почти все чернокожие, по пояс голые, в диком оскале сверкали белые зубы, Почти, потому что руководили нападением двое белых, но они прятали лица под масками, чтобы их нельзя было узнать.

Жиль оказался один против целой банды. Он отступил, прижавшись спиной к сложенным в штабель доскам. С ним была лишь парадная шпага, она не годилась против сабель нападавших, но, по счастью, на причале валялся багор. Турнемин схватил его и принялся размахивать направо и налево, в общем-то наугад — лишь крики боли извещали его о том, что удар пришелся по цели. Жиль не слишком бы волновался, будь он один — и против банды ему не стоило особого труда продержаться до подхода моряков с «Кречета», но откуда-то из темноты появились еще трое, они схватили Жюдит и, несмотря на сопротивление, куда-то потащили ее. Как помочь жене. Жиль не знал.

Но тут раздался выстрел, за ним другой, и на поле сражения выехал экипаж, впереди которого бежали, освещая дорогу, двое чернокожих с фонарями. Один из тех, что держали Жюдит, упал.

— Держитесь, сударь! — раздался мужской голос. — Мы идем вам на помощь…

— Помогите лучше жене. Я сам справлюсь, — крикнул в ответ Жиль, и череп одного из бандитов хрустнул под ударом его багра.

С лодки тоже видели происходящее на берегу, моряки налегли на весла. Двое из команды «Кречета» с ходу прыгнули на мол и бросились на бандитов, тащивших в переулок Жюдит. К несчастью, один из матросов тут же упал, сраженный саблей, да и другого, наверное, постигла бы та же участь, если бы не выстрел незнакомца из экипажа. Тогда тот, что держал женщину, счел битву проигранной и, выругавшись, кинулся в густую темень переулка, а за ним и двое в масках, бросив на произвол судьбы свою банду, от которой остались теперь лишь четверо чернокожих.

Те тоже поняли, что пропали. Выстрелы разбудили порт. Двери и окна распахивались. Из домика полиции, стоявшего приблизительно в центре набережной, спешно выскакивали, застегивая на ходу портупеи, блюстители порядка. Оставшиеся в живых бандиты предпочли бегство. Но скрыться в городе они уже не могли — и улица Правительства, и улица Пантьевр были полны народа; тогда негры, побросав оружие, помчались по молу и, добежав до конца, бросились в черную воду. На причале остался лежать раненый да еще один покойник с раскроенным черепом.

Из экипажа выпрыгнула дама и кинулась к Жюдит: у той от ужаса подкосились ноги, — вот-вот потеряет сознание — и она присела на повозку, в которой доставляли в магазины товары из порта. А стрелявший незнакомец подошел к Жилю.