В раздевалке, за дверями парной, сотрудник «Двойки» обыскивал одежду Филитова. В это же время в автомобиле осматривали его портфель. В обоих случаях процедура была одинаковой – быстрой и тщательной.
Обыск в квартире Филитова велся под руководством самого Ватутина. Здесь работой занимались эксперты, на руках у которых были тонкие резиновые перчатки, как у хирургов, и они провели немало времени, стараясь обнаружить специальные знаки, оставленные хозяином. Это могла быть крошка хлеба, обрывок бумаги или даже человеческий волос, положенный в такое место, что его исчезновение продемонстрирует хозяину квартиры, что здесь в его отсутствие кто-то был. Сотрудники, которые вели обыск, сделали множество фотографий, тут же отправленных в фотолабораторию, и затем приступили к делу. Почти сразу был обнаружен дневник. Ватутин наклонился и посмотрел на самую обычную толстую тетрадь, лежавшую в верхнем ящике стола, – он хотел убедиться, что ее расположение не было помечено каким-нибудь тайным образом. Через пару минут он взял дневник и принялся читать.
Полковник Ватутин был раздражен. Прошлой ночью он плохо спал. Подобно большинству регулярно пьющих людей, ему требовалось несколько стаканов спиртного перед сном, чтобы заснуть, да и волнение, связанное с расследованием, явилось дополнительным источником раздражительности, так что в результате он ворочался всю ночь. Его лицо показывало все это достаточно красноречиво, так что подчиненные предпочитали молчать.
– Фотоаппарат, – коротко бросил он. Подошел сотрудник и начал делать снимки страниц дневника, которые переворачивал Ватутин.
– Кто-то пытался открыть замок на входной двери квартиры отмычкой, – доложил майор. – Отчетливо видны царапины вокруг замочной скважины. Если мы разберем замок, думаю, обнаружим царапины и на сувальдах. По-видимому, кто-то сумел проникнуть в квартиру.
– То, что они искали, – у меня в руках, – раздраженно бросил Ватутин. Сотрудники, работавшие в квартире, повернулись к нему. Техник, занимавшийся холодильником, снял переднюю панель, заглянул под нее и поставил на место. – Этот сукин сын ведет дневник, черт побери! Неужели никто больше не желает соблюдать инструкции о правилах секретности делопроизводства?
Теперь ему все стало ясно. Полковник Филитов пользовался личным дневником при подготовке официальных документов руководству. Кто-то каким-то образом узнал об этом и проник в квартиру, чтобы сфотографировать страницы, содержащие…
Насколько это вероятно? – спросил себя Ватутин. Настолько же, как и объяснение поступков человека, записывающего у себя в дневнике основное содержание секретных документов, когда он с неменыцей легкостью мог бы переписать их у себя за столом в Министерстве обороны.
Обыск продолжался два часа, и, когда сотрудники «Двойки» ушли из квартиры – по одному или парами, – все осталось в точности как раньше.
Вернувшись к себе в кабинет, Ватутин внимательно прочитал сфотографированные записи в дневнике полковника Филитова – во время обыска в квартире он всего лишь пробежал их глазами. Кадр из перехваченной пленки в точности соответствовал странице в начале дневника. Ватутин потратил час, просматривая фотографии страниц. Содержащиеся в дневнике сведения сами по себе производили большое впечатление. Филитов весьма подробно описал проект «Яркая звезда». По правде говоря, объяснения старого полковника выглядели более четкими и доходчивыми, чем та информация о проекте, которую Ватутин получил для ведения расследования. Среди дневниковых записей содержались замечания полковника Бондаренко относительно безопасности объекта и несколько жалоб на недостаточное внимание, уделяемое проекту в министерстве. Было очевидно, что оба полковника с огромным энтузиазмом от носились к «Яркой звезде», и Ватутин уже встал на их сторону. Однако министр Язов, прочитал он в дневнике дальше, еще не принял решения. Следовали жалобы на недостаточное финансирование проекта – ну, это старая песня, правда?
Ватутин не сомневался, что полковник Филитов нарушил правила хранения государственной тайны, записав у себя дома содержание совершенно секретных документов. Для любого служащего министерства, занимавшего невысокий или даже средний по значению пост, такое нарушение было достаточно серьезным, чтобы его уволили с работы и отдали под суд, однако Филитов по степени допуска и значимости своей должности не уступал министру обороны. а Ватутин хорошо знал, что высокопоставленные чиновники рассматривали необходимость соблюдения государственных тайн как неудобство, мешающее им должным образом заботиться об интересах государства, причем самих себя они считали высшими судьями в этом отношении. Интересно, подумал Ватутин, неужели и в других странах так же относятся к сохранению государственных тайн? Одно было очевидно: перед тем как он или любой другой сотрудник КГБ обвинит Филитова в разглашении государственной тайны или в чем-нибудь еще, потребуются более серьезные доказательства. Даже если Филитов и является иностранным агентом… А почему я ищу предлог, чтобы не согласиться с этим? – подумал Ватутин и тут же вспомнил пребывание в квартире полковника и фотографии на стенах. Там висели буквально сотни снимков: Филитов с биноклем на башне своего Т-34; Филитов и его экипаж в снегах Сталинграда; Филитов и члены экипажа возле немецкого танка с пробоинами в бортовой броне… Филитов на постели в госпитале, а сам Сталин прикалывает третью Звезду Героя к его подушке, причем рядом стоят прелестная жена Филитова и двое детей. Все это напоминает о жизни героя и патриота.
В прежнее время это не имело бы никакого значения, напомнил себе Ватутин. Тогда все были у нас на подозрении.
Царапины на замке могли быть сделаны кем угодно. Ватутин поспешил заключить, что это – дело рук исчезнувшего банщика из Сандуновских бань. Бывший механик, занимавшийся артиллерийским вооружением, он наверняка сумел бы открыть любой замок. А что, если это всего лишь совпадение?
Но если Филитов действительно вражеский агент, почему бы ему не сфотографировать секретные бумаги самому? Являясь помощником министра обороны, он может потребовать, чтобы ему доставили любые документы, а пронести миниатюрную камеру в министерство не составит труда.
Но получи мы пленку с фотографией такого документа, Филитов был бы уже в Лефортовской тюрьме…
А что, если он проявил хитрость? Что, если он хочет, чтобы мы думали, что кто-то тайно фотографирует сведения, содержащиеся в его дневнике? Я могу собрать всю информацию, имеющуюся сейчас в моем распоряжении, и отправиться с ней в Министерство обороны, но ведь мы можем обвинить его лишь в нарушении правил секретного делопроизводства, принятых в министерстве, а если он ответит, что привык работать дома, и признает, что нарушил правила, а министр возьмет его под защиту – станет ли министр защищать Филитова?
Да, конечно, Ватутин не сомневался в этом. Во-первых, Михаил Семенович является его ближайшим помощником и заслуженным кадровым офицером. Во-вторых, армия всегда сплачивает свои ряды, когда требуется защитить одного из ее офицеров от КГБ. Эти сукины дети ненавидят нас больше, чем Запад, Советская армия навсегда запомнила конец тридцатых годов, когда Сталин воспользовался службой безопасности, чтобы устранить почти весь высший командный состав, и в результате немецкая армия едва не захватила Москву – Нет, если мы явимся к ним лишь с тем, чем располагаем сейчас, они только отмахнутся и начнут собственное расследование силами ГРУ.
Интересно, сколько отклонений от нормы и странных совпадений встретится нам во время этого расследования? – подумал полковник Ватутин.
Фоули думал о том же, сидя в своей каморке в нескольких милях от кабинета Ватутина. Он проявил пленку и теперь просматривал ее. На этот раз он с раздражением заметил, что у «Кардинала» кончилась пленка и ему не удалось воспроизвести документ целиком. Тем не менее, судя по тем кадрам, которые имелись в его распоряжении, было ясно, что у КГБ имелся свой агент в американском проекте, носившем название «Чайный клипер». Судя по всему, Филитов пришел к выводу, что для американцев сообщение об агенте КГБ, внедренном в их секретный проект, составит больший интерес, чем информация о том, чем занимаются русские ученые, и, прочитав полученную информацию, Фоули был склонен согласиться с ним. Ясно. Он передаст «Кардиналу» свежую пленку, получит от него полный текст документа и затем сообщит ему, что наступило время уходить. Эвакуация Филитова произойдет не раньше чем через десять дней. У него еще немало времени, сказал себе Фоули, чувствуя одновременно, как по спине бегут холодные мурашки, говорящие о совсем противоположном.
