— Твои пограничники СВТ освоили, особенно те, что с оптикой?
— Так точно, товарищ дивизионный комиссар, у нас на заставах из винтовок половина самозарядных.
— Это хорошо, трехлинейки отдай стройбатовцам. Милиционеров в город отправь — там от них польза будет, а то айзсарги голову поднимают. А вот комсомольцев себе возьми — два десятка бойцов не помешают, к тому же потери восполнить будет кем — проверенные товарищи. Только обмундировать их нужно.
— Сделаем, товарищ дивизионный комиссар. Форма запасная имеется, фуражки тоже, на всех хватит.
— Вот и хорошо. Здесь, я смотрю, твоих пограничников с роту, да у Швентойи еще столько же, от Паланги отошли — капитан у них толковый. Выдвигайся туда с подкреплением, будешь командовать сводным батальоном. Прикрывай левый фланг, пулеметы у вас имеются свои — так что не дам, хватит СВТ. Высылай конные разъезды на Дарбенай — важно знать, что там происходит. Подполковник Горобец командует сводным отрядом — так что поступаешь со своими пограничниками в его распоряжение. А мне в Либаву ехать надо, ситуация видишь какая — война началась…
Курмачай
46-й укрепрайон
204-й строительный батальон
командир отделения
ефрейтор Зуев
— Только бы выжить, жить, жить, жить…
Алексей не понимал, говорит ли он эти слова, или так думает. Сверху сыпалась земля, стенки окопа, вырытые на скорую руку, ощутимо тряслись — дощатые стенки просто не успели поставить. А еще он боялся за Рамуне, прикрывая ее своим телом и прижимая ее голову к своей груди — все же у него на голове надет стальной шлем, хоть какая-то защита от ударов комьев сухой земли и увесистых камней, что казалось, сами росли из негостеприимной литовской земли.
— Я люблю тебя, люблю…
Девушка горячечно шептала ему в ответ, и старалась поцеловать шею. А он, оглохший от взрывов, со слезящимися от пыли глазами, гладил ее щеку грязной ладонью и хотел, чтобы этот обстрел прекратился. По всей видимости, у немцев либо была хорошая разведка, или кто-то из литовцев, а непримиримых врагов советской власти было среди них много, как и хватало ненавидящих русских — так что враг знал, что здесь возводятся укрепления и нанес по ним превентивный удар артиллерией.
Неожиданно стихло, Алексей отряхнул с себя землю, наклонился и чмокнул девушку в сухие потрескавшиеся губы, прошептал:
— Я люблю тебя. Надо оглядеться!
Встав в окопе, он осторожно посмотрел в замаскированную бойницу. Увиденное ему очень не понравилось — из Кретинги выехали два броневика с тонкими стволами пушек, что торчали из башен. Их сопровождало несколько мотоциклов с колясками — три их, или четыре, разглядеть было трудно — над дорогой стояла густая пыль. А еще выехало два грузовика, за каждым из которых, как пес на привязи, следом катилась и подпрыгивала маленькая пушка, очень похожая на советскую «сорокапятку».
— Плохи дела, ефрейтор, — в траншее появился взводный. — В первом и втором отделениях троих убило, но десять раненых, половина серьезно. У стрелков потери есть. Нужно за помощью посылать — сами не унесем товарищей, пусть хотя бы пару полуторок вышлют. У Дарбеная разведбат с броневиками, вроде наша пехота есть на грузовиках, опять же мотоциклистов там видели, и пушки с расчетами. Из 67-й дивизии…
— Я могу поехать, товарищ командир, у меня велосипед есть, — Рамуне сделала шаг вперед, и Зуев с удивлением посмотрел на нее — девушка уже отряхнула одежду, и поправила волосы.
— Съезди, товарищ, очень поможешь. Пусть пару машин вышлют, сюда по лощине, за кустарниками дорога есть — их не видно будет…
— Знаю здесь дороги, выросла тут, сама изъездила все с почтой. Проведу машины.
— Ты уговори командиров как-нибудь — бумаги я тебе дать не могу, да и печати никакой нет, сама понимаешь!
— Ничего, я постараюсь.
— Тогда иди, товарищ!
Рамуне посмотрела на Алексея — и он понял — если литовка не найдет им помощь, то вернется из чистого упрямства. А девушка уже побежала по траншее, пригибаясь, и скрылась за поворотом…
Броневики приближались, расстояние до них было великовато — метров семьсот — когда по ним ударили пулеметы, и вразнобой стали стрелять из винтовок. Один из мотоциклов свалился в кювет, другой рванул обратно, а третий спрятался за угловатым броневым корпусом. Следовавшие на отдалении машины остановились, не проехав метров двести до своих броневиков, пушки отцепили, и поставили на позицию. По расчетам стреляли, Зуев видел, как упал один из германских артиллеристов, однако пули обороняющихся не причиняли ощутимого вреда — далековато все же, люди по размеру были похожи на копошащихся муравьев. И через минуту по хорошо видимым дотам стреляли и противотанковые пушки, и тонкие орудия броневиков буквально выплевывали снаряд за снарядом.
— Да что они бетонным стенам сдела…
Ефрейтор осекся, сообразил — пробить бетонную стенку даже трехдюймовка в упор не сможет, зато широченную амбразуру, размером полметра на полметра, где вместо броневых щитов мешки с песком, даже такая мелкокалиберная артиллерия сможет не только попасть, но и наделать дел. Ведь попади даже такой маленький снаряд в цель, он легко пробьет ненадежную преграду и начнет рикошетировать от стенок, поражая раскаленным металлом живую плоть укрывшихся там красноармейцев из гарнизона дота. И действительно — минут через пять оба бетонных сооружения прекратили стрельбу, затихли, а из окопов ДП давали короткие очереди — берегли патроны, лишь надеялись на удачу — вдруг удастся зацепить врага.
— Там кровавая каша, Зуев, — младший лейтенант Иволгин был бледен, и с трудом удерживал тошноту, разевая рот. — Уровцы насмерть побиты, а раны страшны. Три «максима» в хлам, один вынесли — с него можно стрелять. Теперь в эти бетонные ловушки никто не полезет — это верная смерть. Сейчас нам жара зададут…
Взводный осекся, и было отчего. Вражеский броневик содрогнулся, из него вырвались клубы черного дыма. А вот перед грузовиками взметнулась земля от разрывов, в метрах ста. Немцы засуетились у своих пушек, и вот тут их накрыли разрывы — судя по всему, взрывались трехдюймовые гранаты. Расчеты раскидало, один грузовик зачадил. А невидимые пушки все били и били, причем точно — кто-то корректировал артиллерийский огонь неизвестной батареи, оказавшийся спасительным для бойцов обреченного участка укрепрайона, уже чувствовавших свою близкую смерть.
— Свои на выручку пришли!
— Наши броневики идут!
По дороге катили два броневика БА-10, за ними вначале двигался, а затем встал маленький БА-20, радийный, с поручневой антенной на корпусе. И разделались башенные «сорокапятки» с оставшимся вражеским броневиком быстро — не прошло и полминуты, как тот уже весело горел, выплескивая красно-черные языки пламени…
— Хорошая у тебя невеста, ефрейтор, по-доброму завидую. Мы ведь отступать собирались, как и батарея, когда она к нам добралась. Ругалась, требовала — мы и пришли на выручку. Успели вовремя — так что женись на своей спасительнице немедленно! А то много желающих найдется!
— Никому ее не отдам!
Старший лейтенант в танковом комбинезоне и шлемофоне на голове, усмехнулся, глядя на Алексея, и на прижавшуюся к нему, совершенно счастливую Рамуне. На пять грузовиков, причем не полуторок, а трехтонных ЗИСов, грузили раненых, в кузова садились уцелевшие стрелки и строители. Убитых наскоро похоронили в траншеях, сняв с них медальоны и забрав документы. Быстро собрали оружие и патроны убитых красноармейцев, а прибывшие так вовремя на помощь разведчики захватили в плен несколько оглушенных немцев, и разжились трофеями, среди которых оказалась уцелевшая противотанковая пушка.
Странно — но немцы не стреляли где-то четверть часа, но стоила грузовикам отъехать на километр, как на оставленных позициях буквально вздыбилась земля от многочисленных разрывов…
Либава
Комендант 21-го укрепрайона
дивизионный комиссар Николаев
— Отразили за день пока девять воздушных налетов, товарищ дивизионный комиссар. В первом, что произошел в три часа пятьдесят семь минут, наши истребители сбили один бомбардировщик противника, экипаж выпрыгнул на парашютах и был взят в плен. Второй бомбардировщик разрушен прямым попаданием зенитки прямо над Батским аэродромом, и рухнул на поле — все немцы погибли. В течение дня был уничтожен истребителями еще один вражеский бомбардировщик — упал в либавское озеро, пилот, обер-лейтенант, взят в плен, остальные члены экипажа утонули. Еще несколько вражеских самолетов были подбиты, и ушли дымя. Летчики утверждали, что их сбили, но пока места предполагаемых падений не установлены.
