Спешившись, сэр Артур сошел с дороги и поднялся на небольшую возвышенность, с которой была видна крепость. За ним последовали полковник Уоллес и около дюжины адъютантов и офицеров. Расположившись между камней, они попытались найти рациональное объяснение доносящимся из форта звукам.

– Не пушки, – заключил Уэлсли.

– Не пушки, сэр? – спросил адъютант.

– Если пушки не стреляют, – объяснил полковник Уоллес, – это ясно указывает на то, что Внешний форт уже взят.

– Внешний, но не Внутренний, не так ли?

Отвечать сэр Артур не стал. Разумеется, Внутренний форт оставался в руках неприятеля – в противном случае перестрелка уже давно бы закончилась, а из Южных ворот хлынули бы сотни беженцев. И все же, вопреки всем очевидным указаниям, генерал позволял себе надеяться, что наступательный порыв Кении завершится триумфальной победой, враг будет сокрушен в обеих частях крепости, и к тому времени, когда 74-й закончит восхождение, громадные ворота распахнутся под натиском торжествующих красномундирников. Пока, однако, над воротной башней реял золотой с зеленым флаг, а солнечные лучи отражались от мушкетов защитников форта.

Уэлсли уже жалел, что не остался с Кении и не пошел вместе с ним в бреши. Что, черт возьми, там происходит? Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно было спуститься на равнину, подняться на плато и пройти по только что проложенной дороге к крепости. Никак не меньше двадцати миль. Оставалось лишь ждать и надеяться.

– Почему бы вам, полковник, не выдвинуть вперед стрелков? – предложил генерал. Разумеется, выдвижение стрелков никак не изменило бы ситуацию, но их появление подкрепляло бы опасения тех, кто ожидал атаки с юга, и вынуждало неприятеля держать здесь значительные силы. – Вы только растяните их посильнее. – Растянув роту легкой пехоты по прокаленному солнцем склону, Уэлсли рассчитывал уберечь ее от пушечного огня.

Далеко за стенами южных укреплений в небо поднялся столб серого дыма. Звуки боя поднялись до крещендо и упали, приглушенные, будто подушкой, колышущимся над черными стенами форта горячим воздухом. Уэлсли нервно заерзал на камне, моля Бога, чтобы его рискованный план удался, и солдаты, одному Господу ведомо как, пробрались в неприступную доселе крепость.

* * *

– Огонь! Огонь! – рычал майор Стокс. – Дайте им свинца, парни!

Другие офицеры, услышав его призыв, согнали к северному склону рва всех, кто до сих пор оставался в роли зрителей, и теперь уже несколько сотен человек палили из мушкетов по неприятельским укреплениям в районе вторых ворот.

Сам майор, забравшись на возвышение, наблюдал за тем, как две крохотные группки красномундирников идут в наступление к северной стене форта. Одна группа двигалась колонной, вторая цепью, но их общей целью была воротная башня, защитники которой только что отразили очередной приступ, не позволив британцам приблизиться ко вторым воротам. Сейчас эти самые защитники готовились встретить угрозу с тыла, и потому майор требовал «дать свинца», рассчитывая не столько нанести противнику какой-либо значимый урон, сколько на то, чтобы отвлечь его внимание. Пушкари, разбившие первые ворота, били по парапету.

– Давай же, вперед! – подбадривал Шарпа Стокс. – Вперед, Ричард!

На холм не вполне твердой походкой поднялся и капитан Моррис. Губы его распухли и кровоточили, под заплывшим глазом красовался синяк, на лбу выросла шишка.

– Майор Стокс! – жалобно прошепелявил он. – Майор Стокс.

Майор повернулся. Первой его мыслью было, что капитан пострадал, карабкаясь на стену, и он даже решил, что ошибся в этом человеке, сочтя его откровенным трусом.

– Что с вами, капитан? Нужен врач?

– Нет. Это все чертов Шарп! Ударил меня, представляете? Ударил старшего по званию! И увел мою роту! Я это так не оставлю. Буду жаловаться! Клянусь, ему не поздоровится!

– Ударил вас? – Стокс недоверчиво покачал головой.

– Вот именно! И увел мою роту! – Моррис кипел от злости. – Я приказал ему убираться, и он меня ударил! Я потому вам об этом говорю, сэр, что вы здесь старший офицер. Можете спросить моих людей, сэр, они подтвердят. Некоторые даже были свидетелями нападения. Неслыханное дело! Я буду добиваться для него самого строгого наказания, сэр, и прошу вашей поддержки.

Стокс едва не рассмеялся ему в лицо. Так вот, значит, как Шарп нашел себе солдат!

– Думаю, капитан, вам лучше отказаться от своих намерений. И я бы не советовал вам выдвигать обвинения против мистера Шарпа.

– Что? Отказаться от обвинений? – возмущенно воскликнул Моррис. – Никогда! Я сломаю этого паршивца! Преподам такой урок...

– Сомневаюсь, – перебил его Стокс.

– Но он же меня ударил! – бушевал капитан. – Это не просто оскорбление, это...

– Чепуха! – отрезал майор. – Вы упали. Я сам видел. Споткнулись и упали. Именно это я и скажу на заседании военного трибунала. Только не думаю, что дело дойдет до трибунала. Вы просто упали, а теперь страдаете от галлюцинаций. Или, может, перегрелись на солнце, а, капитан? Будьте осторожнее, а то кончите, как бедняга Харнесс. Отправят домой, и проведете вы остаток дней в Бедламе, с цепью на ногах.

– Сэр! Я протестую!

– Слишком много протестуете, капитан. Вы упали, и только это услышат от меня судьи, если вы из упрямства будете настаивать на своих вздорных обвинениях. Даже вот этот мальчишка подтвердит мои слова. Верно, Ахмед? – Майор повернулся к пареньку, но тот исчез. – Боже мой, – пробормотал Стокс, сбегая с холма.

Что-то подсказывало, что искать Ахмеда уже поздно.

* * *

Первые сто шагов дались довольно легко, потому что они шли по открытому пространству, оставаясь вне поля видимости защитников башни. Стена надо рвом опустела, оборонявшие ее солдаты сбежали, но стоило красномундирникам появиться из-за выступа, как их встретил мушкетный огонь противника.

– Бегом! Бегом! Не останавливаться! – крикнул Шарп.

Бегом? Легко сказать! Люди шатались от усталости и спотыкались, ножны били по ногам, сумки прыгали, солнце безжалостно палило, а высушенная, спекшаяся земля взрывалась фонтанчиками пыли. Слева, за рвом, слышалась неистовая какофония мушкетной пальбы; красномундирники стреляли по укреплениям, но защитников башни надежно скрывал внешний парапет. Им даже удалось развернуть пушку навстречу неожиданной угрозе с тыла.

– Бегом! – прохрипел Шарп.

Горло пересохло. Страшно хотелось пить. Пить и есть. Но больше всего – драться. С башни дали залп, и она окуталась дымом.

Противник был и справа, но оттуда почему-то не стреляли. Более того, маратхи даже не пытались выстроиться в боевой порядок. Сбившись в кучку под стеной, огораживавшей какие-то сады, они безмятежно наблюдали за происходящим. За деревьями виднелось строение. Огромное! Настоящий дворец! Там, в самом сердце Внутреннего форта Гавилгура, наверняка могли притаиться тысячи воинов. Если они ударят во фланг, подумал Шарп... Нет, нельзя предполагать худшее. Надо сосредоточиться на главном, а главное сейчас – добежать до башни, смять сопротивление, вырезать всех и открыть ворота.

Громыхнула пушка. Ядро ударилось о плотно спрессованный песок ярдах в пятидесяти от Шарпа и, подпрыгнув, пролетело высоко над головой. Парапет затянуло дымом, и мушкеты замолчали. Только бы дым подольше не рассеивался. Он скривился от режущей боли в боку. Ребра еще ныли, заставляя поминать Хейксвилла. И все-таки Шарп знал, что они застигли противника врасплох, а если враг захвачен врасплох, то он уже наполовину разбит.

Дым над башней расползся, но ненадолго – со стены тут же ударили мушкеты. Шарп повернулся к наступающей цепи.

– Живей! Вперед!

Справа стояли жалкие лачуги, сооруженные из веток и валежника и укрытые дерюгой. Там, где пылали недавно костры, лежала зола. Неподалеку ржавел пушечный лафет. Дальше лежало расколотое пополам каменное корыто. За ним – старинная деревянная лебедка, обожженная солнцем до цвета кости. Из-под ноги выскользнула маленькая коричневая змейка. Худая как щепка женщина с ребенком на руках промелькнула, перебегая из одного убежища в другое. Выглянувшая из покинутой лачуги кошка угрожающе зашипела. Шарп проскользнул между двумя деревцами. Пуля разметала слежавшийся пепел. Другая звякнула, ударившись о ржавый лафет.