Дрыгало обратился к адмиралу флота Самохвалову с просьбой о прекращении своего участия в информационных выпусках, на что получил резкую отповедь и приказ во что бы то ни стало продолжать успокаивать телезрителей. Как именно следовало успокаивать, ему не объяснили.

Мол, сам разобраться должен, на то он и пресс секретарь.

Правда, дали карт бланш на любое вранье, которое хоть как то сможет сгладить начинающуюся истерику в обществе.

Из разговора с Самохваловым капитан второго ранга сделал для себя вывод, что реальная обстановка вокруг «Мценска» резко отличается от сообщений с пометкой «для служебного пользования», распространяемых среди офицеров штаба. Он не знал истинных причин аварии атомного ракетоносца, но подозревал, что выдвинутая официальная версия о столкновении лодки с миной времен Второй мировой войны так же далека от правды, как таран субмарины летающей тарелкой с Альфы Центавра, ведомой пьяным инопланетным пилотом.

Дрыгало достал расческу, провел ею по жиденьким волосикам и немного склонил голову вбок, проверяя, достаточно ли печальный у него внешний вид.

Идти к воротам, где приплясывали от нетерпения интервьюер с телеоператором, не хотелось. Вместо этого кап два с удовольствием бы полежал на диване в комнате отдыха. Но надо.

Пресс секретарская должность была синекурой ровно до той поры, пока на флоте не происходило нечто экстраординарного. Тогда у Дрыгало начиналась горячая пора. Так уже было, когда матросик на все том же Северном флоте захватил в заложники десяток своих сослуживцев и заперся с ними на командном посту стоящей у пирса атомной субмарины. Дрыгало не спал двое суток, чуть не получил выговор от министра обороны за несвоевременный доклад по команде, но сумел смикшировать инцидент и так убедительно врать журналистам, что те потеряли всяческий интерес к происшедшему буквально на следующий день после того, как доморощенного террориста выкурили с лодки слезоточивым газом. Причина захвата заложников так и осталась за кадром.

А она была зело интересной.

Фактически матросик спасал собственную шкуру. Как то раз, заступив на пост по охране склада электронного оборудования для ракетных комплексов, он стал свидетелем того, как командир дивизии подводных лодок совместно с начальником технической службы вынесли с территории несколько десятков схем из блоков наведения комплекса «Гранит». Каждая схема содержала около шестидесяти граммов золота, за которое обосновавшиеся в Мурманске скупщики армяне платили полсотни рублей за грамм. Три тысячи за схему. В условиях Севера и при зарплате старшего офицера чуть более четырех тысяч такая прибавка была существенной.

Матросик сглупил и доложил особисту, который, как позже выяснилось, состоял в сговоре с золотопогонным ворьем.

Слишком бдительного часового решили примерно наказать, и буквально в тот же вечер в казарму явились двое здоровенных мичманов, изрядно заправившихся халявным спиртом. После первого удара матросик улетел в угол. Но не растерялся, сшиб с ног одного из нападавших, вылетел из казармы и домчался до пирса, где вырвал из рук часового автомат и под угрозой ствола загнал на лодку бригаду ремонтников. Потом стал требовать приезда военного прокурора, чтобы поведать тому о произошедшем на складе.

Прокурор, естественно, никуда не поехал, прислав вместо себя группу спецназа. Те, ничтоже сумняшеся, пустили в лодку газ через технологические отверстия и передали «террориста» в руки местного доктора. Матросику закатили сверхдозу нейролептиков, в результате чего он моментально превратился в пускающий слюни «овощ», не способный не только рассказать кому либо об инциденте на охраняемом секретном объекте, но и назвать собственное имя.

Ситуация разрешилась к всеобщему облегчению, если не считать того, что командир дивизии лишился всякой перспективы на получение адмиральских погон. В армии и на флоте не любят тех, кто попадается на чем нибудь неблаговидном. Уволить, конечно, не уволят, и дело уголовное не возбудят, но кулуарно накажут. В назидание остальным.

Дрыгало почесал кончик носа и решительно вышел на улицу.

Возле белого микроавтобуса «шевроле старкрафт» с зеленой эмблемой НТВ на борту прохаживался Павел Лобкович, каждые четверть минуты поглядывающий на часы.

– Игорь Анатолич! – корреспондент бросился к офицеру. – Время! У нас две минуты до эфира.

– Спокойно, Паша, – Дрыгало кивнул оператору, опершемуся плечом о дверцу микроавтобуса, – успеваем. Вопросы подготовили?

– Вот, – Лобкович подал кап два лист компьютерной распечатки.

– Угу, – пресс секретарь Главкома ВМФ пробежал глазами двадцать строк. – Хорошо. Только четвертый пункт исключите.

Согласование списка вопросов перед эфиром было общей практикой, когда интервьюируемым оказывался военнослужащий. Корреспонденты всех телекомпаний были предупреждены о том, что попытки обсудить несанкционированные темы приведут к отказу в дальнейшем предоставлении информации. Равно в случае с «Мценском» до владельцев телеканалов довели следующее: если вплоть до окончания спасательной операции на экран вылезет какой нибудь «независимый специалист», высказывающий мнение, отличное от мнения Генштаба и пресс службы ВМФ, то проколовшийся телеканал будет лишен доступа к любым сведениям о ходе подводных работ. И, соответственно, опустит свой рейтинг практически до нуля.

Лобкович поправил наушник и уставился в объектив камеры.

Оператор присел на бампер «шевроле» и прислонился спиной к задней дверце микроавтобуса, глядя в видоискатель установленной на треноге камеры.

Дрыгало встал на свое место и приготовился.

Наушник Лобковича тихонько пискнул.

– Игорь Анатольевич, – Павел повернулся к пресс секретарю Главкома, – какие новые подробности стали известны на этот час?

– Темп спасательной операции не снижается, – Дрыгало переступил с ноги на ногу, – однако придонное течение пока еще не позволяет подводным аппаратам пристыковаться к спасательному люку. К тому же крен лодки все время меняется. От двадцати до тридцати градусов, в зависимости от прилива и отлива, – «Мценск» на самом деле лежал практически ровно, но надо было как то объяснять неудачи глубоководников. – Это позволяет нам сделать вывод о наличии внутри корпуса больших воздушных мешков.

– То есть вы хотите сказать, что шансы на спасение экипажа остаются?

– Безусловно. Запас кислорода на лодке достаточный для того, чтобы продержаться до двадцатого августа. А сегодня всего лишь десятое.

– Ранее говорилось, что воздуха хватит только до пятнадцатого, – вежливо напомнил Лобкович.

– По уточненным данным – до двадцатого. К тому же не забывайте, что на «Мценске» есть и запас регенерационных пластин, – Дрыгало подозревал, что ракетоносец вышел в море без аварийных комплектов, которых не хватало даже кораблям, осуществлявшим боевое дежурство, но приказ Главкома Самохвалова был однозначен: «Говорить о полной комплектности лодки». – Подводники – люди опытные, на «Мценске» прекрасный экипаж, поэтому поводов для паники я не вижу. Подобные ситуации не раз отрабатывались на учениях, и моряки знают, как действовать в нештатных ситуациях...

Последний раз учения по выживаемости проводились на «Мценске» за три года до аварии. С тех пор личный состав на лодке сменился почти полностью, из стариков остались лишь командир и пяток офицеров. Опять повторялась история «Комсомольца», на котором личный состав оказался не готов к возникновению нештатной ситуации и, вместо того, чтобы перекрыть доступ кислорода в горящие отсеки, принялся продувать их свежим воздухом из аварийных баллонов.

В результате новейшая титановая субмарина легла на дно в полутора километрах от поверхности моря и вот уже одиннадцать лет будоражила экологическое сообщество скандинавских стран.

Но журналистам и российскому народу в целом, по мнению Главкома ВМФ России, об этом знать было не нужно.

– Есть ли свежая информация о причинах затопления лодки? – задал следующий вопрос Лобкович.