— Перекусим в спальне?
— Пожалуй…
Миновав холл, они прошли мимо кабинета.
— Детка, — вспомнил он, — будь так любезна, просмотри сегодняшнюю почту, там, в кабине, а я подожду в спальне.
Это «подожду в спальне» означало, что Сэм перед занятием любовью примет какую-то возбуждающую пилюлю, после чего, с грехом пополам исполнив мужскую роль, повернется к ней спиной и громко засопит. Таков удел многих женщин, так или иначе зависимых от сильных мира сего. Самая отвратительная и унизительная зависимость — постельная, подумала Линда. Быстро и невнимательно просматривая почту, она ненароком выдвинула ящик письменного стола и… замерла: там, среди вороха бумаг, лежал пистолет Сэма. Что-то невразумительное, необъяснимое сработало в подсознании, она почти механически взяла пистолет и положила в карман купального халата; вопрос «зачем?» вертелся в голове, но оставался без ответа…
— Сегодня ты задумчива и бледна, — улыбнулся с подушек Сэм. — Такая ты меня завораживаешь и притягиваешь, интригуешь и влечешь… Иди ко мне, детка, не стой как изваяние…
— Мне что-то дурно, нездоровится…
— Это пройдет. Тебе будет хорошо, вот увидишь…
— Я… хочу выпить, — не убедительно промямлила Линда.
— Ты в этом уверена? — в голосе Сэма послышались нотки раздражения и нетерпения. — Да будет тебе, право. Ну?..
— Извини, Сэм, мне действительно плохо.
Выбежав в душ, она остановилась перед зеркалом и замерла: мертвенная бледность собственного лица заставила ее вздрогнуть, овальные круги под глазами привели в смятение. Ее стошнило.
— Черт побери, Линда! — донесся голос Уикли. — Может, вызвать врача?
Она попробовала совладать с собой, что стоило немалых усилий, и медленно вошла в спальню. Сэм спешил ей навстречу:
— Боже правый! Детка, ты в порядке?! Вот… глотни чистого джина… молодчина, сделай еще глоток… А теперь приляг. И не трепещи, словно осенний лист. Такое случается. Я, кстати, позавчера после бассейна ощутил похожую слабость и ничего, выпил коньяк, выкурил сигару, — как рукой сняло!..
Линда прикрыла глаза и почувствовала руки старика, лапающие ее тело; всей тяжестью навалившись на нее, он задышал часто и прерывисто…
— Пора! — сказал Вездесущинский медсестре, взглянув на часы. — Пора!
Он посмотрел на спящего Филдса и покачал головой:
— Кома, знаете ли, дело нешуточное…
Девушка ловко перетянула жгутом плечо больного и стала медленно вводить в вену раствор глюкозы с новым импортным препаратом.
— Можно быстрее… Как откроет глаза — тут же выходим из вены.
В палату заглянул Сомов:
— Что он?
— Пока еще спит. Сейчас очнется, — сказал доцент.
— Во сне что-нибудь говорил?
— Ни слова. Диктофон работает впустую.
— Что это может означать?
— То, что патология пациента претерпела некоторые, я бы сказал, качественные изменения.
— В чем они состоят?
— В том, батенька, что отныне наш уважаемый Дмитрий Филдин, впадая в коматозные состояния, будет просто… молчать.
Сомов раздраженно спросил:
— Это ваше личное предположение?
— Это факт, который перед глазами, — сухо ответил Вездесущинский. — Хотим мы того или не хотим.
Уставившись на Филдса, Сомов произнес:
— Если так, значит мой интерес к данному феномену… сойдет на нет.
— Однако мой интерес, — вставил психотерапевт, — так просто не закончится.
— Бог вам в помощь… — бросил Сомов, направляясь к двери.
Джон Филдс слышал разговор Сомова и Вездесущинского, незаметно для присутствующих выйдя из коматозного состояния, Он шевельнулся, когда за Сомовым закрылась дверь. Кажется, есть основания полагать, что интерес к нему Сомова небескорыстен, был, по крайней мере. Но в чем же интерес?..
Сестра обратилась к доценту:
— Глядите, Валериан Тимирзяевич — Филдин проснулся!
— Вижу, вижу… — улыбнулся психотерапевт. — Вы нас сегодня, уважаемый, поставили в тупик.
— Правда? Каким образом?
Вездесущинский сморщился и сказал:
— Заснули, но во время сна ничего не… открыли. В общем, молчали, если так можно выразиться, намертво..
— Чем же я теперь могу помочь?
Доцент торопливо произнес:
— Рассказать мне все, что вам приснилось.
— С какой стати, Тимирзяй Валерианович? У вас более чем обширный материал в виде моих предыдущих бредней.
— Правильно. Однако он уже далеко не свеж, следовательно, не столь актуален. Совковые комиксы давно устарели, эти байки про майора Пронина, КГБ и прочее вряд ли сегодня способны вызвать маломальский интерес…
— Простите, чей… интерес?
Вездесущинский вдруг замялся и как-то исподлобья покосился на Филдса:
— Как «чей»? Ну-у, общественности, специалистов… да ваших будущих читателей, наконец.
— А мне почему-то представлялось, — заметил Филдс, — что совковые комиксы интересны исключительно тем, что несут в себе как бы предупреждение грядущим поколениям — не повторять прежних ошибок, не погружаться в трясину шпиономании и подобных массовых психозов.
— Да будет вам резонерствовать! — воскликнул Вездесущинский. — История, как известно, движется по спирали: следующий виток точь в точь повторяет предыдущий, пусть в другом обществе, при другом строе, в другом веке…
Больной от бессилия тяжело вздохнул, хотел что-то возразить, но промолчал.
— По причине исключительности моего заболевания, — попросил он доцента, — сделайте одолжение, оставьте меня одного.
— Конечно, конечно, — заторопился психотерапевт, — вам просто необходим отдых! Сейчас я уйду, а вы расслабьтесь, думайте о вашем писательском творчестве, собирайте важные мысли, группируйте их в слова, предложения, главы, оттачивайте фонетику, морфологию, синтаксис, подыскивайте меткие фразы, летучие выражения…
— Валериан Тимирзяеви! — взмолилась медсестра. — Вы опоздаете на массаж.
Вездесущинский в недоумении уставился на медсестру:
— Правильно, Катенька… Мои ораторские способности могут лишить меня важной процедуры. Всего доброго, Дмитрий Филдин, наш неунывающий передовой ум!
Уже в дверях Вездесущинский недвусмысленно предупредил:
— Советую припомнить ваш последний сон…
Филдс понимал, что потеря интереса к нему со стороны «аппарата», как выразился Сомов, может привести к самым негативны последствиям, правда, к каким именно — мог только предполагать. Его нынешнее положение — никчемного человека — стало чем-то напоминать ему судьбы героев последнего сна: Крылышкина и друга-физика. Что он может сделать? В состоянии ли переломить обстоятельства, перекроить собственную жизнь? Все было б намного проще, если бы не ноги… В Штатах инвалиды тем более никому не нужны. А в России? Коммунистическая мораль «человек человеку друг, товарищ и брат» легко отброшена бывшими партократами, на каждом перекрестке кричащими о преимуществах свободы и демократии… Надо что-то делать, необходимо бороться, чтобы выжить. Сперва, однако, следует понять, почему новые хозяева теряют к нему интерес. Видимо, на какое-то время придется стать эдакой заштатной Шахиризадой, рассказывающей все более фантастичные небылицы своим благодетелям и, насколько возможно, усыпив их бдительность, протянуть время. А затем вырваться из плена сложившихся обстоятельств…
Он попросил медсестру Катю принести побольше периодической прессы, художественной последней литературы, наиболее читаемой в народе, телевизионные программы на неделю и… принялся за дело. А вещие сны в коматозном состоянии, полагал больной, станут хорошим подспорьем в интенсивном творческом труде, — кассеты по-прежнему в его распоряжении, перо и бумага всегда под рукой, значит, «за работу, товаищи!» (ленинское историческое восклицание).
…И вот, вскоре навестив больного, Сомов и Вездесущинский просто остолбенели от увиденного: больничная койка буквально завалена горами полиграфической продукции, которую быстро просматривает и расшвыривает по сторонам Дмитрий Филдин — восходящая звезда постсовкового бестселлера.
