Идеи Д. Белла получили широкое распространение и дальнейшее развитие. В 1980 году выходит книга американского журналиста и социолога Элвина Тоффлера (который, правда, вместо термина "постиндусриальное" обычно использовал термин "сверхиндустриальное") "Третья волна", в которой говорилось о том, что на смену индустриальному обществу, порожденному Второй волной модернизации, приходит новое общество Третьей волны. В отличие от Д. Белла Э. Тоффлер довольно много внимания уделяет преодолению отчуждения, которое он связывает не с капитализмом, а с самой природой индуст-реальности. В новом обществе Третьей волны больше внимания уделяется охране окружающей среды и использованию возобновляемых источников энергии, происходит демассификация СМИ, способствующая демассификации личности и культуры, но главное - формируются новый способ производства и новые типы общественных отношений: уменьшается доля рабочих, занятых в материальном производстве, появляется возможность значительную часть работы перенести на дом в "электронный коттедж", что позволяет бывшим наемным работникам, купив электронные терминалы и оборудование, превратиться в "независимых предпринимателей" [117, с. 233-337]. В будущем распространятся небольшие фирмы, в которых отношения между работниками станут более личными, с развитием системы работы на дому в "электронном коттедже" укрепится семья, члены которой будут больше времени проводить друг с другом, дети будут частично втягиваться в работу родителей, широко распространится работа по гибкому графику, учитывающему особенности и интересы работника [117, с. 338-403]. В результате возникает потребность в работнике нового типа: "...работодатели Третьей волны испытывают все возрастающую потребность в мужчинах и женщинах, которые принимают на себя ответственность, понимают, как их работа связана с работой других, которые могут справляться с более крупными заданиями и быстро адаптируются к изменившимся обстоятельствам и которые чувствуют настроение людей вокруг них" [117, с.607].

На предприятиях меняется система власти, сотрудники теперь часто имеют более одного начальника, что, по мнению Э. Тоффлера благоприятствует инициативным: "Такая система наказывает работников, проявляющих слепое послушание. Она вознаграждает тех, кто возражает в разумных пределах. Работники, ищущие смысл, ставящие под сомнение авторитеты, желающие поступать по своему разумению или требующие, чтобы их работа была социально значимой, могут считаться смутьянами на предприятиях Второй волны. Но предприятия Третьей волны не смогут работать без них" [117, с. 610].

В результате меняется ценностная ориентация работников: "Иметь много денег все еще престижно. Но и другие характеристики берутся в расчет. Среди них такие, как уверенность в своих силах, способность адаптироваться и выжить в трудных условиях, умение делать вещи своими руками..." [117, с. 611]. Правда, для примера новой ценностной ориентации Э. Тоффлер приводит менеджеров (!): "...уже 17% рабочей силы отражает новые ценности, возникающие в недрах Третьей волны. В основном молодые руководители среднего звена, они, как заявляет Янкелович, "жаждут большей ответственности и более живой работы с поручениями, достойными их таланта и квалификации". Наряду с финансовым вознаграждением они ищут в работе смысл" [117, с. 608]. На наш взгляд, здесь нет ничего отличного от здорового молодого карьеризма менеджеров Второй волны, разве что самих менеджеров стало немного больше.

Новая организация труда, по мнению Э. Тоффлера, потребует новой системы образования: "Многие дети станут учиться не в классной аудитории. Несмотря на давление профсоюзов, сократится, а не увеличится число лет обязательного школьного образования. Исчезнет строгая возрастная изоляция, молодые и старые будут общаться друг с другом. Образование, более разнообразное и тесно связанное с работой, будет продолжаться в течение всей жизни" [117, с. 606]. Правда, происходящие ныне изменения в данной сфере далеко не всегда соответствуют нарисованной Тоффлером картине. И к счастью: привязка будущей специальности детей к работе родителей скорее сузит их жизненные шанс, чем расширит, а никакой компьютер не сможет заменить систематизации знаний при формировании научного мышления, проводимой преподавателем.

С конца ХХ века постиндустриальные концепции стали распространяться и в России, что приводило порой к появлению причудливых гибридов постиндустриализма и марксизма. Так, например, А. М. Ковалев, говоря о возможности возникновения социально-справедливого общества, писал: "Именно новый способ производства общественной жизни, основанный на микропроцессорах, робототехнике, компьютерных устройствах и биотехнологии, а также на гуманных общественных отношениях, обеспечивает соответствие социальных и природных компонентов в рамках всей общественной жизни, поставит человека в центр социального развития" [71, с. 116]. Особая роль в распространении постиндустриальной идеологии в России, думается, принадлежит вышедшему под редакцией В. Л. Иноземцева сборнику "Новая постиндустриальная волна на Западе" [96], где приводятся статьи и значительные выдержки из книг западных (и не только) сторонников постиндустриального будущего. Небольшие размеры статьи не позволяют уделить всем должного внимания. Но необязательно выпить море, чтобы узнать, что вода в нем соленая.

Для Питера Дракера, представленного в сборнике работой "Посткапиталистическое общество" (1993 г.), в основе развития общества и улучшения жизни людей лежит рационализация труда на основе знания, где им особо отмечаются такие вехи, как промышленная революция и распространение системы Ф.Тейлора (последнего Дракер ставит значительно выше Маркса) [96, с. 81-92]. Со второй половины ХХ в. начинается новая эпоха, когда требуется повысить производительность труда интеллектуальных работников за счет применения знания к знанию, в результате чего знание, согласно П. Дракеру, стало превращаться в важнейший ресурс, а общество - в посткапиталистическое [96, с. 93-100]. До логического конца идею общества знания доводит японский автор Тайичи Сакайя, который пишет (в работе "Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего", 1991 г.) о причине того, почему цена фирменного галстука в 5 раз превышает цену обычного: "Она содержится уже в том обстоятельстве, что при покупке галстука данной фирмы покупатель абсолютно убежден, что имидж этой продукции признан высококлассным, а ее непревзойденный дизайн будет служить отражением коллективной мудрости тех, кто так или иначе связан с фирмой, изготовившей эту продукцию" [96, с. 349-350]. Какая особая мудрость может быть в галстуке, кроме "мудрости" престижного потребления, - это секрет японского автора.

Американский автор Роберт Райх ("Труд наций. Готовясь к капитализму ХХI века", 1992 г.) подчеркивает выгодное положение современных работников, занимающихся анализом и символами, позволяющее преодолеть отчуждение труда: "Рост спроса влечет за собой рост доходов. Вне зависимости от того, в какой форме доход поступает - в виде лицензионных выплат, гонораров, заработной платы или участия в прибылях, - экономический результат в основном один и тот же. Помимо прочего, такая работа приносит не только деньги. Люди, ею занимающиеся, в качестве самой сокровенной тайны хранят секрет того, насколько им нравится их работа" [96, с. 524]. Творческий труд всегда приносил удовлетворение, вопрос в том, насколько условия благоприятствуют сохранению его творческой природы.

Но как быть с теми, кто не связан с новой цифровой экономикой? Английский социолог Энтони Гидденс ("Последствия модернити", 1996 г.) видит в будущем переход к постдефицитной системе [96, с. 115]. В современных же проблемах традиционных пролетариев он склонен винить скорее их самих, чем систему. Обращаясь в одной из своих работ к исследованию Пола Уиллиса, изучавшего поведение школьников, выходцев из рабочего класса в одном из беднейших районов Бирмингема, Э. Гидденс пишет: " "Парням" хочется финансовой независимости, которую может дать им работа; вместе с тем, у них нет каких-то особых, четко выраженных ожиданий относительно любых других видов вознаграждения, которые та способна им предложить. Агрессивная, иронично-язвительная культура отношения к школьной среде во многом напоминает культуру, формирующуюся в производственных условиях, в цехах или мастерских, куда они, как правило, попадают. Поэтому "парни" достаточно быстро адаптируются на рабочих местах и с легкостью переносят необходимость выполнять скучную, монотонно повторяющуюся работу в условиях, оцениваемых ими как неблагоприятные. Непреднамеренным и нелепым последствием "предвзятого отношения" "парней" к ограниченным жизненным возможностям, доступным им, становится сохранение и воспроизводство условий, способствующих ограничению этих возможностей" [29, с. 399].