– Простите, пожалуйста, – оторвавшись наконец друг от друга, хором ответили они.

«Ну, вы даете, ребята!» – весело засмеялась про себя Света.

Кротов, не оглядываясь, быстро пошел к выходу. Сердце его колотилось. Садясь в машину, он все еще чувствовал нежный вкус прохладных Лениных губ.

Лена упала в мягкое кресло «Боинга» и закрыла глаза.

«Какие у него щекотные усы, – подумала она, – как все странно и неожиданно!»

Значит, ей не послышалось тогда, на Шмитовском, как он ответил на чей-то вопрос: «Это твоя женщина?» – «Моя, конечно!» Что-то с самого начала произошло между ними такое, чего не было у нее ни с кем и никогда.

В двадцать лет любая влюбленность может показаться главной и единственной в жизни. В тридцать пять ошибаться уже нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, почти не остается времени, чтобы исправить ошибку. Как же получилось, что этот усатый подполковник, с которым они знакомы меньше недели, вдруг стал для нее единственным близким человеком?

«Получилось – и все! – ответила себе Лена. – Лучше бы я встретила его раньше... Но спасибо, что вообще встретила».

Три дня после того ужасного утра она прожила в чистой, спокойной квартире Кротова, печатала на его старенькой «Олимпии» перевод рассказа, который он сам потом отвез в редакцию и сам забрал у секретарши Кати ее билеты. Он обращался с ней как с малым ребенком, старался угадать, что она любит из еды, приходил домой с полными сумками продуктов и вечером к плите ее не подпускал.

Лена знала, что с женой он развелся год назад и детей нет. Но должна же быть какая-нибудь женщина... Наверняка кто-то приходит ночевать к сорокалетнему холостяку. Каждый раз, когда его не было дома, она вздрагивала от телефонных звонков: вдруг, если она возьмет трубку, потом ему придется перед кем-то оправдываться и объяснять, что за женщина живет в его квартире.

Днем телефон молчал. Звонили Кротову только после семи вечера и только по служебным делам.

Она знала, что, отбросив все дела, взяв неделю в счет отпуска, он занимается Лесногорской больницей; знала, что его отстранили от расследования, чуть ли не подозревают в убийстве Бубенцова...

Вот уж о ком вовсе не хотелось думать. Отвращение боролось с жалостью: конечно, профессиональным киллером Бубенцов стать не мог, но связаться с какой-нибудь бандой мог вполне. Он был жаден до денег и неразборчив в средствах. Хорошо стрелял. Так получилось, так совпало: кому-то показалось удобным послать к ней в качестве убийцы бывшего мужа. Чем плоха версия ревности? Бубенцова припугнули как следует, и он пошел. Остается загадкой, кто выстрелил ему в затылок в последний момент. Лена знала, что не Кротов, хотя, окажись он на месте неизвестного ангела-хранителя, сделал бы то же самое. Но кто? Кому она нужна, кроме Сергея Кротова?

– Просыпайтесь, пристегнитесь, пожалуйста.

Самолет летел до Нью-Йорка с двумя посадками. Первая была в Шеноне, в Ирландии.

Стаяла глубокая ночь, лил ледяной дождь, завывал ветер. Быстрые косые капли высвечивались блуждающими лучами прожекторов на несколько мгновений и тут же исчезали во мраке. От этого в здании аэропорта было особенно уютно. Молоденький конопатый пограничник улыбнулся Лене:

– Добро пожаловать в Ирландию, мэм! Не люблю ноябрь, скверная погода.

В огромном зеркале Лена увидела свое отражение во весь рост. Она всегда выглядела моложе своих лет, не прилагая к этому никаких усилий, – просто в лице и во всей худенькой фигурке было что-то неуловимо юное, даже детское. Выпирающий живот не сделал ее массивной и тяжелой. «Интересно, разнесет меня после родов, как многих, или я останусь такой же тощей?»

Лена расстегнула заколку, и длинные темно-русые волосы упали на плечи. Достав из сумочки щетку, она вдруг заметила рядом со своим отражение высокой красивой блондинки. Что-то было в ней знакомое. Совсем недавно Лена где-то видела это лицо в обрамлении коротких светлых волос.

«Кажется, эта девушка рекламировала жвачку...» – рассеянно отметила она.

На долю секунды их глаза встретились.

«Нет. Не жвачка. Вообще не реклама. Что-то совсем другое». Лене показалось, что девушка тоже узнала ее. Узнала – и тут же исчезла, растворилась в праздной транзитной толпе.

Следующая посадка была в Канаде, в Калгари. Опять пришлось выходить из самолета и в совершенно уже сонном состоянии полтора часа слоняться по транзитному залу аэропорта. Поспать за все шестнадцать часов полета так и не удалось. Без конца разносили еду и напитки. Блондинку Лена так и не увидела больше – ни в аэропорту, ни в самолете.

Свете доводилось бывать за границей, и не раз, но в Америку она попала впервые. Не меньше получаса «Боинг» кружил над аэропортом Кеннеди, не мог сесть из-за сильного ветра. Света немного волновалась: кончилась шестнадцатичасовая передышка. Начинается работа. Еще несколько минут можно посидеть, расслабленно откинувшись на мягкую спинку кресла и закрыв глаза...

Нью-Йорк начался длинным серым туннелем, толпа пассажиров медленно сочилась сквозь него и выплескивалась к стойкам пограничного контроля, где тут же застывала в извилистую очередь.

Вдоль металлических парапетов сновали бодрые негритянки в униформе и механическими голосами выкрикивали: «Некст плиз!» Очередь двигалась довольно быстро, пограничники лишних вопросов не задавали, и уже через двадцать минут Света вышла в зал аэропорта.

Встречавших Полянскую она вычислила почти сразу и удивилась: типичные российские «братки»: побритые затылки, тупые квадратные рожи, кожаные куртки, широкие приспущенные штаны – у одного зеленые, у другого вишневые. Один заметил в толпе Полянскую и довольно громко произнес:

– Она!

Оба тупо и тяжело уставились на Лену. Света напряглась. Вот пальнут прямо сейчас – и она ничего не сделает. Начнется суматоха, в которой они запросто успеют смыться. Но, с другой стороны, это все-таки аэропорт, полно полиции. Вряд ли они... И тут рука одного из «братков» скользнула под куртку. В ту же секунду Света подскочила к бандиту почти вплотную, положила ладонь на рукав его куртки и, зазывно улыбнувшись, произнесла:

– Мальчики, не меня ли вы встречаете?

«Братки» даже вздрогнули, хором выругались, но, взглянув на Свету чуть внимательней, смягчились. Еще бы, перед ними стояла красотка экстра-класса, прямо как с рекламы. А красота, как известно, – это страшная сила.

В видеотеке Андрея Ивановича были все фильмы с участием его любимой актрисы Фаины Раневской. Совсем недавно, перед самым отъездом, он смотрел старую комедию «Весна». Когда героиня Раневской Маргарита Львовна произнесла, примерив шляпку: «Красота – это страшная сила», Андрей Иванович весело подмигнул Свете: «Запомни, девочка, эту замечательную фразу. Она тебе очень пригодится!»

– Ну что, мальчики, не меня? – Света переводила взгляд с одной рожи на другую.

– Да мы, этта, в натуре... – замямлил тот, что был в вишневых штанах.

– Вы, наверное, братья? – Света все не убирала ладонь с кожаного рукава. Крепкая, накачанная рука, жившая в кожаном рукаве своей отдельной жизнью, так и не выныривала из внутреннего кармана куртки. Света чувствовала под ладонью окаменевшие мускулы.

– Ну, что же, – вздохнула она, – очень жаль, что вы не меня встречаете. Вы такие красивые мальчики. А красота – это страшная сила. Угостите меня хотя бы сигареткой. Мои еще в самолете кончились.

Каменная рука вынырнула наконец, и в ней оказалась всего лишь пачка «Кэмела».

«Напрасно я запаниковала, – подумала Света, прикуривая, – не собирались они сейчас стрелять. Лбы, конечно, тупые, но не до такой же степени. Однако Полянскую они, кажется, потеряли. Ишь, засуетились!»

«Братки», отпрыгнув от Светы, встали спинами друг к другу и забегали глазами по толпе.

А Лена между тем нежно обнималась с благообразным, щегольски одетым стариком американцем, и Света услышала:

– Стивен, дорогой, как я рада тебя видеть!