– Гнида вонючая, – зашипел я ему прямо в окровавленное лицо. – Не нравится? На, получи еще, – и я нанес смертельный удар.

Послышались встревоженные крики моджахедов. «Они нашли труп охранника», – пронеслась в голове догадка.

Теперь медлить было нельзя. Я побежал к воротам, за которыми находилась техника; позади слышались вопли приближающихся моджахедов. Они не стреляли, уверенные, что возьмут меня живьем. Можно было укрыться за броней танка, но на нем далеко не уедешь. Я бросился дальше. Начали раздаваться редкие выстрелы. Добежав до грузовика, я упал на землю и спрятался за колесами. Я проверил запас боеприпасов и обнаружил, что имею меньше половины рожка патронов, при этом я помянул крепким словом охранника, словно он был виновен в моих неприятностях.

«Держись, Русич, – приказал я себе. – Это твоя единственная возможность вырваться из ада».

Я перевел автомат на режим одиночных выстрелов, чтобы экономить патроны, и пополз по-пластунски к последней машине. В этот момент я заметил недалеко бегущего моджахеда и выстрелил, тот упал.

– Один готов, – радостно прошептал я.

Послышалась автоматная очередь. Вскоре боевики показались в поле моего зрения, их было много. Я старался экономить патроны, подпускал моджахедов поближе и только тогда открывал «огонь». Я уложил семерых и заметил, что патроны кончились. Теперь следовало надеяться только на чудо.

Моджахеды окружали меня. Я затаил дыхание и ждал. Живым даваться в руки я не собирался, зная, что не смогу выдержать новых пыток…

Я пришел в себя от острой боли под лопаткой, попытался открыть глаза, но не увидел света.

«Наверное, я уже мертв», – подумал я.

Пошевелившись, я ощутил острую боль во всем теле. Это был верный признак, что я еще жив. Я не знал, где находился и что со мной происходило. Воздуха не хватало.

Собрав последние силы, я заставил свое тело слушаться приказаний. Превозмогая боль, я приподнялся с земли, но не мог устоять на слабых ногах и снова повалился навзничь. Ощупав рукой пространство вокруг себя, я пришел к выводу, что нахожусь в какой-то пещере. Кругом были камни – большие и маленькие, похожие на щебень.

Лежа на земле, я продолжал ощупывать перед собой землю и пополз по-пластунски вперед. Вскоре я уперся руками в валун огромных размеров. В полном отчаянии я стал колотить камнем, подвернувшимся под руку, по валуну. Никогда в жизни я еще не испытывал такой безысходности, как сейчас.

Вдруг я услышал приближающиеся шаги. Еще через несколько секунд пещеру наполнил тусклый свет керосинового фонаря. Я заметил двоих незнакомцев, которых до этого момента никогда не видел, и быстро закрыл глаза.

Незнакомцы подошли ко мне и осветили лицо фонарем. Мне удалось не выдать себя.

– Ты посмотри, Ровшан, он еще не пришел в себя, – сказал один.

– Не мудрено, он потерял много крови, возможно, он вообще не выкарабкается, – ответил тот, которого звали Ровшаном.

С этими словами он пнул меня ногой. Я едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.

– Может быть, он уже умер? – спросил Ровшан. Второй незнакомец не ответил.

– Мухиб, – обратился к нему Ровшан, – пойди, доложи хозяину, что наш пленник умер.

– А если нет? – упрямо спросил Мухиб. – Если он еще жив? Ты что же, хочешь, чтобы хозяин мне голову открутил?

На некоторое время воцарилось молчание. Я притворялся мертвым, чтобы узнать, где нахожусь.

– Что же делать? – спросил Ровшан.

– Сейчас проверим, – ответил Мухиб.

Я приготовился к очередному пинку ногой и весь сжался, но Мухиб склонился надо мной, взял руку и стал проверять пульс.

– Да нет, он еще жив, – сказал он приятелю. – Слава Аллаху, ты же знаешь, что Собзали этот русский нужен живым.

При упоминании этого имени я едва не вскочил. Собзали! Он был полевым командиром таджикской оппозиции, в доверие к которому я должен был втереться, стать одним из его преданных наемных боевиков, а затем выполнить свою миссию – через него выйти на главаря таджикской оппозиции и устранить его.

– Да, знаю, – сказал Ровшан. – Но он такой слабый, что сомневаюсь, пригодится ли он вообще.

– Я слышал, – стал говорить шепотом Мухиб, – что для Собзали нет большой разницы, в каком он состоянии. Главное – чтобы русский был живым.

– Интересно, для чего он ему понадобился?

– Не знаю.

Только сейчас до меня дошло, что я нахожусь в руках таджиков. Ровшан и его приятель Мухиб разговаривали на таджикском, который очень похож на афганский язык, упоминали имя Собзали. Я стал судорожно соображать, как мог оказаться в плену у таджиков, но мой уставший мозг не выдвигал ни одной подходящей идеи.

– Ладно, – произнес Мухиб, – пойдем, доложим Собзали, что русский жив.

Ответа не последовало. Скоро я услышал удаляющиеся шаги. Таджики ушли, а я открыл глаза. Вокруг была кромешная тьма.

Дальше была каторжная, изнурительная работа. Я вместе с другими пленниками добывал руду. Сколько времени продолжалось все это, мне было неизвестно. Но однажды ко мне в пещеру привели врача. Он осмотрел все еще не зажившую рану на моем плече, промыл ее и перевязал. Такое внимание насторожило меня, я попытался заговорить с врачом, но тот не пожелал меня слушать. Он ушел. Я недолго оставался один, появился Мухиб, которого я узнал по голосу, с миской шурпы.

– Ешь, русская собака, – сказал он. – Да побыстрее, тебя ждет Собзали.

В пещере было светло: к стене прикрепили горящий факел, и теперь я мог разглядеть Мухиба. Ему было около сорока лет, на смуглой щеке виднелся глубокий шрам.

– А кто такой Собзали? – спросил я у него.

– Ты скоро с ним познакомишься, – коротко ответил Мухиб.

Он больше не разговаривал со мной, подождал, пока я поем, забрал посуду и вышел.

Я ждал встречи с Собзали, человеком, который наверняка знал о моих планах и от которого зависела моя судьба. Из разговора Мухиба и Ровшана я знал, что Собзали хочет использовать меня в своих целях и мучился вопросом, что на этот раз уготовила мне судьба.

Я лежал на холодном полу пещеры и размышлял, пока за мной не пришли двое вооруженных таджиков, чтобы сопроводить к своему хозяину. Мы вышли из пещеры. На улице была ночь. Я вдохнул полную грудь свежего воздуха и пошатнулся, едва устоял на ногах. У входа в пещеру нас поджидали еще два боевика. Они, как и первые, были вооружены автоматами Калашникова.

Перед тем как спустить меня с гор и доставить к командиру, боевики связали мне руки за спиной, а на глаза надели плотную повязку. Двое парней подхватили меня под руки, а остальные шли позади. Такие меры предосторожности были лишними – я не имел сил, чтобы убежать сейчас.

Когда мне развязали руки и разрешили снять повязку, я увидел, что нахожусь в просторной, ярко освещенной пещере, убранной цветастыми коврами. Сопровождавшие боевики удалились по тоннелю-коридору и оставили меня одного.

Вдруг на одной из стен отвернулся ковер, закрывавший вход в другое помещение, и появился человек среднего роста, с черной густой бородой, одетый в защитный военный костюм офицерского покроя. У него было смуглое лицо, невысокий лоб, густые черные брови и такие же черные, аккуратно уложенные волосы. Я узнал Собзали, портрет которого видел в Москве.

Пройдя через всю пещеру, он уселся в одно из кресел возле небольшого письменного столика.

– Виктор Тарасенко? – спросил Собзали.

Я никак не ожидал такого активного начала и продолжал хранить молчание.

– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? – он говорил по-русски. – Или за время скитаний ты позабыл свое настоящее имя, Русич?

Сомнений не было, этому бородатому таджику была известна вся моя подноготная. Я проглотил набежавшую от волнения слюну и сказал:

– Нет, память не оставила меня.

– Это очень хорошо, – по-приятельски улыбнулся Собзали. – Значит, мы сумеем договориться.

– Это о чем? – насторожился я.

– Об этом узнаешь попозже. Сейчас я хочу услышать кое-что от тебя.

Он сделал небольшую паузу и продолжил: