– Кто на этот раз?

– Вы не кажетесь мне удивленной.

– Мы до сих пор не поймали убийцу. Так почему он должен остановиться?

– Вы не думали, что убийцей был Малик?

– Если бы я так думала, меня бы здесь не было.

Некоторое время Кайзер молча рассматривает меня. Я оглядываюсь на номер и вижу Пиаццу, которая разговаривает с двумя детективами. Взмахом руки она указывает на меня, и оба детектива смотрят в нашу сторону. Они похожи на пару питбулей, ожидающих команды хозяина.

– При убийстве шестой жертвы тот же самый почерк? – спрашиваю я.

– Да. Два огнестрельных ранения, следы укусов, то же самое послание на стене: «Моя работа никогда не закончится». Пока мы работали на месте преступления, в штаб оперативной группы кто-то позвонил и сообщил, что Малик скрывается здесь.

– Снова анонимный звонок?

– Да.

– Тот, кто звонит, и есть убийца, Джон.

Кайзер смотрит на меня взглядом строгого отца.

– Расскажите мне о «группе X».

– Вы ничего не узнали от тех двух пациентов, которые имеются в вашем распоряжении?

– У нас их больше нет. Обе женщины исчезли сегодня утром. Может быть, вчера вечером, не знаю. Я не понимаю одного: как они узнали, что надо смываться? Я проверил записи входящих звонков – никто подозрительный им не звонил.

– Побеседуйте со всеми, кто им звонил, – советую я, понимая, что теперь Энн, пожалуй, единственная, кто может назвать нам пациентов «группы X». Кроме самих женщин, естественно.

Разве что удастся найти документальный фильм Малика. Может быть, он спрятал его где-нибудь в номере?

– Мы проверяем всех, – отвечает Кайзер. – Но вам известно больше, чем вы рассказали.

– Вы не сажаете меня в тюрьму, и тогда мы разговариваем.

– Это может оказаться невозможным.

– Вам нужно раскрыть это дело. Кто шестая жертва, Джон?

Похоже, он размышляет, что мне ответить. Наконец говорит:

– Офицер полиции. Это все, что я могу сказать сейчас. Да и этого говорить не следовало.

– Почему же вы сказали?

– Потому что я должен знать, что вам известно о том, что здесь произошло. Если вы спрячетесь за адвоката, потому что вы параноик, то мы потеряем время, которое уже не наверстаем. Если вам нечего скрывать – имеющего отношения к делу, во всяком случае, – то вы ничего не теряете, если поговорите со мной.

Я хочу поговорить с ним, но знаю, что агент ФБР, несмотря на свои благие намерения, не сможет помешать Управлению полиции Нового Орлеана арестовать меня по обвинению в убийстве, если оно пожелает сделать это. С другой стороны, поддержка Кайзера пойдет мне только на пользу.

– Что вам было нужно от Малика? – спрашивает он.

– Я приехала, чтобы узнать, каким образом моя тетя связана с Маликом. А также прояснить некоторые вещи из своего прошлого.

– Вы поговорили с ним?

– Он был уже мертв, когда я приехала сюда.

– Почему вы были без сознания?

– Моя голова чувствует себя так, словно по ней кто-то ударил.

– Из вашего пистолета стреляли. Пуля попала Малику в грудь.

Меня пробирает ледяной озноб. Могла ли я случайно застрелить Малика? Нет… И тут я с тошнотворным чувством вспоминаю его предсмертный спазм в ванне.

– Если это и правда, то он был уже мертв к тому моменту, как я выстрелила в него. Или близок к смерти. Вскрытие подтвердит это. У него случился нервный спазм, и это напугало меня до смерти. Я выстрелила случайно.

Несколько секунд Кайзер через мое плечо наблюдает за Пиаццой. Потом берет меня за руку и говорит:

– Послушайте меня. Слушайте так, как никого и никогда еще не слушали в своей жизни, и отвечайте только правду. Понятно?

– Я вас слушаю.

– Если бы вы убили Натана Малика, вы бы знали об этом?

На глаза мне падает полупрозрачная пелена, и мгновенно возникает ощущение, что нас с Кайзером разделяет искаженное восприятие. Его или мое, не знаю.

– Что вы имеете в виду?

– В последние несколько дней я много о вас думал. Ваши приступы паники на месте преступления. Ваша история болезни – то, что мне о ней известно, по крайней мере. Характерный почерк преступника, главным образом состоящий из следов укусов, которые можно имитировать. А как это сделать, вам известно лучше, чем кому-либо. И тот факт, что вы подвергались сексуальным надругательствам…

– Кто вам сказал? – перебиваю я, и голос у меня дрожит. – Шон?

– Да.

– Сукин сын!

– Прошу прощения, Кэт. Но я думаю, что «вьетнамский синдром» и прошлое сексуальное насилие могли привлечь вас к Малику, после чего вы стали его пациенткой, даже не сознавая этого.

– Господи Боже мой! Вы что, серьезно полагаете, что я могла убивать этих мужчин, не осознавая этого?

Кайзер пожимает плечами.

– Я всего лишь рассматриваю возможные варианты. О которых могут заговорить другие. Кармен Пиацца, например. Она не знает всего, что знаю я, но то, что она знает, ей не нравится. Я несколько раз прослушал запись вашего разговора с Маликом. Он говорил о множественном расщеплении личности и что вы как раз страдаете подобным множественным расщеплением, только называется оно по-другому. С учетом ситуации, в которой я вас только что обнаружил, с моей стороны будет безответственно не учитывать этого.

Ощущая на себе яростные взгляды Пиаццы и ее питбулей, я никак не могу призвать на помощь внутренние резервы, чтобы выстроить правильную линию защиты.

– Джон, я не убивала Натана Малика. Равно как не убивала и не помогала ему осуществить убийство любой из шести жертв в вашем деле. Теперь что касается множественного расщепления личности… Если бы я действительно им страдала, то, гарантирую, и не подозревала бы, что совершила что-либо из вышеупомянутого. Я была бы твердо уверена в своей невиновности. Но вы имеете представление о том, как редко встречается подобное заболевание? Даже среди людей, пострадавших от сексуального насилия? Это один из захватывающих воображение мифов, подобно амнезии. За последние двадцать лет Голливуд состряпал о нем больше фильмов, чем за всю историю человечества было зарегистрировано случаев этого заболевания в действительности.

Кайзер смотрит на меня, как пилот бомбардировщика, решающий, стоит ли сровнять с землей подозрительную деревню противника. Малейший нюанс может склонить чашу весов в ту или иную сторону.

– Если вы позволите посадить меня в тюрьму, – продолжаю я – то потеряете свой лучший шанс раскрыть это дело.

– Почему?

– Доктор Малик сказал, что я знаю правду о том, что случилось, и должна лишь найти способ вытянуть ее из памяти. Я думаю, то же самое вполне справедливо в отношении этого дела. Каким-то образом они связаны.

– Быть может, Малик имел в виду альтернативную личность внутри вас?

– Господи, да вернитесь же вы с небес на землю! Вы разговариваете с женщиной, которая забеременела от женатого мужчины. Я пытаюсь бросить пить и только что узнала, что подвергалась сексуальному насилию со стороны кого-то из членов своей семьи. У меня нет времени носиться кругами и убивать людей для развлечения или ради выгоды. О'кей?

В глазах Кайзера промелькнуло какое-то непонятное выражение – человечность, может быть. Потом он в очередной раз взглянул через мое плечо на Пиаццу. Кайзер моя единственная надежда остаться на свободе.

– Я разговаривала с Маликом по телефону, – признаюсь я. – Он рассказал мне кое-что об этом деле. Если вы меня арестуете, то никогда не узнаете, что именно.

– Что он вам рассказал? – интересуется он, прищурив глаза.

– Вы нашли коробку в его номере?

– Нет. Что в этой коробке?

Я лишь качаю головой в ответ.

Кайзер хватает меня за запястье.

– Идемте со мной.

Он тащит меня к «Краун-Виктории», в которой я уже имела честь прокатиться несколькими днями раньше. Я оглядываюсь через плечо. Два детектива из Управления полиции Нового Орлеана идут следом. Кайзер вталкивает меня на заднее сиденье и садится рядом.

Оказавшись в небольшом замкнутом пространстве, я вновь ощущаю исходящий от него магнетизм – как и тогда, у меня дома, когда мы были с Шоном.