Харальд пошел спать на другое место, а на свою постель положил бревно. Ночью к корме корабля подплыла лодка, какой-то человек взобрался на борт, распахнул шатер на корме и подошел к постели Харальда и ударил большой секирой, так что та прочно застряла в дереве. Затем этот человек спрыгнул в лодку, а была кромешная тьма, и уплыл прочь, но секира осталась свидетельством – она прочно засела в дереве. Тогда Харальд разбудил своих людей и показал им, какое предательство против них было совершено.

– Мы можем видеть из этого, – говорит он, – что нет нам поддержки от Свейна, раз он замыслил против нас измену. Лучше всего убраться отсюда, пока есть возможность. Отвяжем-ка наши корабли и тихонько уплывем.

Так они и сделали, уплыли ночью на север, держась берега, и плыли днем и ночью, пока не встретили Магнуса конунга в том месте, где он находился со своими кораблями. Тогда Харальд встретился со своим сородичем Магнусом, и была то радостная встреча, как говорит Тьодольв:

В датский край на стройном
Корабле – летели,
Вал взрывая, кони
Киля – плыл властитель,
Полдержавы – дружбу
Родичи на сходе
Скрепили – вскоре отпрыск
Олавов[402] вам отдал.

После этого сородичи беседовали между собой, и все происходило самым мирным образом.

XXIII

Корабли Магнуса конунга стояли на якоре, а шатры были разбиты на берегу. Он пригласил своего сородича Харальда к своему столу, и Харальд отправился на пир вместе с шестью десятками людей. Пир шел горой. А к концу дня Магнус конунг пошел в шатер, где сидел Харальд. С ним шли люди, неся поклажу, то были оружие и одежды. Конунг подошел к людям, сидевшим с краю стола, и дал им хорошие мечи, а иным щиты, одежды или оружие либо золото, и те, кто был знатнее, получали более ценные подарки. Потом он подошел к своему сородичу Харальду, держа в руке два камышовых стебля, и сказал так:

– Какой из стеблей желаешь взять?

Харальд отвечает:

– Тот, что ближе ко мне.

Тут Магнус конунг сказал:

– Вместе с этим стеблем камыша даю я Вам половину Норвежской Державы со всеми налогами и поборами и со всей собственностью, какая там находится, на условии, что ты будешь таким же равноправным конунгом в любом месте Норвегии, как и я. Но когда мы будем вместе, то меня будут первым приветствовать, служить мне и усаживать. И если сойдутся три знатных мужа, я должен сидеть посредине. Мне будут принадлежать стоянка конунга и пристань конунга. Но Вы обязаны поддерживать и укреплять нашу державу за то, что мы сделали Вас таким человеком в Норвегии, каким, мы полагали, никто не будет, пока наша голова высится над землею.

Тут Харальд поднялся и сердечно поблагодарил его за честь и отличие. После этого они оба уселись, и тот день прошел в веселии. Вечером Харальд со своими людьми ушел к своим кораблям.

XXIV

Наутро Магнус конунг приказал трубить сбор всего войска. Когда тинг собрался, Магнус конунг объявил всем людям о том пожаловании, которое он даровал своему сородичу Харальду. Торир из Стейга дал на этом тинге Харальду звание конунга.

В тот же день Харальд конунг пригласил Магнуса конунга к себе за стол, и тот пришел с шестью десятками людей в шатер Харальда конунга, где был устроен пир. Оба конунга сидели вместе, и пир был пышный и обильный. Конунги были веселы и радостны.

В конце дня Харальд конунг велел принести в шатер множество сундуков. Люди принесли, кроме того, одежды, оружие и всяческие другие ценные вещи. Это имущество он разделил и раздал людям Магнуса конунга, присутствовавшим на пиру. Затем он велел открыть сундуки и сказал Магнусу конунгу:

– Вчера Вы передали нам большую державу, которую Вы прежде отняли у Ваших и наших врагов, и передали нам в совместное с Вами владение. Это было хорошо с Вашей стороны, ведь Вы немало потрудились, добывая Вашу державу. Ну, а мы были за пределами страны и тоже подвергались опасностям, прежде чем я собрал это золото, которое Вы можете теперь видеть. Я хочу поделить его с Вами, Давайте владеть этим имуществом на равных правах, так же как мы поровну делим власть над Норвегией. Я знаю, что Ваш и мой нрав неодинаковы. Ты – человек намного более щедрый, чем я. Так поделим же это имущество между собою поровну. И пусть каждый распоряжается своею долей, как пожелает.

Затем Харальд велел расстелить большую воловью шкуру и высыпать на нее золото из сундуков. Принесли тут весы и гири, и все было порознь взвешено на чашах весов и разделено по весу, и казалось всем, кто видел это, в высшей степени удивительным, что в северных странах могло столько золота собраться в одном месте. И в самом деле, это были имущество и сокровища греческого конунга, у которого, как все говорят, дома полны червонного золота.

Конунги очень веселились. Тут внесли слиток величиною с человеческую голову. Харальд конунг взял этот слиток и сказал:

– Где то золото, родич мой Магнус, которое ты мог бы поставить против этого слитка?

Магнус конунг отвечает:

– Столько было войн и больших ополчений, что я тебе отдал почти все золото и серебро, какое у меня имелось. Теперь нет у меня больше золота, кроме этого обручья.

Он взял обручье и передал Харальду. Тот посмотрел и сказал:

– Немного золота, сородич, для конунга, под властью которого две державы, и однако кое-кто может усомниться в том, тебе ли принадлежит это обручье.

Магнус конунг отвечал озабоченно:

– Если не мне по праву принадлежит это обручье, тогда я и не знаю, что мое по праву, потому что святой Олав конунг, отец мой, дал мне это обручье, когда мы с ним навсегда расстались.

– Верно говоришь ты, Магнус конунг: отец твой дал тебе обручье. Он взял его у моего отца за малое дело. Но и то верно, нелегко приходилось мелким конунгам в Норвегии, когда твой отец был на вершине власти.

Харальд конунг дал на пиру Ториру из Стейга кленовую чашу, обрамленную позолоченным серебром и с ручкой из позолоченного серебра сверху, всю наполненную монетами из чистого серебра. Затем он дал ему и две золотых гривны, обе весом в марку. Он дал ему также свой темно-пурпурный плащ на белом меху и обещал ему большой почет и свою дружбу. Как рассказывал Торгильс сын Снорри, он видел алтарный покров, который был сделан из этого плаща, а Гудрид дочь Гутхорма, сына Торира из Стейга, говорила, что Гутхорм, отец ее, владел чашей, которую она видела. Бёльверк так говорит: