На сей раз пауза была особенно долгой. Лиска даже подумала, что прервалась связь.

— Ладно, давай свой номер, — наконец сказал Данджен.

Лиска облегченно вздохнула. В машине ощущался сильный запах выхлопов, и она открыла окошко, но не выключила мотор, опасаясь замерзнуть. Она сообщила Данджену номер своего значка вместе с телефонным номером, надеясь, что он не позвонит Леонарду, чтобы проверить их.

— Так что ты хочешь знать? — спросил он.

— Мне известно, что Кертис обращался в БВД с жалобой на преследования. Что ты об этом знаешь?

— Я знаю, что он получил несколько гадких писем с буквами, вырезанными из журнала, в стиле записок с требованием выкупа. Все педики должны умереть, из-за них бог изобрел СПИД и тому подобное. Обычная гомофобская чушь и к тому же безграмотная.

— Должно быть, писал коп, — сухо заметила Лиска.

— Вне всякого сомнения. Два письма подбросили в ящик его стола, а третье оказалось у него в машине после дежурства. “Почтальон” разбил окошко и бросил его на пассажирское сиденье.

Лиска посмотрела на голубой пластик в окошке и ощутила озноб.

— Он подозревал кого-нибудь?

— Говорил, что нет. Правда, несколько месяцев назад Кертис порвал со своим бойфрендом, но клялся, что он тут ни при чем.

— А этот бойфренд был из департамента?

— Да, но держал свои наклонности в тайне, поэтому и получил отставку. Кертис требовал, чтобы он ничего не скрывал.

— А сам Кертис говорил о своей ориентации?

— Да, хотя и не кричал об этом во весь голос. Он не был воинствующим активистом — просто хотел жить не по лжи. Кертис мечтал о мире, где каждый человек может быть самим собой, не опасаясь за свою жизнь. По иронии судьбы, его убил гей.

— Ты знаешь, кто был его бойфренд?

— Нет. Я знаю, что Кертис пару раз менял напарников по патрулю, но это может ничего не означать. Он не подозревал никого из них. Да и вообще, это меня не касалось. Я не следователь. Моей обязанностью было принять у него жалобу и действовать в качестве связного с БВД и его начальником.

— Ты помнишь имена его напарников-патрульных?

— В то время Кертис выезжал на дежурство с Бе-ном Энглом. На него он не жаловался — они хорошо ладили. Других не припоминаю.

— Когда его обнаружили убитым, ты подумал, что это дело рук автора писем?

— Да, мне это сразу пришло в голову. Это было Ужасно. Полицейские-геи и так постоянно ощущают на себе предубеждение сослуживцев. В департаменте достаточно парней с бычьими шеями и минимумом мозгов. Но убийство — совсем другое дело. Об этом даже думать страшно. Слава богу, все оказалось совсем не так.

— Ты веришь, что Кертиса убил Ренальдо Верма?

— Да. А ты — нет?

— Некоторые в этом не убеждены, — уклончиво ответил Лиска.

— Ага! — воскликнул Данджен, словно его внезапно осенило. — Ты говорила с Кеном Ибсеном?

Это имя ничего не сказало Лиске, но она заподозрила, что имеется в виду тот самый загадочный блондин. Данджен счел ее молчание знаком согласия.

— Это настоящий теоретик заговоров, — сказал он. — Они ему мерещатся повсюду.

— Думаешь, он псих?

— Я думаю, что ему недостаточно драмы на сцене клуба, где он выступает. Ибсен уже успел вчинить несколько исков по поводу сексуальной дискриминации. Он знал Эрика Кертиса — или говорит, что знал, — и это дало ему повод нацелиться на департамент. А теперь он пришел к тебе, потому что БВД устало выслушивать его теории.

— Вообще-то, Ибсен пришел ко мне, потому что сотрудник БВД, который занимался его обращением, был найден мертвым.

— Ах да, Энди Фэллон. Скверная история.

— Ты знал Фэллона?

— Говорил с ним по поводу проводимого им расследования, но не знал его лично.

— Тебе известно, что он тоже был геем? Данджен возмутился:

— Черт побери, здесь не клуб для геев! Полагаю, мистер Ибсен нашел способ включить смерть Фэллона в свою новейшую теорию. Якобы это часть еще более крупного заговора с целью скрыть распространение СПИДа в полицейском департаменте.

— У Кертиса был СПИД?

— У него был положительный анализ на ВИЧ. Ты этого не знала?

— Я вообще новичок в этой игре. Сейчас пытаюсь сориентироваться. — Часть мозга Лиски уже перекраивала игровое поле с учетом новых фактов. — Он был ВИЧ-инфицирован и продолжал работать на улицах?

— Кертис не докладывал об этом начальству. Он пришел ко мне и сказал, что боится потерять работу. Я объяснил ему, что этого не может произойти. Департамент не имеет права дискриминировать сотрудника из-за состояния здоровья — так гласит закон о нетрудоспособности. Кертиса просто убрали бы с улиц и поручили ему другую работу. Слишком велик риск заразиться от ВИЧ-инфицированного патрульного. Ведь он постоянно имеет дело с несчастными случаями и с ранениями. Департамент могут забросать исками.

— Когда Кертис подвергался преследованиям, кто-нибудь знал, что он ВИЧ-инфицирован? Другие патрульные знали об этом?

— Насколько мне известно, Кертис никому об этом не рассказывал. Я говорил ему, что он обязан информировать каждого, с кем вступает в интимную связь, но не знаю, послушался ли он меня. Убийца, во всяком случае, наверняка об этом не знал. У кого могло хватить ума расправиться с ВИЧ-инфицированным бейсбольной битой?

Лиска представила себе место преступления. Всюду кровь — на стенах, на потолке, на абажурах… Кто мог бы сознательно подвергнуть себя контакту с зараженной кровью? Тот, кто не знает, как передается болезнь, или слишком уж верящий в собственную неуязвимость? А может, уже инфицированный?..

— Когда в последний раз Фэллон говорил с тобой о деле Кертиса? — спросила Лиска, прижимая палец к правому виску, который начал болезненно пульсировать. Она закрыла окошко, чувствуя, что внутрь проникает больше выхлопных газов, чем кислорода. — Недавно?

— Нет. Ведь дело закрыли. А почему тебя это интересует? — с подозрением осведомился Данджен. — Я думал, Энди Фэллон покончил с собой.

— Да. Я просто пытаюсь выяснить, почему. Спасибо за потраченное время, Дейвид.

Одно из самых важных правил подобных расспросов — знать, когда закончить разговор. Мысль о том, что Дейвид может сообщить о ее звонке Леонарду, вызывала у Лиски тошноту. “А может, это угарный газ?” — с усмешкой подумала она, чувствуя легкое головокружение.

Лиска выключила мотор, вышла из машины и с наслаждением вдохнула холодный воздух.

— Сержант Лиска?

Голос резанул ее, как бритва. Обернувшись, она увидела Рубела в двадцати футах от себя. Лиска не слышала ни шума мотора, ни шагов на лестнице. Казалось, он материализовался из ниоткуда.

— Я пытался поймать вас в офисе, — сказал он, — но вы уже ушли.

— Ведь ваша смена давно кончилась, не так ли?

Рубел шагнул ближе. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

— Провозился с бумагами.

— И нашли меня здесь? Каким образом?

Он указал на стоящий рядом с “Сатурном” черный “Форд Эксплорер”:

— Совпадение.

“Черта с два!” — подумала Лиска. Она прислонилась к машине, чтобы избавиться от дрожи в ногах, и сунула руки в карманы, нащупав рукоятку дубинки.

Рубел остановился в нескольких футах от нее — на целый фут ближе, чем следовало, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности.

— О чем вы хотели со мной поговорить? О том, что не рассказал мне ваш приятель Огден?

Рубел ничего не сказал.

— Вы знали, что БВД присматривалось к Огдену из-за подтасовки улик в деле Кертиса?

— С этим уже покончено.

— Однако вы явились по вызову в дом погибшего следователя. Кому принадлежала эта блестящая идея?

— Вызов передали по радио. Мы оказались поблизости.

— Вы прямо магнит для совпадений.

— Мы не знали, что жертва — Фэллон.

— Но вы узнали это, как только прибыли туда. Вам следовало увести оттуда Огдена. Ведь у вас, кажется, вошло в привычку спасать его задницу. Почему же вы этого не сделали, оказавшись в доме Фэллона?

Рубел молча смотрел на нее. В голове у Лиски шумело, пульс частил, к горлу подступала тошнота.