Частная жизнь: семья, друзья, любовники, настоящие и бывшие…

Профессиональная жизнь: сослуживцы, враги, которыми обзаводятся на работе или из-за работы…

Звонки друзьям Энди по его записной книжке ничего не дали. Он ни с кем из них не был особенно близок. Слишком много лет тайной жизни. Правда, Пирс упомянул, что недавно видел его с каким-то мужчиной. С другим любовником?

Что же касается профессиональной жизни, Ковач не знал, какие еще дела вел Энди. Аманда Сейвард не станет ему об этом рассказывать, тем более что смерть Энди признали несчастным случаем. Вроде бы она не предполагала, что одно из его текущих расследований могло иметь отношение к убийце. Поэтому приходилось возвращаться к единственному делу, о котором знал Ковач, — делу Кертиса — Огдена.

Хотя это не совсем так. По словам Пирса, Энди копался в истории с убийством Торна. Но что могло ему дать дело, закрытое двадцать лет назад? Разве только вызвать недовольство отца.

“Большую часть жертв убивали знакомые им люди, по достаточно простым причинам”, — повторил он про себя. Но иногда жертвы убивали сами себя — по Причине депрессии.

Что может быть проще?

Жаль, что он не может заставить себя поверить в это.

Суббота была самым спокойным днем в отделе убийств. Леонард никогда не приходил на службу по уик-эндам, а сменные детективы сразу отправлялись по вызовам. Лишь иногда кто-то заходил в офис заполнить какой-нибудь документ. Ковач большинство суббот проводил на работе, так как личной жизни у него не было.

Повесив пальто, он задал себе вопрос, как Аманда проводит субботу. Думает ли она о нем, о том, что произошло между ними? Вспоминает ли тот момент, когда он ушел, и не упрекает ли себя за то, что не попро-1 сила его остаться? I Ковач опустился на стул и уставился на телефон. Нет, он не станет ей звонить. Просто надо же проверить сообщения, принятые автоответчиком. А вдруг?.. Нет, ничего. Вздохнув, Ковач полистал справочник и набрал номер.

— Архив, Терви, — послышался бесстрастный голос.

— Рассел, старый крот! Почему никогда не заходишь?

— Ха! На кой черт мне это нужно? Чем общаться детективами, лучше трахаться с обезьяной.

— Да, образ внушительный!

Ковач представил себе толстого шестидесятипятилетнего Рассела Терви с вечно прилипшей к губе сигаретой, проделывающего это с обезьяной.

Терви захохотал в ответ, но смех быстро перешел хриплый кашель. Звуки его легких походили на те, которые издают пластиковые пакеты, наполненные до середины желатином.

Ковач вынул пачку “Салема”, которую купил по дороге, и швырнул ее в мусорную корзину.

— Что тебе понадобилось, Сэм? Надеюсь, ничего незаконного?

— Разумеется.

— Э-э, да ты не шутишь! Становишься к старости занудой. Скверная история вышла с Железным Майком, верно? Я слышал, это ты нашел его. Такие крутые парни часто вышибают себе мозги.

— Возможно, он этого не делал. Я как раз в этом разбираюсь.

— Да ну? Ты меня разыгрываешь! Кто бы стал тратить пулю на старый кусок дерьма?

— Буду держать тебя в курсе, — пообещал Ковач. — Слушай, Расе, я тут наткнулся в лавке старьевщика на вышедший из употребления полицейский значок. Мне стало любопытно, кто его носил. Не мог бы ты для меня это выяснить?

— Конечно. Если нет, то я знаю того, кто может. Мне все равно здесь нечего делать — только сидеть и ковырять пальцем в заднице.

— Ты доконаешь меня своими зрительными образами, Рассел.

— Можешь завести специальную книжечку, ходить за мной и записывать. Так какой номер тебя интересует?

— 1428. Значок выпуска семидесятых годов.

— Ладно, поглядим.

— Спасибо. С меня причитается.

— Поймай ублюдка, который прикончил Майка, и будем в расчете.

— Сделаю, что смогу.

— Я тебя знаю, Сэм. Ты сделаешь в десять раз больше, чем можешь, а какой-нибудь членосос из начальства все припишет себе.

— Такова жизнь, Расе.

— Да, черт бы ее побрал. — Он снова закашлялся и положил трубку.

Ковач достал пачку сигарет из корзины, посмотрел на нее, потом скомкал и швырнул обратно.

Включив компьютер, он провел следующий час в поисках данных о Джослин Деринг. Из одного источника Ковач узнал, что она с отличием окончила колледж Нортвестерн. Была четвертой по успеваемости в своей группе на юридическом факультете университета Миннесоты. Амбициозна. Трудолюбива. Считалась незаурядным игроком в травяной хоккей. Значит, спортсменка… То, что она сильная физически и агрессивная, ему уже было известно — он испытал это на себе. Через архивы дорожной полиции Ковач выяснил, что ее не раз штрафовали за неправильную парковку. Это свидетельствовало об определенном пренебрежении к правилам — во всяком случае, так бы сказали Джон Куинн и его коллеги по отделу профилирования.

Но Ковач не обнаружил никаких сведений криминального характера, никаких газетных историй о скандалах в ресторанах или еще чего-нибудь в таком роде. Впрочем, он этого и не ожидал. Даже если в биографии Джослин имелись случаи иррационального поведения, у ее семьи было достаточно денег, чтобы их замять.

Иное дело — клан Фэллонов. Ковач в этом убедился, просматривая файл с данными о Ниле, собранными Элвудом. Проступки Нила сразу становились достоянием гласности. Приговор за нападение, проблемы с налогами, нарушения правил здравоохранения в баре, неприятности с агентами департамента природных ресурсов из-за браконьерства.

Короче говоря, возникал образ человека, который всегда хочет больше, чем ему положено по закону, и испытывает стойкую ненависть к властям. Полная противоположность брату. Нил, несомненно, считал, что стал таким из-за Энди, хотя в действительности все было наоборот. Энди, наблюдая за передрягами, в которые попадал брат, вел себя совершенно по-другому, стараясь угодить отцу. Ему это удавалось, за одним непростительным исключением — он навлек на себя гнев старика, признавшись в своей гомосексуальности.

Бедный парень! Он дошел до того, что пытался понять Майка, изучая его жизненный опыт. А что тут было понимать? Люди вроде Майка Фэллона не обладают сложной натурой. В этом Нил имел преимущество над Энди — он отлично понимал отца.

— Мне нечего вам сказать, Ковач. Во всяком случае, в отсутствие моего адвоката.

Нил Фэллон сердито уставился на него, войдя в комнату для допросов и остановившись у двери. Оранжевый тюремный костюм выглядел бы на нем вполне естественно, если бы был погрязнее. К тому же ему пришлось подвернуть штанины, чтобы не наступать на них.

— Речь идет не о вас, Нил, — отозвался Ковач, сидя на пластиковом стуле и непринужденно закинув ногу на ногу.

— Тогда что вам нужно? Мне нечего вам сказать.

— Это я уже слышал. Значит, вы не хотите помочь себе?

— Каким образом, раз речь не обо мне?

— Откровенностью.

Брови Нила полезли на лоб.

— Откровенностью? Засуньте ее себе в задницу.

— Для парня, заявляющего, что он натурал, вы слишком много хотите засунуть мне в задницу, — заметил Ковач.

— Черт бы вас побрал! — заорал Феллон. — Я подам в суд на вас, Ковач, и на ваш гребаный полицейский департамент!

Ковач устало вздохнул:

— Вы утверждаете, Нил, что не убивали вашего отца.

— Не убивал!

— Тогда помогите мне понять некоторые вещи. Это все, о чем я прошу. Понимание — ключ к просвещению. С полицией нужно дружить, Нил, — добавил он, словно обращаясь к пятилетнему ребенку, — иначе вы пропали.

Фэллон прислонился к стене возле двери, скрестив руки на груди.

— Мой адвокат не разрешил мне разговаривать с вами без него.

— С тех пор, как вы наняли адвоката, ничего, сказанное вами в его отсутствие, не может быть использовано против вас. Так что откровенность вам ничем не грозит — вы только поможете себе. Я никогда не хотел, чтобы мы были врагами, Нил. Черт возьми, мы ведь с вами даже распили бутылку. Вы достойный, работящий человек, как и я.