В приемной меня уже ждал шустрый старший лейтенант-порученец.

— Капитан Туровцев? Здравия желаю… старший лейтенант Сидоренко, Николай. Очень приятно! Ну, пошли прибарахляться? Товарищ полковник уже распорядился.

Я своим зрячим правым глазом выразил всю глубину своего интереса и, в то же время, непонимания ситуации.

— А то, как же! Для фронтовика-героя! Да еще по приказу товарища Сталина! Даже и не думайте, товарищ капитан, даже и не пытайтесь!

Я продолжал с терпеливой, ласковой улыбкой смотреть на порученца, как бравый солдат Швейк, бывало, смотрел на своего поручика Лукаша. Мой взор выражал глубокий, искренний интерес – чего я даже не должен и пытаться? И не будет ли мне от этого больно? Я имею в виду – не заболит ли душа от того, что я, по скромности своей, не попытался схомячить побольше?

— Я это к тому, что вам надо получить талоны на питание, разместиться, приодеться немного… — старлей Коля посмотрел на часы и нахмурил брови, — …ну что, пошли? Пока все бюрократы на месте?

Плюнув на все эти тайны мадридского двора, я сказал: "Пошли!" Ближайшее будущее хоть немного, но стало яснее. Надо что-то получить у бюрократов. Что-то получать я очень любил. Особенно – много и бесплатно.

Почти так оно и оказалось. По уголкам и закоулкам штаба мы бегали едва ли не час. Но все, что нужно, удалось получить. "Вырвать" – как выразился Николай.

Вырвали мы немало. Талонную книжку на питание в ресторане гостиницы "Метрополь" – это раз.

— Литера "А", товарищ капитан! — уважительно поцокал языком Коля. — Как для высшего комсостава!

Далее мы собрали ворох каких-то бумажек, по которым на вещевом складе в подвальных помещениях штаба я получил целую кучу барахла – отрез шевиота на парадный китель, отрез на бриджи, новые хромовые сапоги дивной довоенной красоты, фуражку, всю офицерскую ременную сбрую, кобуру (как я не отказывался, все равно – всучили), всякие там пошивочные или подшивочные материалы (приклад, как сказал кладовщик), золотые – наконец-то! — парадные погоны, звездочки, петлицы, белье, нижние рубашки, носки и проч. и проч. Я уже перестал реагировать на все эти сокровища пещеры Лейхтвейса, а Николай все еще что-то метал на расстеленную плащ-палатку (тоже мою!), ставя галочки в каком-то списке. Все! Наконец мы закончили, упаковали ценности в плащ-палатку и попёрли ее во внутренний двор, к машине.

— А сейчас – размещаться…

— Коля, стоп! — взял я ситуацию в свои надежные руки, — а вот с этим не спеши! Ты куда меня планировал засунуть?

— Известно куда, в наше общежитие!

— Ага! Пятьсот тараканов на двести постояльцев? И все в одной комнате? Не пойдет! У меня есть жилье в Москве. Погоди… сейчас… а, вот! Малосуздальский переулок, дом 17. Интересно, где это может быть?

— А вы что, не знаете, где живете? — в легком обалдении уставился на меня Коля.

— Я сказал, что у меня есть жилье, а не то, что я там когда-либо жил. Кумекай, Николай, шевели извилиной! Это квартира, а точнее – студия, моего знакомого художника. Между прочим – из студии Грекова!

Но бравому Николаю имя Грекова ни о чем не говорило. Скорее всего, живописи батальной он предпочитал "ню"…

Где находится искомый Малосуздальский переулок, нас просветил помощник завгара, до войны работавший в Москве таксистом. Оказывается, совершенно рядом с "Метрополем". Вот и отлично! И далеко ходить не надо – все под рукой. Но сначала, по пути, мы заехали в маленькую швейную мастерскую, которая обслуживала огромную армию штабных командиров. Пожилой полный татарин-закройщик, с профессионально прищуренным глазом и десятком-другим воткнутых в закройщицкий фартук булавок, быстро меня обмерил, отошел, еще более прищурился – дальше уже было просто некуда, и спросил: "У вас высокая фигура… длину мундира какую будем делать?" Я показал, попросил не раздувать паруса на бриджах и пришить к ним парные пуговицы под подтяжки, а также попросил заранее проколоть на кителе и заштуковать дырочки под штифты орденов, и мы расстались. На три дня, как сказал меланхоличный закройщик.

— А вот теперь, Коля, летим искать мой дворец! — с легкой грустью о своем замке на Матери сказал я.

Дворец оказался так себе. Здание было дореволюционное, красивое, хорошей архитектуры. Но, надо сказать, довольно запущенное. Что поделать – война! Не до ремонтов было. Да и почистить двор и подъезд от мусора не мешало бы. Мы с Колей походили, покричали, вызнали, где можно найти домоуправа и пошли на его розыски. Оказалось – на ее розыски. Пятидесятилетняя живая и бодрая женщина заявила, что она помнит Толеньку Рощина как живого –

— …тьфу на вас! Он и есть живой и здоровый! — буркнул я…

…и что она сделает для его командира…

…сослуживца и боевого товарища!

…ну да, сослуживца и боевого товарища, все-все… как только взглянет на мое командирское удостоверение! Вот!

Я с удовольствием смотрел на это чудо в юбке. Какой темперамент! Какая хватка! Интересно, а в молодости мадам не работала вместе с неким Ф.Э.Дзержинским?

— Да! Совершенно упустил из виду, уважаемая Капитолина Сергеевна! Вот для вас письмо от Рощина, а вот мое удостоверение… из рук, из рук, пожалуйста, а вот командировочное предписание, видите? Достаточно? Вот и хорошо. А вот, кстати, и ключ – Толя дал. Пошли смотреть палаты каменны?

По-моему, это называется мансарда. В общем и целом – вполне подходяще. Гораздо лучше, чем землянка или, скажем, глинобитный барак, который больше известен чабанам и овцам под гордым именем "кошара".

Да-а, несколько запущено помещеньице-то… Бардак, одним словом! Пыль, потеки на паркете под окном, какие-то подозрительные пятна на потолке. А так – места много. И света и, что, как говорят, особо ценят художники – воздуха! Правда – несколько затхлого.

Я подошел к большому окну и, с немалыми усилиями и треском, распахнул створки. Вот так-то лучше! Весна, май! Только-только прошли праздники.

— Ну, что, товарищ командир? Помощь нужна? — это, естественно, Капитолина.

— Нужна, Капитолина Сергеевна! Еще как нужна! Мне здесь без женских рук не справиться. Вот, что… Жизнь сейчас нелегкая, вы тут всех знаете. Давайте пригласим три-четыре женщины, убраться, привести студию в порядок, тряпки какие постирать. Вот деньги… Отставить отпирательства! Вот деньги! Нужно будет еще – скажите. Всем, кто будет работать на уборке помещения – достойно заплатить. Я в армии живу на всем готовом, мне деньги тратить некуда. Да и не на кого… пока. Так что не будем спорить, уважаемая Капитолина Сергеевна! Да и заработают женщины хоть что-нибудь, на чулки там, на сласти… для детей, понятное дело. Ну что, по рукам? Вот и хорошо. А я сейчас в госпиталь. Сегодня уже не вернусь, так что – давайте, командуйте тут! Ключ оставить? Ах, у вас дубликат? Просто великолепно, тогда – до завтра!

С тем мы с Николаем, освободившись от узла с барахлом, и отбыли. Машина довезла меня до госпиталя, довольный Коля распрощался, сказал, что ежели что – он вмиг и сразу, и исчез в клубе дыма. Ну а я побрел искать глазника или, выражаясь научно, офтальмолога. Вспомнив анекдот про офтальмолога и гинеколога, я фыркнул и пошел бодрее…

Найдя заведующего соответственного отделения, я представился, показал бумаги и объяснил свою боль и печаль. Это встретило полное понимание, и я тут же был препровожден под белы ручки в смотровую. Там меня бросили в пыточное кресло, немного напоминающее кресло зубного врача, и надо мной склонились две головы. Одна принадлежала жгуче-черному армянину в белой шапочке, а другая – прекрасной незнакомке с голубыми глазами. Почему я говорю про глаза? А просто – все остальное скрывалось под белой марлевой повязкой. Как паранджа, прости господи! Вот, что они – армяне эти, — со своими прелестными ассистентками делают!

Девушка начала осторожно снимать с меня повязку, а врач отвернулся и забрякал какими-то медицинскими инструментами на блестящем лотке. Началось! Сердце сжалось от испуга. Страсть не люблю больницы.