Вот так, уясните себе это, весь 41-й и 42-й год наша авиация дралась с противником, который ПОСТОЯННО имел численное превосходство, а это дорогого стоит, когда вас – четверо или, в лучшем случае, – восемь, а фрицев – 20–30. Немцы ПОСТОЯННО имели на вооружении истребители, превосходящие наши самолеты по летно-техническим характеристикам. Противник ПОСТОЯННО имел превосходную связь и умное, гибкое управление и превосходил наших по уровню подготовки среднестатистического летчика.

Достаточно сказать, что молодой немецкий пилот приходил на фронт, имея от 200 до 400 часов налета, да еще на фронте ему давали до сотни часов безопасных полетов над своей территорией и под приглядом опытных наставников, прежде чем посылать его в бой.

Наш же птенец имел хорошо если часов 30 налета, да хоть раз стрельнул из бортового оружия. Как наши еще умудрялись бить этих самых асов люфтваффе – понять трудно.

Но били. И нам вскоре пришлось. Но об этом – чуть позже. А пока…

А пока я собрал «темную силу» – наших механиков, мотористов, вооруженцев и прочую техобслугу. Ведь у командира звена в подчинении не только летчики, но и наземный персонал. Голова от этих забот пухнет. Так вот. У летчиков комбинезоны были синие, а у них – черные, чтобы грязь не видна была. А про темную силу я как-то болтанул, вспомнив «Звездные войны», а оно, глядишь, неожиданно понравилось технарям и привилось.

– В общем так, «темная сила»! Нельзя нам продолжать жить как попало, будем жить с кем придется. Отставить «хи-хи»! Пошутить нельзя. А теперь – серьезно. Нас ждут тяжелые бои, летчики ваши – молодые и неопытные. Ваша боевая задача, ваша обязанность – сделать на земле все, чтобы облегчить летчику победу в воздухе. Ясно? Не слышу! Ясно? Вот так-то.

Где ответственный за отделение радиоволн от радиопомех? Ага, иди сюда, голубь. Как летчики услышат мои команды, когда я сам себя не слышу, а? Один хрип и шум! Знать ничего не знаю, какие у тебя там контуры и какая наводка от двигателя! У тебя вся ночь в распоряжении – сиди и отстраивай рации так, чтобы они не мешали, а помогали в бою. Ишь ты! Как говорится: связь в бою – святое дело! Когда надо, ее нет. Так больше не будет. Если я не смогу скомандовать или предупредить летчика – он либо не выполнит боевую задачу, либо погибнет. Ты что, хочешь, чтобы на тебя показывали пальцем: «Вон Колька идет. По его вине погиб летчик такой-то»? А? Не хочешь, молодец, садись и думай, что делать. Надо – к инженеру полка иди, ясно? Садись.

Где наш начальник «огня и дыма»? Я вам, товарищ сержант, уже говорил, чтобы вы подтянули тросы управления спуском пулеметов на «семерочке»? Говорил. Сделано? Нет! Так какого же… Так почему вы смотрите мне в глаза обиженным взглядом? Да ты понимаешь, сержант, что летчик будет жать и жать на гашетку, а стрельбы нет?! Я вас отдам под трибунал за такие шалости, ясно? Прогуляетесь на фронт, в штрафную роту, благо тут недалеко – во-о-н на той стороне Волги, и расскажете там другим рас… растыкам, что попали в штрафники за пособничество врагу. Что-о-о «нет»? Не «нет», а «да»! А ну, взял пассатижи и бегом на стоянку! Проверить тяги на спуск у всех самолетов эскадрильи! Бе-е-гом, марш, я сказал!

Несколько минут я стоял, молча отдуваясь и стравливая пар.

– По силовой установке я вам не советчик, необходимых знаний нет. Но у вас есть инженер эскадрильи, инженер полка. На тринадцать-то самолетов! Надо – теребите их до потери пульса, но потери мощности двигателя допускать нельзя! Свечи – чистить после каждого вылета! Масло – фильтровать. Следить за радиаторами охлаждения. Культуру производства повышайте, «темная сила». Кабины самолетов должны быть всегда чистыми, чтобы на виражах летчик не моргал от пыли и мусора. А то – не успеешь моргнуть, как в задницу очередь получишь. Да и ваши комбинезоны… Сейчас же – взять банки и замочить их в бензине. Завтра утром чтобы были во всем чистом, проверю. И вообще – обратите самое серьезное внимание на свои машины. Все задиры, неровности – зачистить шкуркой, щели, стыки – затереть и зашлифовать, подумайте, как герметизировать все смотровые лючки. Надо бороться за каждый лишний километр скорости истребителя. Скорость – основа жизни в бою. Ладно уж, идите отдыхать. Но помните – я с вас не слезу!

Народ, придавленный моим тоном и целой кучей вскрытых ошибок, которые, в общем-то, были у всех на виду, тихо рассосался. Невдалеке в полумраке осталась стоять какая-то фигура. Чиркнула спичка, и ее свет вырвал из темноты знакомое лицо. О-о-о, черт! Тебя только мне не хватало!

– Круто, Туровцев, народ строишь. Но, понимаешь, я тут послушал, послушал – ведь прав ты. Кругом прав. Изменился ты, Виктор, другим стал. А был тихий да скромный такой.

– Я и сейчас тихий и скромный, товарищ лейтенант государственной безопасности. А изменился я после того, как «мессера» меня по небу гоняли и убить хотели. А потом зажгли и чуть-чуть не убили…

– Зачем же ты, лейтенант, так. Я ведь по-хорошему хотел… – обиделся на мой тон наш особист. – Да и прав ты во многом, я так и сказал.

– Ну, извините. Погорячился. Этот… оружейник… меня из себя вывел. Не пойму – то ли он дурак непробиваемый, то ли лодырь, то ли еще что. Разозлил он меня, паразит. Гнать его, по-хорошему, надо от самолетов. Не на месте он.

– Да, – хохотнул особист, – из-за него-то я и подошел к вам. Иду, понимаешь, а он, как лось в период гона, мимо меня – фьють! Думаю, кто мужика так напугал-то? А тут ты, оказывается, производственное совещание проводишь. Молодец!

– Хорош подначивать…

– Да я серьезно… Ну пойдем, что ли? Тебе спать уж пора – завтра с рассветом на крыло. А сержанта этого я посмотрю…

Вот завтра, с рассвета, все и началось. В полк позвонили и дали срочное боевое задание. К переправе, часам к восьми, должна была подойти свежая пехотная часть. Ее и надо было плотно прикрыть, чтобы ни одна бомба и рядом не упала.

Комэск отвел меня в сторонку.

– Ну, академик, что делать будем? Сил-то уж больно мало. Пятнадцать летчиков на тринадцать самолетов. Как задачу выполнять?

– Я бы, товарищ комэск, попробовал себя на место немцев поставить. Как бы они спланировали удар по переправе? Время у них ограничено. Им нужно застать всю пехоту на берегу, пока она переправляться не начала. В лоб они пойдут. Пустят вперед группу расчистки воздуха с задачей связать и увести из зоны прикрытия наши истребители, а лаптежники подойдут минут на пять позже, тысяч с двух – двух с половиной нанесут удар и низом к себе, а?

– Ну, может, и так. Даже, скорее всего, так.

– От нашего аэродрома лету до переправы четыре с половиной минуты. Давайте сделаем так…

Так и сделали. Полетели двумя парами. Комэск со своим ведомым и я с лейтенантом Демченко. Парень здорово стрелял, пригодится. Остальные сидели в кабинах истребителей в готовности номер один. Их приведет комиссар по нашей команде. А мы должны станцевать с немецкой группой расчистки воздуха. И завести их под недавно поставленные зенитные батареи, в артиллерийскую засаду. С зенитчиками договоренность была.

Мне снова досталась машина с передатчиком, это, собственно, было и необходимо. Солнце стояло еще низко, и прятаться в его лучах не имело смысла. Пара комэска пряталась в высоте. А моя пара виляла задницей над районом переправы, как бы говоря – а вот и мы, лохи. Бейте нас, кому не жалко.

Я крутил головой, как китайский болванчик. Хорошо – в комбинезоне шею не натрешь. А в гимнастерке ведь до крови натирали. А для нас самое главное – вовремя увидеть немцев. Увидел – значит, не будет неожиданной атаки, значит, они не смогут сразу навязать нам свою волю, свой рисунок боя. Ну и был у меня еще один сюрприз для камрадов. Я приказал набить ленты для пулеметов исключительно зажигательными патронами, а для 20-мм пушки ШВАК зарядить осколочно-фугасные снаряды с полуготовыми осколками и почти семью граммами взрывчатки в каморе снаряда. Надо ли говорить, что перед тем, как патронные и снарядные ленты улеглись в свои короба, я ласково погладил их все рукой, наделяя их самым горячим приветом для ребят с крестами на крыльях. Вот и посмотрим, что из этого получится. В наушниках зашипело.