Дэв знал, что Империя – враг. Империя разрушила его семью, обязав его отца развестись с матерью, чтобы заполучить возможность обзавестись социально приемлемой супругой, обеспечившей ему доступ в высшие командные сферы Империи. И пост этот, в конечном итоге, привел его к позору, военному суду, к самоубийству. Мать Дэва еще была жива, однако после проведенной над ее психикой реконструкции, превратилась в странную, недоверчивую, нелюдимую особу. А брат Дэва… где теперь был Грег?

Дэв вынужден был заняться поисками новой семьи для себя…

Семьи? А что вообще есть семья? Впечатление собравшихся вместе «я», но нечто более определенное, более… независимое. Не отражения и эхо Я, а каждое Я, сознающее свое право быть им.

Поразительно.

Сражаться против Империи. Не во имя отмщения, хотя поначалу именно отмщение было главным движителем. А потому, что Империя – несправедливость. Потому что душила индивидуальность, людские цели, Богом дарованное право предпринимать попытки и совершать ошибки, учиться на них и предпринимать новые попытки.

Потому, что она уничтожает барьер, отделяющий человека от машины.

Потому что старается навязать лишь один тип существования, один способ восприятия культур, столь не похожих друг на друга, как североамериканская и кантонская, японская и джуаниекундан, латиноамериканская и Северная хинди.

Потому что она несостоятельна, потому что утверждает торжество боли, принося индивидуальность в жертву конформизму.

Потому что ни одно из правительств не имеет права властвовать над душами и разумом людей.

Правительство. Конформизм. Индивидуальность. Странные мысли, чужие, непостижимые.

Однако теперь Я могло ясно ощущать и услаждаться этой ясностью потока мыслей. Тот комель, что человек обернул вокруг своей… руки… был поглощен, его черты подвергнуты анализу, выяснены его цели. То, для чего был создан комель, – чтобы перебросить мостик между двумя разными типами мыслящих существ, – Я уже постигло.

Но даже если доведенные до совершенства мыслительные аппараты обоих были настроены друг на друга, как все-таки могло Одно понять Другое, того, кто не мог ощутить те же аспекты окружающей Вселенной… или же разница в способе ощущения их так же велика, как велика разница между Скалой и не-Скалой?

Что произойдет, если здесь применена… нейростимуляция?

Внезапно Дэв очнулся… совершенно бодрым, хотя и не мог сразу же точно определить, закрыты ли его глаза или нет, поскольку его по-прежнему окутывала давящая тьма. У него было такое ощущение, что он лежал на водяном матрасе, хотя мягкие волнообразные движения под ним как будто бы не совпадали с его собственными.

Спина…

Он вспомнил о тех последних минутах ужаса, он помнил о той резкой боли в спине, пронзившей все его существо, после чего была уже только пустота в нижней части тела, словно она исчезла.

Хорошей, опытной команде инженеров-соматиков ничего бы не стоило вновь в два счета поставить его на ноги, но… откуда им здесь быть?

Предчувствуя самое страшное, он попытался пошевелить пальцами ног… и тут же почувствовал, что они двигаются!

Облегчение, которое он испытал, убедившись, что ноги его целы и невредимы, было неописуемым, но эта захлестнувшая его волна радости длилась до тех пор, пока ему не пришло в голову, что даже ампутация вызывает у человека, лишившегося конечностей, долгие фантомные боли и ощущения наличия их. Так что же было с ним?

Он обеспокоенно сунул руку вниз и… нащупал свою собственную ногу. Дэв готов был плакать от счастья. Боль куда-то исчезла, но в груди по-прежнему ощущалась тяжесть, будто на нее навалили целую кучу мокрой глины.

Что было на его груди! Что-то мягкое на ощупь. Что же это такое?

Дэв прекрасно помнил все, что предшествовало его падению в омут с Нага. Он был в туннеле, потом упал на эту массу ксенофобов.

Волна страха прошла по нему и… внезапно исчезла. Он был жив и, судя по всему, даже не ранен. Он чувствовал, что перегретый воздух от» давал серой, но никаких затруднений дыхания это у него не вызывало.

И сейчас ему вспомнились те удивительнейшие видения…

Сложность сознания очнувшегося Дэва Камерона восхищало даже больше, чем поразительный химический состав его бездыханного тела, когда он пребывал в беспамятстве. Каким же сложнейшим, затейливым узором рассыпались мысли в его мозгу, как удивительно было наблюдать за этими приливами и отливами нервных потоков, направляемых с самой вершины его мозга, растекавшихся потом по всей поверхности коры головного мозга, ощущаемых как волны взаимозависимой чувственной образности.

Я чувствовало… странность… Внутри этого создания, называвшего себя Дэвом Камероном, гнездилось столько всяких образов, множественных Я внутри единого создания, так сильно связанных друг с другом, даже проникших друг в друга, что порой трудно было отличить, где кончается одно и начинается другое. Этот Дэв Камерон решил бороться за то, что он называл «свободой» против угнетателя, называемого «Империей»; был и другой Дэв Камерон, холодный, расчетливый, трезвый логик, до сих пор жаждущий – это можно назвать лишь так – другого человеческого существа по имени Катя Алессандро.

Один поток внутри другого, одна мысль в другой. Это комплексное бытие воплощало в себе две ипостаси – Одного и Многих.

Мозг Дэва Камерона был поделен на две части, каждая из которых управляла и контролировала разные виды информации по-разному. Странным была и эта сеточка из необыкновенно чистых металлов, которая покрывала и пронизывала различные участки мозга, эти керамические и аллоевые узлы, вживленные в мозг и в ладонь, переплетенные с нервами, причем способ этот был явно заимствован из нанотехнологии. Вначале Я даже показалось, что это переплетение имело природное происхождение, но при более пристальном рассмотрении выяснилось, что это было чем-то таким, что решили добавить к организму снаружи. Любопытно. Люди не были наделены от природы нанотехнологическими способностями, но вынуждены были разработать эту технологию и обзавестись чем-то вроде особых протезов.