Это будет абсолютно новая армия – армия Конфедерации.

– Ты ведь, должно быть, понимаешь, – спросил он ее как-то утром не очень давно, во время одного из перерывов в дебатах в стенах Конгресса, – что ничего принципиально нового мы здесь не создаем?

Катя тут же принялась уверять генерала в том, что она, дескать, страшно восхищена его талантом организатора, умением делать что-то из ничего, ориентироваться в том хаосе, том стихийном смешении культур, людей, конфликтов, которое являли собой миры Приграничья.

– Вы как-то рассказывали мне, как прежние земные американцы уже однажды прошли через что-то подобное… когда же это было? Постойте… ах да, шестьсот лет тому назад!

– Семьсот шестьдесят лет тому назад, если уж быть точным. Едва только забрезжил свет Первой Индустриальной революции. А нашим предкам удалось совершить свою собственную революцию, направленную в общем-то против того, с чем мы пытаемся сразиться сейчас. Разумеется, шкала отсчета была тогда несколько иной, куда там им до наших замыслов и масштабов, но идеи, причины, чаяния – в сущности своей были теми Же. Все они – этот народ действительно представлял собой пестрейшую мозаику десятков автономных культур: фермеры, купцы, мореплаватели, ученые, переселенцы с западных территорий, еще Бог знает кто – словом, все они были объединены одним желанием – выразить свою идею о личности и свободе личности, оставаясь сынами того государства, которое было когда-то их родиной. Родина эта стала тиранить их, понимаешь, и очень желала удержать в своей железной руке. Но они-то ведь выросли. Эта жизнь на бескрайних полях и в горах изменила их, вселила в них веру в себя. Точно так же, как жизнь в нашем Приграничье переделала и нас. А теперь наша мать-Империя не может позволить себе просто отвернуться и позволить нам пойти своей дорогой.

Синклер, усевшись в своём кресле поудобнее, потер свою уже начинавшую седеть бородку.

– Самая большая из проблем, перед которыми оказались тогда американцы, – продолжал он, – суметь сделать так, чтобы эта в высшей степени пестрая и разнородная группа – тринадцать совершенно отдельных, самостоятельных колоний – чтобы они начали сотрудничать. Ведь каждый испытывал, что-то вроде зависти к другому… ну совсем как наши Варуна и Ново-Киев. Почти у всех существовали какие-то разногласия с соседом по таким вопросам, как, например, допустима ли работорговля или нет, все это очень похоже на споры наших «Свободы» и «Радуги».

– Работорговля? Так ведь работорговля поставлена вне закона уже Бог знает сколько столетий. Какая у нас может быть работорговля?

– А дети генной инженерии? Эти самые «геники»? Разве это не сходные проблемы?

Хотя сказано это было очень мягко, без тени упрека, лицо Кати тут же зарделось… Что это было? Смущение? Стыд? До сей поры она никогда не задумывалась об этом. Ей и в голову не приходило, что геники могут быть частью проблемы. Она ежедневно видела их десятками в парках и на улицах Джефферсона. В большинстве миров они, как правило, составляли незначительное меньшинство, их и их проблемы предпочитали оттеснять в тень и не выставлять напоказ.

– Во всяком случае, – продолжал Синклер, – полк из жителей Род-Айленда никак не желал идти в бой плечом к плечу с какими-то мэрилендцами или нью-йоркцами, если взять это в качестве примера. И командиром они желали видеть над собой уравновешенного, добродушного жителя Род-Айленда, а не какого-то там придурка из Вирджинии.

Все эти названия ничего не говорили Кате, хотя она смутно догадывалась, что Синклер имел в виду прежних земных североамериканских колонистов.

– Как я понимаю, они все были американцами?

Синклер улыбнулся.

– Ну, такого понятия как «американцы» тогда еще не существовало – тогда человек мог быть вирджинцем, жителем Род-Айленда или Пенсильвании и уж потом американцем. Слово «Америка» в те времена ассоциировалось с чем-то очень большим, слишком абстрактным. Как, например, Шикидзу для нас. Да что говорить, а разве ты можешь просто представить себе размеры такого колоссального образования, как Империя из семидесяти восьми миров? Если уж каждый мир в отдельности представляет собой целую вселенную, состоящую из самых различных групп населения, целую палитру культур и богатейшую историю, взять хотя бы к примеру нашу Новую Америку, нашу прежнюю родину, нашу Мать-Землю?

– Я никогда не задумывалась об этом, никогда не рассматривала все это с такой точки зрения, генерал, – призналась Катя.

– И вот тогда первые американские генералы встали перед необходимостью создания американской армии. Потребовалось, наверное, вмешательство самого Господа Бога, но армия эта, Континентальная армия, была создана и стала впоследствии их военной элитой с лучшими генералами и офицерами во главе, в рядах которой сражались ополченцы от каждого отдельного штата.

– И они победили в войне за независимость? Синклер криво улыбнулся.

– Не забегай вперед! Все было не так просто, и что не удалось сделать английским регулярным войскам, довершила зима, холода и недоедание.

Катя, я хочу еще раз напомнить тебе, что это просто какое-то чудо, что Новая Америка не была названа Новой Британией. А ведь до этого чуть было не дошло дело.

– Черт возьми! – с отчаянием воскликнула Катя. – Так на что же надеяться нам?

– Да не причитай ты! Они победили, победили, несмотря ни на что. Но это было много позже. Выстояли за счет своего упорства. За счет того, что они научились извлекать пользу из своих ошибок… и что враги их стали совершать больше ошибок, чем они сами. Попомни мое слово, Катя – прошлое никогда в точности не повторяет себя. Не спорю, что-то может показаться сходным, какие-то отдельные черты, но детали – никогда. Конечно, ты и твои «Первые рейнджеры» могут послужить аналогом Первой Континентальной армии. Но, если принять во внимание развитие наших технологий, найти силы, наши способности и выучку – а ведь ничего этого у наших предков-американцев не было – то у нас есть шанс, чертовски большой шанс одолеть этих империалов еще до того, как они вообще поймут, что мы действительно существуем, и возжелают раздавить нас, как жучков. И вообще, первое, что мы должны сделать, это попытаться убедить их в том, что для них же самих будет лучше оставить нас в покое и не втягивать ни в какие войны и битвы. Ведь рано или поздно каждая революция побеждает, слышишь, Катя, каждая! – На несколько секунд генерал замолчал, словно пытаясь заглянуть внутрь себя – консультировался со своим цефлинком, запросив у него какие-то данные. – Ну, вот, как всегда – ты снова меня заговорила, а я купился и наплел тебе Бог знает чего. Ты же знаешь, что история – моя слабость, Катя. Так что не следовало тебе меня заводить!