В первой же схватке мы сошлись с бэшками. Ох, и горячая же получилась свалка. Нам с Сашкой противостояли самые сильные, и сдаваться они не собирались. Мы сталкивались и сталкивались раз за разом, Бирюк тут же старался сделать захват, а я что есть силы тянул в сторону, стараясь не упасть и не выпустить Сашкины ноги. Схватка затянулась надолго. Я настолько устал, что у меня дрожали колени, и пот струился по лицу ручьями. Ор стоял в зале громовой, не на каждом матче «Спартака» такое услышишь. Как я ни старался, как ни цеплялся за седока-противника Сашки, все-таки победить нам в этом бою не удалось. Но мы и не проиграли. Просто в одно из столкновений мы вместе с ребятами из «Б» класса рухнули на дощатый пол спортзала в одну кучу. Я больно ушиб себе коленку, а Бирюк слегка ссадил локоть. Вторая наша пара проиграла, и, казалось, теперь нам не светит уже ничего, но слабак Петюня неожиданно в третьем столкновении скинул своего соперника с двуногого «коняги». Схватка с «Б» классом закончилась вничью. Теперь все зависело от того, как мы сразимся с другими классами. Нельзя было проигрывать ни одной схватки. Мы и выигрывали все, но ужасно было то, что бэшки выигрывали тоже.

Настала очередь последнего боя, против нас был восьмой «В», против наших главных соперников — сборная седьмых классов. Стало быть, у нас шансов на победу оставалось меньше. Мы сделали все, что могли, и чисто одержали три победы. Больше от нас не зависело ничего. А на «ристалище» спортивного зала осталась последняя четверка соревнующихся. Против сильнейшей пары девятого «Б» стоял хромой «конь» — Димка Кокошин и его седок-одноклассник, тот самый, которого я ловил за шиворот в коридоре. Пары столкнулись.

Витька Шеин из девятого «Б» ухватил Димкиного седока, словно клещами, за правую руку чуть выше кисти. Он вцепился в него, как спрут, и тянул изо всех сил на себя, пытаясь сбросить на пол. Его «конь», здоровяк Егоров, ломился в сторону резкими рывками. Димкин седок тут же почти был сорван со спины моего приятеля, но не упал, а повис над полом, натянутый как струна. Потому что Димка так держал его за ноги, что старшие ребята вдвоем не могли пересилить его хватки. Егоров «рыл» пол кроссовками, и Димка упирался изо всех сил, наклонившись в противоположную сторону, не выпуская ног своего седока и, словно настоящий тяжеловоз, свесив голову на грудь.

Мы не могли смотреть спокойно. Я орал: «Кокон, стой! Кокон, держись!» Так орал, что охрип и даже на некоторое время осип.

— Да разнимите же их! Остановите! — прорвался сквозь общий шум и крик испуганный голос какой-то учительницы.

Но разнимать не потребовалось. Пальцы Шеина соскользнули с запястья Димкиного седока, и обе пары, полетев в стороны, растянулись на полу. Ничья.

А это значило, что мы победили!

Нас поздравили и наградили. Наташка вручила нам здоровенный торт и, по-моему, уже не по сценарию, поцеловала каждого. Бирюк долго потом демонстративно тер щеку. А я никак не ожидал, что так буду радоваться этой победе. Впрочем, сиял улыбками, радовался и гордился весь наш девятый «А».

Преподаватели собрались кучкой вокруг Майи Михайловны и о чем-то горячо спорили, но почти шепотом.

— После в кабинете, — громко произнесла наша директриса.

Соревнование окончилось, но я и не догадывался, что главное для меня событие дня еще впереди.

Наверное, надо было съесть торт вместе с соперниками, так мне потом, много времени спустя, говорила мама. Но никто из нас после турнира даже не подумал об этом. Мы понесли его в класс. Сначала тащил я, а потом передал Петюне, ведь это он добыл нам то победное очко, на которое никто не рассчитывал. Он и Димка Кокошин. Его потную на спине голубую майку я заметил, когда мы поворачивали на лестницу, не доходя до физкультурной раздевалки. Димка куда-то спешил, прихрамывая сильнее обычного. Мне захотелось догнать его и поговорить, чтобы загладить вчерашнюю размолвку, хотя я и не считал себя в чем-то виноватым. Оставив своих, я побежал к Димке.

Он уже почти дошел до раздевалки, у входа в которую, привалившись спиной к стене, стоял мрачный Егоров, недавний Димкин противник. Кокошин уже миновал его, когда Егоров выставил ногу и сделал подножку. Димка запнулся и упал, чуть не ударившись лицом о дверной косяк, но вовремя успел выставить руки. Он тут же вскочил и повернулся лицом к обидчику.

— Иди, иди, Кокон, — насмешливо произнес Егоров, — хромай дальше, колченогий.

Димкина рожа покраснела, и он толкнул Егорова в грудь, тот сразу ударил Димку, они сцепились. Если бы они хоть дрались один на один, но сзади подскочил еще и Шеин, подпрыгнул и повис у Димки на плечах, схватив руками за горло. Димка опять повалился на пол. Я бросился ему на помощь и успел дважды врезать Егорову, прежде чем на меня набросились другие бэшки, стоявшие неподалеку. Наверное, в этот раз нас бы с Кокошиным отметелили, но очень скоро откуда-то прибежали Бирюков со Шмелевым, и началась всеобщая потасовка.

Анна Васильевна, наша физичка, умеет орать так, что может мертвого поднять из могилы. Живые же сразу замирают в каком-то ступоре. По крайней мере, я не раз это наблюдал на примере моих одноклассников. Стоит ей гаркнуть, все прекращают любые разговоры, глаза устремляются на Анну Васильевну, и в классе водворяется полная тишина и порядок. Впрочем, гаркает Анна Васильевна редко, у нее на уроках и так обычно тишина и порядок, не то что у Дяди Хими.

На сей раз она налетела на нас с таким криком, что почти все сразу перестали драться, а Егорова с Кокошиным Анна Васильевна растащила с помощью русички.

Погасив беспорядки, Анна Васильевна выстроила всех по стенке.

— Так, все со мной в кабинет к Майе Михайловне, и ты, Швецова, тоже, — скомандовала она нам и каким-то образом оказавшейся рядом Наташке.

Никто даже не подумал возражать, все как под гипнозом поплелись за физичкой. Нина Петровна, русичка, замыкала шествие. Все же некоторым из «Б» класса удалось смыться еще в то время, когда учительницы растаскивали Егорова и Димку.

В приемной Анна Васильевна приказала нам подождать, а сама приоткрыла дверь кабинета. Там тоже кипели страсти.

— Этого делать было нельзя! Нельзя допускать такого! — вырвался из кабинета взволнованный женский голос. Я узнал по нему Наталью Леонидовну, учительницу английского. — Я знаю этих ребят, кого с третьего класса, а кого и с первого. Это прекрасные дети. Я никогда не видела у них таких лиц, как сегодня. Это же настоящее стравливание! Какие-то гладиаторские бои! От вас, Андрей Васильевич, я такого не ожидала.

— Ну, Наталья Леонидовна, а борьба, а бокс, а хоккей. Вы посмотрите на лица спортсменов. Ведь многие дети занимаются этими видами спорта, — загудел в ответ наш физкультурник.

— Андрей Васильевич, я не знаю, что там у спортсменов, но эти дети хорошие…

Тут ее прервала директриса, видимо, заметив Анну Васильевну в дверях кабинета. Физичка сразу вошла внутрь, еще раз зыркнув на нас глазами, мол, стойте на месте.

— Все, кранты, — Бирюков проводил ее взглядом, полным тоски и безнадежности. — Меня убьют дома.

Шмелев молча сопел, свесив голову. А я подумал, что мама опять будет плакать. Последний раз такое случилось прошлым летом, когда меня побили. Трое «конкурентов» из «Б» класса, захваченные в плен Анной Васильевной, стояли отдельно от нас у другой стенки, тоже бледные и встревоженные. Наташка отвернулась к окну и, по-моему, пустила слезу.

Дверь директорского кабинета отворилась, и оттуда появилась сама Майя Михайловна.

— Ну, кто тут у нас? — произнесла она, задержавшись на пороге, и некоторое время разглядывала нас строгим изучающим взглядом, сложив руки на животе. Мы все старались не смотреть ей в глаза, лично я считал перстни и кольца на руках нашей директрисы. Их было четыре. Три перстня и одно обручальное кольцо. По два на руку.

— Все те же лица, — подвела итог своим наблюдениям Майя Михайловна. — Кокошин здесь, Егоров, Никишов, Халилов, Шмелев, Бирюков…

— Чего Бирюков? — прогундосил Сашка. — Всегда Бирюков.