По вечерам, перед тем как заснуть, она часто вспоминала мозолистую руку отца, заботливо лежащую у нее на плече, когда он провожал ее в школу. Она вспоминала истории о дальних странах, которые он рассказывал, представляла себе, как гладит длинные светлые волосы матери, схваченные на затылке золотой заколкой, еще одним отцовским подарком.

Когда тело Роз начало наливаться, ей пришлось пресекать неуклюжие попытки дядюшки Тома залезть к ней под юбку. Он, однако, не отступался, при каждой возможности норовил прихватить ее. Она попросила врезать в ее дверь замок, но Том отказался, сказав, что в случае пожара запертая дверь не позволит ей вовремя выскочить из дома. После этого разговора по вечерам Роз боялась сомкнуть глаза, а когда все-таки засыпала, ей снился дядя Том, забирающийся к ней в постель. Просыпалась она, как от толчка, в холодном поту.

Когда Роз стала замечать, как меняется ее фигура, обратила она внимание и на то, сколь отличается она от своих одноклассников. Ее полностью исключили из внешкольной жизни. На большой перемене девочки не звали ее съесть ланч в их компании, после уроков никто не приглашал ее в гости. Она была изгоем. Изоляция причиняла душевную боль, и ей стало знакомо новое чувство: зависть. Роз считала, что с ней обошлись несправедливо. Почему остальные избегают ее? Почему смотрят на нее сверху вниз, даже не удосужившись понять, что она за человек?

Как только она закончила среднюю школу, Джеймс Миллер решил, что полностью выполнил взятые на себя обязательства. С той поры он относился к ней с холодным пренебрежением, точно так же как и к остальным слугам «Лорела».

Глава 5

Роз пыталась отмести прочь воспоминания о тех ночах, когда она боялась заснуть. Она помнила, как нашла дыру, которую Том просверлил в стене между своей спальней и ванной комнатой, чтобы подсматривать за ней. «Нет, — сказала она себе, — не надо думать об этом». И отогнала эти мысли, подставив тело струям воды.

Роз успела одеться и спуститься к завтраку практически вовремя. Отец Ивена, Джеймс Миллер, вдовец-миллионер и «хозяин особняка», — она слышала, как однажды он отрекомендовался именно так, — настаивал на том, чтобы каждое утро они встречались за завтраком ровно в семь. Никакие оправдания не принимались. Сам завтрак он называл «периодом спокойного общения». Роз взглянула на часы. Алексис уходит в школу через час. Сегодня она оказалась не столь пунктуальна, как обычно.

В тот день, похоже, ее опоздание не вызвало неудовольствия старшего Миллера. Скорее, наоборот. Подходя в двери, Роз услышала громкие крики. Ивен и Джеймс о чем-то спорили. Она остановилась, решив подождать, пока они не разберутся между собой.

— Я ничего не могу поделать. Димитрий хочет, чтобы его представлял я, — услышала она слова Ивена. — Никакой другой адвокат нашей фирмы ему не нужен. Он мог бы обратиться в другие фирмы, нанять самого лучшего криминального адвоката. Средства у него для этого есть. Так нет, он настаивает на моей кандидатуре.

— Именно это меня и настораживает, Ивен. Я убежден, он что-то затевает. Почему мы? Почему теперь? Я готов поспорить на этот особняк, что его первый адвокат отказался от ведения дела не по болезни. Джек Лестер симулировал боли в груди. Вся эта история о сердечном приступе — выдумка. Димитрий, этот сукин сын, приготовил нам какой-то сюрприз.

Послышался удар кулака о стол.

Таких интонаций в голосе Джеймса Роз не слышала никогда. Старшему Миллеру еще не исполнилось семидесяти. Угловатыми чертами лица Ивен был обязан отцу. Но старика отличали заостренный нос, более полные губы и глаза, все еще сверкающие честолюбием. Джеймс Миллер никогда и никого не боялся, а тут в его голосе звучал испуг.

— Вероятно, он решил, что пришел час расплаты, — продолжил Джеймс. — Я удивлен, что он так долго выжидал. Но этому не бывать. Он не сможет втянуть в скандал ни нашу семью, ни фирму.

— Я сделаю все, что смогу, — попытался успокоить отца Ивен. — Я постараюсь урезонить его при нашей сегодняшней встрече.

— Не пытайся! — вскричал Джеймс. — Выясни, чего он хочет, а потом я решу, как с ним договориться. Я приложил слишком много усилий, чтобы вывести нас на нынешний уровень. Твоя популярность неуклонно растет. Скоро мы начнем кампанию по выдвижению тебя на пост губернатора. Отработаешь в этой должности один или два срока, а потом переберешься в Белый дом.

Ивен понизил голос.

— Папа, ты не думаешь, что о Белом доме мечтать рановато?

— Отнюдь, — отрезал Джеймс. — Я вложил все, что у меня есть, в твою политическую карьеру. Я заручился доверием и поддержкой всех моих друзей, политиков, бизнесменов, профсоюзных лидеров. Готов спорить, если бы выборы проводились в самое ближайшее время, твой рейтинг рос бы с каждой неделей. Твоя харизма привлекает людей. Ты — наш следующий Джон Кеннеди. И я, черт побери, не позволю Димитрию разрушить мою мечту.

* * *

Именно отец пробудил в Ивене интерес к политике. Джеймс Миллер представлял собой третье поколение рулевых политической машины, и по своему влиянию Миллеры ничем не уступали ни Вандербилтам, ни Асторам. Все состояние первого Миллера, Джона Джеймса, прадеда Джеймса, и его семьи состояло из коровы да нескольких свиней, которые и позволяли им переживать зимы. Денег у него практически не было. Его сын, Джон Джеймс Второй, вырвал семью из трясины бедности и вознес в стратосферу богатства, разработав целую систему выращивания скота, начиная от выкармливания телят до транспортировки бычков из коровников в кузовах грузовиков на скотобойни. К тому времени как отец Джеймса, Чарльз Джеймс Миллер, поступил в колледж, семья уже купалась в деньгах, завязала многочисленные социальные контакты и приобрела достаточный политический вес. В Нью-Йорке Миллеры входили в число четырехсот самых влиятельных семей, а Чарльз Миллер стал старшим сенатором от Нью-Йорка. У Джеймса не было необходимости приумножать семейное состояние. Он вполне мог жить на проценты с инвестиций.

Но Чарльз решил, что Миллерам надо утвердиться на политической сцене. И Джеймс стал юристом, специализирующимся на лоббистском законодательстве. Его воспитание строилось на единственном постулате: «Миллеры могут купить что угодно и кого угодно». На практике это означало, что Джеймс Миллер всегда добивался желаемого, независимо от того, скольких людей он при этом оттолкнет, сбросит в канаву или растопчет.

Отец и сын все еще спорили, когда Роз открыла дверь. При ее появлении разговор оборвался.

Первым прервал затянувшуюся паузу Ивен:

— Роз, тебе сегодня получше?

Она выдавила из себя улыбку.

— Я проспала.

— Тебе нужен отдых. — Он подошел, нежным движением отбросил с ее лба прядку волос, поцеловал в щеку. — Съешь что-нибудь. Прошлая неделя выдалась у тебя совершенно сумасшедшей, и неудивительно, что вчера ты лишилась чувств.

Роз видела, что Ивен старается отвлечь ее внимание от разговора с Джеймсом.

— «Бордмен букс» следовало бы лучше заботиться о своей звезде, — добавил Джеймс.

Слова эти он произнес с улыбкой, но Роз знала, о чем он думает. Такие мужчины, как Джеймс, не могли понять женщин, которые, имея богатого мужа, стремились завоевать собственное место под солнцем. Роз встретилась с Джеймсом взглядом и долго не отводила глаз. Достаточно долго для того, чтобы он понял, что ее не обманула его фальшивая забота. Потом вновь посмотрела на Ивена.

— О чем вы спорили? Я правильно поняла... ты собираешься представлять Димитрия?

Ивен похлопал ее по руке.

— Выводы делать еще рано, я постараюсь его от этого отговорить. Мы все знаем, что это безумие. Ума Димитрию не занимать. Димитрий поймет, что надо искать другое решение.

Но слова его звучали не слишком убедительно. Похоже, он и сам в них не верил.

Еще раз прокручивая в голове подслушанный спор, Роз оглядела роскошно обставленную комнату. Стены, расписанные цветами, на полу персикового цвета ковер. В дальнем углу два огромных, от пола до потолка, окна, из которых открывался прекрасный вид на сад. На середине комнаты стоял стол для завтрака, сработанный в девятнадцатом веке, вокруг него — стулья красного дерева того же периода. Сиденья и спинки стульев обтягивал пестрый ситчик, тех же цветов, что занавеси на всех семи окнах комнаты. Роз могла бы сказать, что обстановка залитой солнцем комнаты для завтрака действительно располагала к «спокойному общению», но сегодня она чувствовала пульсирующее вокруг стола напряжение.