Мне не составило труда познакомиться со слугой сэра Джулиана Фрика. Он является членом того же клуба, что и мой друг, слуга достопочтенного Фредерuка Арбатнота, который с большим удовольствием познакомил меня с ним. Вчера (в воскресенье) он пригласил меня в Клуб на обед, и мы сидели за одним столом с человеком по имени Джон Каммингс. После обеда я пригласил Каммингса к себе и предложил ему виски и сигару. Ваша светлость извинит мне мою вольность, зная, что не в моих привычках поступать таким образом. Однако я давно обратил внимание, что, если хочешь расположить к себе слугу, покажи ему, что ты не промах поживиться за счет хозяина.

(«Я всегда считал Бантера знатоком человеческой природы» – заметил лорд Питер.)

Я угостил его вашим портвейном («Черт бы тебя побрал!» – возмутился лорд Питер), ибо помню, как вы и мистер Арбатнот восхищались им. («Хм!» – пробурчал лорд Питер).

Результат соответствовал моим ожиданиям, однако, я с сожалением должен признать, слуга ничего не понял в портвейне и курил с ним сигару (одну из ваших лучших, милорд). Как вы понимаете, я не стал ему пенять, милорд, но не могу не высказать вам мои чувства. Могу ли я воспользоваться случаем и отдать должное великолепному вкусу вашей светлости во всем, что касается еды и одежды? Смею вас уверить, что для меня не только удовольствие, но и отличная школа прислуживать вашей светлости.

Лорд Питер важно покивал головой.

– Эй, Питер, какого черта ты киваешь и улыбаешься? – неожиданно проснувшись, воскликнул герцог. – Что-нибудь приятное?

– В высшей степени, – ответил лорд Питер. Герцог с сомнением уставился на него.

– Надеюсь, ты не собираешься жениться на хорошенькой хористке?

И снова уткнулся в "Таймс".

За обедом я постарался изучить вкусы Каммингса и понял, что он предпочитает мюзик-холл.

Едва подав ему портвейн, я навел разговор на эту тему, так как вы, ваша светлость, позволили мне посмотреть все премьеры в Лондоне. Я постарался вести себя попроще и понравиться ему. Должен сказать, его взгляды на женщин и на представления были именно такими, как я ожидал от человека, курящего сигару под портвейн вашей светлости.

Налив ему второй бокал, я намекнул на занятия вашей светлости. Чтобы сэкономить время, я представлю наш разговор в виде диалога и постараюсь не упустить ничего более или менее значительного.

Каммингс: Мистер Бантер, у вас как будто есть возможность наслаждаться жизнью.

Бантер: Возможности есть у всех, надо только уметь ими пользоваться.

Каммингс: Легко вам говорить, мистер Бантер. Вы ведь не женаты.

Бантер: К счастью, мистер Каммингс.

Каммингс: Да уж... Но мне поздно говорить. (Тут он тяжело вздохнул, и я подлил ему портвейна)

Бантер: Миссис Каммингс живет в доме на Баттерси?

Каммингс: Да. Она тоже работает на моего хозяина. Ну и жизнь! Днем приходит еще одна женщина. Ну и что? Там скучно, как не знаю где. Почти все время мы одни.

Бантер: Сочувствую вам, мистер Каммингс.

Каммингс: Да уж. Вам хорошо тут, на Пиккадилли, можно сказать, в самом центре. Наверно, вашего хозяина частенько не бывает дома.

Бантер: Частенько, мистер Каммингс.

Каммингс: Значит, и вас тоже часто не бывает дома?

Бантер: А вы как думаете, мистер Каммингс?

Каммингс: Так и думаю. Вот это жизнь! А у меня жена, да еще зануда доктор в хозяевах, который только и делает, что ночи напролет кромсает трупы и ставит опыты над лягушками.

Бантер: Но ведь и он, наверное, уходит иногда?

Каммингс: Не часто. И всегда возвращается до двенадцати. А что он устраивает, стоит ему позвонить, а тебя нет! Можете мне поверить, мистер Бантер.

Бантер: У него плохой характер?

Каммингс: Да нет. Вот только он словно видит вас насквозь, словно вы у него на столе и он собирается вас резать. Понимаете, мистер Бантер, я ничего не могу сказать, вот только смотрит он... Правда, разговаривает он вежливо. Извиняется, если что. А что толку, если он уходит, а вам уж больше не заснуть?

Бантер: Вон оно что! Он не разрешает вам ложиться?

Каммингс: Да нет! Совсем не то! Дом запирают, и все укладываются в половине одиннадцатого. Такое он установил правило. Не могу сказать, чтобы мне это очень нравилось. Но уж если я ложусь в постель, то хочу в ней спать.

Бантер: А он что делает? Бродит по дому?

Каммингс: Всю ночь. Входит-выходит. У нас же дверь в больницу.

Бантер: Мистер Каммингс, неужели такой великий человек, как сэр Джулиан Фрик, работает по ночам в больнице?

Каммингс: Он работает для себя... Говорит, занимается наукой. Кромсает людей. Все считают, что он очень умный. Может вас или меня разобрать на кусочки, как часы, а потом собрать снова.

Бантер: Вы, наверное, спите внизу, раз так хорошо все слышите?

Каммингс: Нет, наверху. Ну и что? Он так хлопает дверью, что может разбудить и мертвого. Во всем доме слышно.

Бантер: Да уж, сколько раз я говорил об этом лорду Питеру! И еще он любит болтать по ночам. И принимать ванну.

Каммингс: Ванну? Неужели, мистер Бантер? Мы с женой спим рядом с комнатой, где установлен бак. Там такой шум. Всегда. Как вы думаете, мистер Бантер, когда он принимал ванну ну, скажем, в понедельник?

Бантер: У нас бывает и в два ночи, мистер Каммингс.

Каммингс: Правда? Так вот. Он принимал ванну в три часа ночи – то есть уже во вторник. И нас разбудил. Честное слово.

Бантер: Не может быть, мистер Каммингс.

Каммингс: Он режет свои трупы, мистер Бантер, а потом хочет, видите ли, смыть с себя грязь. Теперь понимаете? Неплохо, правда? Ну, как вы думаете, прилично джентльмену посреди ночи заниматься трупами?

Бантер: У великих людей свои представления о жизни и о приличиях.

Каммингс: Ну да, только мне это не по вкусу. (Я верю ему, ваша светлость. У Каммингса нет даже намека на величие, и брюки он носит такие, в каких стыдно, мне кажется, ходить человеку его профессии.)

Бантер: И он всегда так поздно работает, мистер Каммингс?