С той минуты как Гильом оставил ее в цыганском шатре, какие-то люди все время перевозили ее с места на место, обращаясь с ней достаточно хорошо, однако сохраняя полное молчание о том, куда и зачем ее везут.

Бегство было абсолютно невозможно, так как похитители действовали слаженно и быстро.

Часть пути они проделали на корабле, и, когда однажды ночью он причалил к берегу, Розали сразу узнала знакомые запахи английской пристани, воздух Лондона и звуки родной речи. Конечно, она была рада, что ее привезли не куда-нибудь, а именно в Англию, где все было так знакомо.

Судя по суровой тишине, окружавшей ее, Розали заключила, что она находится в доме, расположенном в самой глуши – не было слышно ни стука экипажных колес, ни ржания лошадей, ни чьих-либо голосов. Время от времени она слышала лишь шарканье прислуги за дверью. Она поняла, что им было приказано игнорировать ее настойчивый стук и крики.

– Трусы, – пробормотала она, бросая надкушенное яблоко. – Все вы трусы! У вас не хватает смелости посмотреть мне в глаза и ответить, почему меня держат здесь против моей воли!

Голос ее стал громче, когда в бессильной ярости она воскликнула, обращаясь к запертой двери:

– Я не знаю даже, ночь сейчас или день! Я задыхаюсь здесь. У меня нет ни книг, ни газет… Черт бы вас всех побрал! У меня нет больше сил ждать!

Молчание.

– Я скоро сойду с ума, – прошептала она, сжимая виски и делая несколько глубоких вдохов, чтобы как-то успокоиться.

Расстегнув верхние пуговицы своего закрытого платья цвета лаванды, она легла на постель, закрыла глаза и стала думать о Рэнде.

Где он сейчас? Что делает? Удалось ли ему выведать у Гильома, куда увезли ее?

"Он найдет меня, – говорила она себе. – Он перевернет вверх дном всю Францию и Англию, но найдет меня".

Розали не сомневалась в его любви, в его силе и настойчивости. Она улыбнулась, вспомнив, каков Рэнд в гневе.

Хотя он по-настоящему способен был внушить ей страх, что-то внутри ее всегда заставляло ее восхищаться им в эти минуты, так как сила и ярость напоминали ей о его страсти.

Она вспоминала его смех, и его восхитительную белозубую улыбку, и смелый блеск его глаз. И почувствовала вдруг, что постепенно успокаивается…

– Никто не сможет разлучить нас, – проговорила она. – Ты – моя жизнь, без тебя я ничто. Верни меня к жизни, Рэнд!

Розали повернулась на бок и тихо уснула, прислонившись щекой к подушке.

Когда она наконец открыла глаза, то увидела яркий свет, льющийся из соседней комнаты. Розали быстро встала, но тут же замерла из-за вновь наступившей темноты.

– Зажгите лампу, – раздался вдруг хриплый мужской голос. Розали послушно подкрутила фитиль, больно обжегшись о горячее стекло, и увидела находившегося в комнате незнакомца.

Он был приблизительно вдвое старше ее, высокий и сильный, с бледным лицом и темными с проседью волосами. Глаза его, черные и блестящие, как оникс, в упор смотрели на нее.

– Люси, – произнес он, и голос его задрожал. Розали отерла пот со лба, испуганно глядя на незнакомца.

– Я.., я не Люси, – ответила она.

Мужчина медленно покачал головой.

– Я знаю. Вы – се дочь.

– Да.

Она хотела было отойти в сторону, но он, внимательно наблюдая за ней, казалось, готов был помешать ей сделать следующее движение.

– Меня держат взаперти целую вечность, – сказала Розали. – Почему вы делаете это? Кто вы?

– Мне очень жаль, мисс Донкастер.

– Это не мое имя, – резко ответила Розали. – Меня зовут Розали Бел…

– Это не имеет никакого значения, – прервал он, подходя ближе. – Люси принадлежала мне, а вы – ее дочь, и, значит, вы тоже принадлежите мне.

– Люси.., принадлежала вам? – шепотом переспросила Розали.

Что это могло значить?

– Вы… Донкастер?

Он усмехнулся от такого предположения и тряхнул черными с проседью волосами.

– Я – граф Ротерхэм.

Розали побледнела.

– Я не понимаю вас, – с усилием выговорила она, – Люси никогда не принадлежала вам. Она была влюблена в Джорджа Браммеля!

– Молчите, – хрипло произнес он, лицо его исказила внутренняя мука.

Розали вздрогнула, но продолжала прямо смотреть ему в глаза.

Граф улыбнулся.

– Какая отчаянная смелость!

– Моя мать боялась вас? – спросила Розали.

– Если бы она хранила верность, у нее не было бы причин бояться меня. Я очень любил ее. Она была ангелом во плоти – мне все нравилось в ней… Мою страсть никто, кажется, не понимал, и уж, конечно, не этот трус, ваш отец… Я любил ее застенчивость, ее безмятежность, ее прозрачную кожу и длинные волосы…

Он взял локон Розали и долго держал в руках, лаская его бледными худыми пальцами.

– Ваши волосы даже длиннее, чем у нее. И у вас ее глаза… Вы знаете это?

Розали покачала головой.

– Голубой цвет Донкастеров, – продолжал Ротерхэм. – Отличительная черта их рода – темно-голубой, почти фиолетовый оттенок глаз…

– О, – с удивлением произнесла Розали, – я думала, что наследовала…

– Вы думали, что если его глаза голубые, то, значит, и ваши тоже, – горько проговорил он. – Нет, вовсе нет.

Глаза Браммеля не такие яркие, как ваши, не такие страстные и выразительные.

– Можете говорить что угодно о нем, – сказала Розали, чувствуя, что по ее телу начинают бегать мурашки от его прикосновений.

"Он хочет затащить меня в постель", – с ужасом думала она. Потом, улыбнувшись неуверенной, дрожащей улыбкой, произнесла с деланным спокойствием:

– Ничто не изменит того факта, что он мой отец и что Люси выбрала именно его…

Ротерхэм мрачно выругался и, подойдя совсем близко, прижал ее к стене. Розали чувствовала его тело сквозь тонкие покровы ткани и попыталась отстраниться, но Ротерхэм крепко держал ее в своих объятиях.

– Почему же вы не кричите? – спросил он, и Розали почувствовала его дыхание на своей щеке.

– Не вижу смысла, – прошептала она. – Нет, я не стану кричать. Я знаю, вы хотите напугать меня, но вам это не удастся. Я не боюсь вас, я просто испытываю к вам отвращение, точно так же, как моя мать.

– Ты просто потаскушка, точно такая же, как твоя мать, – прошипел Ротерхэм, сжимая ее так сильно, что Розали не могла уже дышать. – Я знаю все о твоих отношениях с Беркли, об этом знает каждый! Но теперь ты будешь мне наградой за все то время, когда я любил Люси и не мог насладиться ею!

– Вы – сумасшедший! Я не Люси! – закричала Розали.

– Ложь! Во всяком случае, ты – часть ее, – возразил он, закрывая глаза. – Ты чувствуешь все, как будто ты – она! О Боже, ты смотришь на мир ее глазами!

Он застонал и попытался поцеловать Розали.

– Я искал тебя с той самой минуты, как Люси ушла из жизни, – пробормотал он. – Все эти годы я знал о твоем существовании, с того самого момента, как увидел ее во Франции, беременную тобой. Маленькая дрянь! Она носила в утробе отродье Браммеля, будучи помолвлена со мной!

Розали, не в силах более вынести это, закричала, пытаясь ударить его, но Ротерхэм легко схватил ее за запястья и сжал их так сильно, что пальцы ее побелели. – – Вы заплатите за все своей жизнью, – проговорила Розали, не узнавая свой голос. – Если я не убью вас, то кто-нибудь другой отомстит за меня!

– Ты имеешь в виду своего любовника, – сказал Ротерхэм, прикасаясь к ее груди. – Учти, ты никогда больше не увидишь его. А если убежишь, то он будет убит в течение часа после твоего побега.

– Нет!

Розали отчаянно боролась с ним, вырываясь из его объятий, и в очередной попытке освободиться с силой ударила его в шею. Ротерхэм на секунду разжал пальцы, открытым ртом глотая воздух, а Розали, воспользовавшись его замешательством, побежала к двери. Она повернула ручку и с облегчением почувствовала, что та поддалась. Отворив ее, Розали что было сил устремилась прочь. Она слышала позади громкий топот и бежала как безумная по направлению к холлу, а оттуда к бесконечно длинной лестнице, ведущей к выходу.

Все плыло у нее перед глазами – застывшие в изумлении фигуры слуг, горничная, зачем-то бегущая ей навстречу…