– При чем здесь прозвище?… – Крохин недоверчиво посмотрел на Голубева, как будто заметил, что его разыгрывают. – «Якуня-Ваня» – это была любимая присказка моего отца. Дальше что?…
– Да нет, ничего, – торопливо проговорил Голубев и вздохнул. – Умер ваш отец, умерла и присказка.
Крохин натянуто усмехнулся:
– Естественно.
– Кстати, когда и где он умер? – спросил Антон.
– В Томской психиатрической больнице. В пятьдесят шестом году у отца случилось тяжелое психическое заболевание, а через два года он скончался.
– Сами вы не пытались отыскать драгоценности деда?
– Столько лет спустя?… Кто ж их теперь найдет?… – Крохин задумчиво опустил голову. – Правда, однажды, охотясь в Потеряевом озере с подводным ружьем, я натолкнулся у острова на затопленные подводы. Похоже, это были подводы моего деда, но, кроме чайного сервиза, там уже ничего не было.
– А вы к старушке Гайдамаковой не обращались?
Крохин будто испугался:
– Никакой Гайдамаковой я не знаю!
Антон укоризненно посмотрел на него:
– Опять вы не откровенны, Станислав Яковлевич… Насколько нам известно, Елизавета Казимировна Гайдамакова – давняя ваша знакомая из Березовки. Если забыли, напомню, что она была у вас на приеме в больнице в этом году, девятого августа. Помните, когда вы купили у Торчкова лотерейный билет?…
– Что-о?!. – Крохин чуть было не вскочил со стула. – Мотоцикл я выиграл по собственному билету и продал его в соответствии с существующим порядком, через комиссионный магазин. Я ведь, кажется, вам объяснял, товарищ Бирюков, когда вы приходили ко мне домой. Зачем опять возвращаться к бесплодному разговору?
– Затем, Станислав Яковлевич, что в тот раз вы были со мной еще более не откровенны, чем сегодня… – Антон сделал паузу. – Хотите, расскажу подробнейшим образом всю нечистоплотную историю с лотерейным билетом?
– Нечистоплотную?… – на лице Крохина мелькнула обида и он с вызовом ответил: – Хочу!
К подобным приемам допроса Антон прибегал только в тех случаях, когда не сомневался в достоверности сведений, которыми располагал. Это давало возможность не играть с допрашиваемым в кошки-мышки и, как правило, ускоряло выяснение истины. Сейчас по лотерейному билету уголовный розыск имел ясную картину, и Антон заговорил:
– Собственно, не буду пересказывать то, что вы, Станислав Яковлевич, прекрасно знаете без меня. Это скучное занятие. Я только покажу вам одну вещь, и вы все поймете…
– Какую еще вещь? – насторожился Крохин.
Антон достал из сейфа золотой перстень, показал его Крохину и спросил:
– Узнаете?… Будете лукавить, напомню, что на этой вещице даже имеется семейный вензель Кухтериных.
Крохин изменился в лице. Показалось, будто скрежетнул зубами. Видимо, поняв, что карта бита, почти прошептал:
– Перстень стоит почти семьсот рублей, так что с Птицыным я рассчитался сполна и статью за спекуляцию мне не пришьете, – растерянно взглянув на Антона, быстро спросил: – А у Торчкова что, свидетели есть, как он продавал мне лотерейный билет?
– Разве в этом дело… – Антон брезгливо поморщился. – Откуда у вас этот перстень?
– По наследству, от матери. Вензель «АК» означает «Ариадна Кухтерина». Еще вопросы будут?
Антон наклонил голову:
– Будут, Станислав Яковлевич. Зачем все-таки приезжала к вам Гайдамакова в последний раз?
Крохин уставился взглядом в пол.
– Кажется, вспомнил теперь старушку из Березовки, – помолчав заговорил он. – Она несколько раз лечила у меня зубы, а последний раз приезжала за мышьяком. Сказала, одолевают в доме крысы. Вместо мышьяка я дал ей два пакета крысида.
– Знаете о том, что этим крысидом отравлены не только животные Гайдамаковой, но и ваша собака?
– Кто это мог сделать? – неподдельно удивился Крохин.
– Не догадываетесь?…
– Клянусь святыми!
«Есть ли для вас что-нибудь святое?» – чуть было не сорвалось у Антона, но он сдержался и спросил:
– Что вас связывало с одноруким заготовителем? Зачем он с Торчковым недавно приезжал к вам?
– Ничего меня с ним не связывало, – вяло, как будто потеряв последние силы, ответил Крохин. – Просто я иногда сдавал ему скопившуюся в доме макулатуру. Сами понимаете, кроме заезжих заготовителей, в райцентре макулатуру деть некуда. А ведь это ценность, зачем же ей пропадать…
– Ковер, завернутый в простыню, который лежал у вас в мезонине, на макулатуру выменяли?
– Какой ковер? Нет у меня в доме никаких ковров.
– Правильно, сейчас нет. А почему?… – спросил Антон и сам же ответил: – Потому, что заготовитель попутно с содержимым тайника прихватил и ковер, который перед этим вам привез. В телеге у него нашли этот сверток.
Крохин словно онемел. Диковатым, вконец испуганным взглядом заметался между Антоном и Славой Голубевым, как будто искал у них поддержки, и вдруг, захлебываясь, почти закричал:
– Значит, это он!… Он!… Его немедленно надо арестовать. Это страшный человек… Это грабитель!… Отец рассказывал, на чьей совести бриллианты моего деда, и предупреждал, что этот человек всю жизнь будет охотиться за ними. Я знал историю похищения бриллиантов, но я… я представлял его глубоким старцем…
– Правильно представляли, – перебил Антон словоизлияние Крохина. – Однорукий заготовитель не грабил купца Кухтерина, его тогда и на свете еще не было, так же, как не было и вас. Говоря вашими словами, он… потомок того грабителя. Вот и сошлись дороги двух потомков… двух наследников…
Крохин почти совсем потерял дар речи. Антон с трудом вытянул из него несколько уточнений, закончил писать протокол допроса и, взяв расписку о невыезде, отпустил. Крохин вышел из кабинета, покачиваясь будто пьяный.
Слава Голубев взволнованно заходил из угла в угол.
– Смотри, как ловко с облигациями получается! – остановившись возле Антона, горячо заговорил он. – Уголовного дела не возбудишь, и гражданский иск… кто ему предъявит? Вот с лотерейным билетом подзапутался. И тоже… Не так просто доказать состав преступления. Верткий человек, а?… А насчет двух наследников ты ловко ему сказал! Пусть подумает на досуге. Вот история!…
Антон сосредоточенно перечитывал только что заполненный протокол допроса. Отложив последний листок, он посмотрел на Голубева и сказал:
– Во всей этой истории для меня остается неясным, почему «Якуня-Ваня» всем встречным и поперечным рассказывал о захоронении колчаковского золота.
– Так од же помешанным был… А вообще, вот бы раскопать это дело, а?… Двадцать шесть ящиков с золотыми слитками – это тебе не глиняная кринка с кухтеринскими бриллиантами!
Антон устало повел плечами.
– Берись, Славочка, раскапывай.
Голубев опять заходил по кабинету.
– Славка, ты знаешь, почему старик Крохин попал в психиатрическую больницу именно в пятьдесят шестом году?!… – вдруг остановил его Антон.
– Почему?
– В этот год вышло постановление правительства о прекращении выпуска государственных займов. Дожить до того времени, когда начнется погашение облигаций, Крохин не рассчитывал и… свихнулся. – Антон помолчал. – Опасаюсь, как бы сейчас с Крохиным-сыном этого не случилось. Не понравился мне сегодня его вид. Если бы были более веские основания, не задумываясь, подписал бы постановление о заключении под стражу.
– Тоже такая мысль мелькала, – согласился Голубев. – В стремлении обогатиться Крохин прет напропалую, даже на поворотах не тормозит. Обрати внимание, о смерти жены лишь краешком обмолвился. Потерянный миллион для него важнее, а?,. Такой тип запросто может свихнуться, – Слава снова сделал по кабинету несколько шагов и остановился. – Да! Утром забегал в прокуратуру. Видел заключение экспертизы по эксгумации останков, привезенных с березовского кладбища. Знаешь, в сохранившихся волосах Гайдамакова обнаружена смертельная доза мышьяка. Выходит, действительно его отравила молодая супруга…
«А, может, компаньон Цыган», – хотел было сказать Антон, но его опередил телефонный звонок. Голубев не понял содержания разговора, но по тому, как Бирюков быстро вскочил из-за стола, сообразил, что произошло что-то чрезвычайное. На молчаливый, недоумевающий вопрос Славы Антон торопливо бросил:
