— Мне нужно поговорить с вами, Катерина Мстиславовна. Конечно, сейчас не время и не место, но все же…

— Сейчас не время и не место, капитан.

— Я не задержу вас надолго, — в его мягком голосе легко просматривалась профессиональная жесткость, за подушечками скрывались когти, того и гляди нацепит на меня наручники.

— Хорошо, — согласилась я.

За могилами мелькнуло бледное лицо Снегиря, державшего за руку Лавруху-младшего. Он со скорбным беспокойством взирал на меня и Марича. Перехватив мой взгляд, Лавруха прищурил глаза и вопросительно выгнул губы: что там еще?

— Подождите меня, капитан, — бросила я и вместе с Катькой направилась к Снегирю.

Снегирь сразу же устроил мне тихую сцену.

— Что за черт, Кэт? Оставит он нас в покое или нет? И ты тоже хороша, нашла время свидания назначать…

— Успокойся. Всего пара слов. Подождите меня у центрального входа. Я не задержусь.

Сунув Катьку-младшую Снегирю, я снова вернулась к капитану. Лаврухины музыканты уже зачехлили инструменты, друзья-художники, тихо переговариваясь, потянулись к выходу, а эрмитажница Динка Козлова — единственный непьющий человек во всей компании — поправила на Жекиной могиле венок: ее неистребимая страсть к симметрии и архивному порядку сказалась и здесь.

Вот и все, Жека.

Свежий холмик земли и портрет, переснятый с паспортной фотографии, — вот и все, что осталось.

Я вернулась к Маричу. Со скорбным видом он рассматривал соседние могилы: “Хлобыстан Игорь Вениаминович, 1932 — 1999”, “Гришпун Эмма Карловна, 1947 — 1999”, “Казаков Савелий Петрович, спи спокойно, дорогой муж, папа и дедушка…” Я искренне надеялась, что смерть всех этих людей не была такой страшной, как смерть Жеки…

— Я вас слушаю, капитан.

— Еще раз… Примите искренние соболезнования. Что будет с ее детьми?

— Еще не знаю. Вы хотели поговорить со мной?

— Да, — Марич взял меня под руку. Со стороны это выглядело вполне естественно: сломленная горем подруга и приятель подруги, поддерживающий ее. Мы неплохо смотрелись вместе: рыжая и брюнет.

Некоторое время мы молча шли по пронизанной последним осенним солнцем аллее. Марич все так же прижимал к себе мой локоть.

— Отпустите, — наконец оказала сопротивление я. — Отпустите, капитан. Я никуда не собираюсь убегать.

— Зачем вы так? — покачал головой Марич, но все же оставил мой локоть в покое. — Я хотел узнать кое-какие подробности. О вашей подруге.

— Зачем?

— Видите ли… Я тоже косвенно причастен к этому делу.

Я даже остановилась.

— Надо же! Такое впечатление, что вы ведете все уголовные дела в этом городе…

— Ну что вы… Дело веду не я. Просто есть некоторые соображения. Ведь ваша подруга была какое-то время женой покойного Быкадорова. Та часть коллекции Гольтмана, которая похищена им, так до сих пор и не найдена. Возможно, ваша подруга была как-то связана с Быкадоровым… Она художница, и предметы из коллекции могли оказаться…

— Нет, — грубо перебила Марича я. — Жека последний раз виделась с Быкадоровым за несколько лет до его смерти. Она не могла быть причастна…

— Но вы же не можете знать всего.

— Я — ее близкая подруга. Самая близкая.

— Есть вещи, которые скрывают даже от самых близких друзей, Катерина Мстиславовна. Можно прожить всю жизнь рядом с убийцей или вором и так и не узнать этого…

— О чем вы говорите, капитан? — я с ужасом посмотрела на него.

— О том, что жизнь — очень терпимая штука. Терпимая ко всему. Такие категории, как “абсолютное добро” или “абсолютное зло”, она отметает напрочь.

— Нет. Жека — честнейший человек. Она бы никогда не воспользовалась…

Если бы я могла рассказать тебе о сцене на даче, капитан, если бы я только могла! Тогда Жека отказалась от, по сути, краденых денег, хотя нуждалась в них гораздо больше, чем мы с Лаврухой. Если бы ты видел ее оскорбленные глаза, ты не позволил бы себе даже тень подозрения, даже тень тени…

— Ну хорошо, хорошо. Успокойтесь. Просто сейчас прорабатываются все возможные версии. Эта показалась нам наиболее вероятной.

— Наиболее вероятной?

— Ну да. Просто потому, что все другие выглядят сомнительно. У нее не было врагов, вы сами это подтвердили. Вы и ваш друг. И еще несколько людей, неплохо ее знавших.

— Может быть… У нее ведь были деньги. Пятьсот долларов. Сумма по нынешним временам приличная… — я выглядела совсем уж глупо со своими немощными предположениями. — Какая-нибудь сволочь…

Марич покачал головой.

— Я не думаю, что это ограбление.

— Но ведь денег при ней не было… А накануне приятель Лавру… Приятель Снегиря отвез ей крупную сумму.

— Да. Они это подтвердили. И ваш приятель, и приятель вашего приятеля. И денег при ней действительно не было. Но все равно, эта версия в расчет не берется.

— Почему?

— Дело в том, Катерина Мстиславовна, что ее убили не на стройке.

— Не на стройке?

— Да. Разве следователь не говорил вам?

Я вспомнила унылую физиономию следователя и его формальный допрос. Впрочем, я не представляла для этого оперативного дедугана никакого интереса: я не была близкой родственницей Жеки и в ночь ее убийства была в Голландии. Это могли подтвердить все визы, все билеты Аэрофлота и весь сводный оркестр российских и голландских таможенников.

— Он не вдавался в подробности. Но я буду благодарна вам, капитан, если вы расскажете мне об обстоятельствах ее смерти.

— Хорошо, — его готовность рассказать содержала в себе двойное дно, я понимала это: информация в обмен на информацию. — Ее привезли на стройку уже после смерти. Смерть наступила около двенадцати ночи.

Интересно, где это Жека шлялась около двенадцати, ведь дома оставались дети…

— Но убита она была совсем в другом месте. Перед смертью труп закатали во что-то. Очевидно, это был ковер. Именно таким образом ее доставили на стройку. На ее плаще сохранились частицы ворса. Это все улики, которыми мы располагаем.

— И никто ничего не видел?

— Глухое место. Освещена только площадка перед вагончиками, там ночует сторож.

— И он ничего не слышал?

— Место, где ее нашли, находится с противоположной стороны. К тому же сторож был мертвецки пьян. Опергруппу вызвали рабочие, пришедшие на смену. К тому времени сторож еще не протрезвел. Понимаете, если бы ее убили из-за денег, пусть даже из-за таких небольших, черт с ним, всякое бывает… Если это была роковая случайность, страшное стечение обстоятельств… Тогда ее труп просто оставили бы на месте преступления. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Смутно.

— Это же просто, Катя, — он впервые назвал меня по имени. — Представьте, что вы случайный грабитель. Вы отнимаете деньги, жертва сопротивляется, и в пылу потасовки вы наносите ей несколько ножевых ударов. Раз уж дело повернулось совсем не так, как вы предполагали, раз уж у вас не хватило терпения и сил даже вытащить нож из тела, вы просто оставляете это тело и бежите куда глаза глядят. Но закатывать тело в ковер и везти его куда-то, каждую минуту боясь быть остановленным нашими доблестными инспекторами ГИБДД? Пятьсот долларов не стоят того, вы согласны?

— Да, — тихо сказала я. — Пятьсот долларов не стоят того.

— Это мало похоже на простое ограбление… Вы согласны, Катя?

— Да. Я согласна.

Черт возьми, ну конечно же! Что за помутнение на меня нашло, почему я так уцепилась за дурацкую версию с дурацким грабителем и дурацкими пятью сотнями? Почему я так страстно желала, чтобы именно она оказалась правдой? Только потому, что случайный грабитель снимал с меня всякую ответственность. Все остальное замыкалось на нас с Лаврухой и на проклятой картине. Жекины слова “Эта картина принесет нам много бед” молотом отдавались у меня в висках. А теперь еще Марич со своими дурацкими измышлениями о связи Жеки с Быкадоровым…

— Скажите, Катя, в последнее время у нее не было… — Марич сделал деликатную паузу. — Ну, скажем, близкого друга?

— Нет. Я, во всяком случае, ничего не знаю. Правда, мы редко виделись этим летом. Но Жека обязательно сказала бы мне… А почему вы спрашиваете?