Я вошла в здание и тотчас же наткнулась на внушительных размеров охранника, скучавшего перед маленьким телевизором. Охранник пожирал бутерброд с сыром и, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Но когда я попыталась прорваться вовнутрь, сразу же осадил меня.

— Вы куда? — строгим голосом спросил он.

— Здесь находится “Школа телохранителей”? — спросила я.

— А вам зачем?

— Записаться хочу.

Он с сомнением осмотрел мою фигуру, мои узкие плечи и совсем не выдающуюся грудь.

— Прием окончен. В январе приходите.

— Я бы хотела поговорить с кем-нибудь из начальства, — нацепив на лицо самую соблазнительную из своих улыбок и очень эротично тряхнув волосами, я просительно посмотрела на охранника.

Должно быть, он не испытывал особой идиосинкразии к рыжим и потому смилостивился.

— Второй этаж. Комната двадцать четыре.

— Спасибо!

Обогнув пост № 1, я углубилась в чрево спортивной школы олимпийского резерва. С правой стороны находился вход в спортзал, далее следовало несколько дверей с табличками “Раздевалки”, и венчали всю эту анфиладу душевые и туалеты, находящиеся в самом конце коридора.

Я поднялась на второй этаж и почти сразу же нашла комнату двадцать четыре. Ошибиться было невозможно: на двери болталась вывеска “Школа телохранителей”. Пятьдесят на пятьдесят, что в этой школе кто-то знает Жаика, а навести справки о нем куда удобнее здесь, нежели в частном охранном предприятии “Орел”. И потом, загадочный Самуил Аронович, — человек с таким именем-отчеством просто обязан быть замшелым интеллектуалом, специалистом по промышленному шпионажу и кражам интеллектуальной собственности. Самуил Аронович расколет такую набитую дуру, как я, за один прием.

Я аккуратно постучала в дверь и нажала ручку.

В аскетичной комнате, главным украшением которой было несколько спортивных кубков и — почему-то — большой плакат с репродукцией картины Клода Моне “Руанский собор”, не оказалось никого. Я прикрыла дверь и в ожидании обитателей комнаты принялась рассматривать расписание занятий, висевшее тут же.

Вторым именем, которое я выудила из списка преподавателей, было Назыркулов Ж. Б.

Назыркулов Ж.Б. преподавал восточные единоборства (я даже запуталась во всех суффиксах " — до”, которые характеризовали единоборства с самой лучшей стороны. Кроме айкидо, дзюдо и таэквон-до я не знала больше ничего). Два раза в неделю: суббота с 21-30 до 24 часов вечера. И воскресенье: с 7-30 до 10 часов утра. Не слишком удобный график для подопечных, но, должно быть, у Ж.Б. есть дела и поважнее, чем школа телохранителей.

Назыркулов Ж.Б. мог вполне оказаться Жаиком, слишком уж штучно, слишком экзотично выглядело сочетание инициалов и фамилии — явно казахской.

Ну что ж, отлично. Суббота — с 21-30 до 24.

Без пяти двенадцать я буду караулить казаха возле входа. Воскресенье, конечно, выглядело предпочтительнее — все-таки утро. Но терять один день я просто не могла.

Пока я размышляла возле расписания, в конце коридора появился молодой человек, на ходу подтягивающий штаны: скорее всего именно он сидел в комнате и отвечал за пожаробезопасность помещения.

— Вы ко мне? — на ходу бросил он.

— Хочу записаться, — заявила я. Теперь, когда расписание было изучено мной полностью, я могла позволить себе любой полет фантазии. — Это ведь школа телохранителей?

— Да. Но, к сожалению, прием окончен. Следующий набор только в январе. И потом, женщин мы не принимаем.

— Почему же такая дискриминация? — я позволила себе обидеться.

— Принципиальная установка руководителей. И потом, у нас очень сложная система отбора. И очень большие нагрузки. Вряд ли женщина сможет их выдержать.

Если бы ты знал, мальчик, что мне пришлось выдержать за последние несколько месяцев, ты бы так не говорил.

— Я буду жаловаться, — сказала я. — Подвергну вашу школу обструкции в печати.

— Напрасный труд. В городе существует масса подобных школ, где принимают в том числе и женщин. Я могу дать вам адреса.

— Уж будьте так любезны.

— Подождите.

Паренек оказался обладателем удивительно каллиграфического почерка. Через несколько минут я уже держала в руках листок бумаги с аккуратно выписанными адресами.

— Вы когда-нибудь занимались спортом? — спросил он и осмотрел мою вяловатую и совсем не накачанную фигуру.

— Греблей, — ляпнула я. — Байдарка-одиночка.

— Что-то не похоже, — он с сомнением покачал головой. — Если у вас нет первоначальных навыков, вам будет трудно в любой школе.

— Ничего, не боги горшки обжигают. Меня, вообще, привлекают восточные единоборства. У вас как с единоборствами?

— Лучшие преподаватели в городе, — молодой человек раздул щеки. — Фамилия Назыркулов вам знакома?

— Жаик Назыркулов? — я даже подалась вперед.

— Ну да. Чемпион и призер. Первенство мира пять лет назад. О Европе я уже не говорю.

Все. Можно уходить. Назыркулов Ж.Б. действительно оказался Жаиком, я получила даже больше, чем хотела.

Вечером в субботу детям были даны строгие инструкции не таскать спички и не включать видео. Легко отделавшись “Мойдодыром” и — по возможности — усыпив их, я начала готовиться к встрече с Жаиком. До конца занятий в школе телохранителей оставалось еще два часа, чтобы добраться туда, мне вполне хватит получаса хорошей езды. Следовательно, остается еще полтора часа, чтобы все продумать. И подстраховаться на тот случай, если Жаик каким-то образом причастен к смерти Жеки. Я отчаянно трусила, я не знала, чем закончится наш разговор, но отступать было нельзя.

В соседней комнате спали Жекины дети.

Я сняла трубку и набрала домашний телефон Марича. Будем надеяться, что субботний вечер он проводит в кругу престарелой мамы, престарелой собаки и престарелого телевизора “Радуга”. По которому идет такой же престарелый фильм “Призрак замка Моррисвиль”. Мне почему-то казалось, что Марич должен любить черно-белые старые комедии, иначе к чему так тщательно скрываемая строгая морщинка между бровей.

— Кирилл Алексеевич? — спросила я, когда Марич снял трубку.

— Да. Слушаю.

— Кирилл Алексеевич, это Катерина Мстиславовна.

— Здравствуйте, Катя. Я узнал вас. Что-нибудь случилось?

— Пока нет, — честно призналась я. — А у вас какие новости?

— К сожалению. Не могу сказать ничего утешительного.

Не так уж хорошо вы работаете, если я одна, за какую-то неделю сумела нарыть гораздо больше сведений, чем ваша сплоченная следственная бригада.

— Понятно. Вот что, Кирилл Алексеевич. Я сейчас уеду на одну очень важную встречу. И если… Если я не позвоню вам завтра с утра…

Обычно деликатный Марич засопел в трубку. Это сопение, должно быть, выражало крайнюю степень волнения.

— Что значит — “если вы не позвоните мне завтра с утра”? Что вы задумали, Катя?

— Ничего криминального. Просто есть некоторые обстоятельства, которые я хочу проверить.

— Не смейте, — вырвалось у него. — Ничего не предпринимайте. Вы слышите меня?

— Не надо орать, Кирилл Алексеевич. Я еще пока не ваша подчиненная.

— Катя. Я прошу вас… Если это как-то связано с делом вашей подруги… Вы должны поставить следствие в известность. Вы не имеете права нарушать закон. Это уголовно наказуемо…

— Вы мне угрожаете?

— Я просто хочу оградить вас от неверного шага… Я не выдержала и расхохоталась. Правда, смех получился не очень веселым.

— Кирилл Алексеевич, я сделала уже столько неверных шагов… Думаю, вы все их зафиксировали… А насчет нарушения закона… В общем, вы меня понимаете.

— Я сейчас к вам приеду.

— Меня не будет дома. А вы напугаете детей…

— Детей?

— Детей моей подруги.

— Они до сих пор у вас?

— А где они должны быть по-вашему? В детском доме?

Дверь на кухню приоткрылась, и полусонный Лавруха-младший ткнулся мне в колени.

— Ну, что ты, малыш? — я понизила голос до шепота.

— Это вы мне? — удивился на том конце провода Марич.