Степень зависимости спектра «болезнь-здоровье» от понятий «создаваемое наблюдателем» и «самоосуществляющеесяожидание» наиболее отчетливо проявляется в исследованиях эффективности плацебо.

Неоценимый доктор Эрнест Лоренс Росси («Психология психосоматического целительства» , 1988) приводит результаты нескольких тщательных исследований, проведенных таким образом, что ни врач, ни пациенты о них не догадывались:

Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя морфия в 56% случаев в шести исследованиях;

Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя аспирина в 54% случаев в девяти исследованиях;

Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя кодеина в 56% случаев в трех исследованиях.

(Под «эффективностью» здесь понимается подтверждение пациентом обезболивающего эффекта.)

Итак, чуть больше, чем в половине случаев, вера пациента в то, что он получил обезболивающее, производит такой же эффект, как если бы он в самом деле его получил.

Как отмечает О'Риган (там же), есть все основания считать, что почти все медицинские методы на протяжении почти всей человеческой истории были основаны на принципах плацебо. Другими словами, современная биохимия доказывает, что до появления антибиотиков (т. е. до 1930 года) практически ни одно лекарство не могло быть эффективным. Если у пациентов и происходило улучшение, оно происходило благодаря «вере» врачей в их бесполезные зелья, которая передавалась больным.

Предыдущий абзац представляет не только исторический интерес. Согласно данным Службы технологической оценки, только 20 процентов принятых в США медицинских процедур на сегодняшний день прошли проверку в ходе строгих объективных исследованиях с учетом эффекта плацебо. Таким образом, 80 процентов того, что делают с нами врачи, основывается просто на прецеденте и надежде. Так как жить после этого все же остается больше двадцати процентов из нас, значит, в современной медицине, как и до 1930 года, каждый день случается огромное количество плацебо-исцелений.

В моих книгах, особенно в «Прометее восставшем», приводятся многочисленные примеры того, как оптимизм («сценарий Победителя» на языке трансакционного анализа) позволяет решать психологические и социальные проблемы, кажущиеся неразрешимыми тем, кто охвачен пессимизмом («сценарий Неудачника» в трансакционном анализе). Однако большинство людей в нашем обществе – и даже некоторые ученые – все еще считают, что имеют дело с «чудом», когда сценарию Победителя удается преодолеть не только негативное мироощущение и плохое социальное положение, но также рак и другие «нешуточные» телесные болезни или когда сценарий Неудачника может заставить человека лечь и умереть, подобно жертвам шаманских «мертвых костей».

Как я уже отмечал, понятия «чуда» и тайны возникают из нашей традиционной дихотомии «сознания» и «тела», а также из привычки думать, что всему разделяемому нами вербально должен соответствовать Железный Занавес в невербальном экзистенциальном мире. (Подобным образом физики, традиционно разделявшие «пространство» и «время», столкнулись с ужасными загадками и противоречиями к концу девятнадцатого века, когда эта карта, несомненно, уже не соответствовала территории. Потребовался гений Эйнштейна, чтобы вновь восстановить вербальное единство того, что всегда было единым невербально: он отказался от «пространства» и «времени», введя понятие «пространство-время», и все сразу же стало на свои места.)

Как я уже говорил, загадка «сознания» и «тела» исчезает, если мы начинаем говорить и думать без этой дихотомии, принимая понятие «организм как единое целое». Боуэрс в своей работе 1977 года «Гипноз: информационный подход» утверждает:

Хотя тенденция разделять этиологические факторы болезни на психические и соматические компоненты во многих случаях имеет эвристическое основание, она, тем не менее, подразумевает дуализм «сознание-тело», который веками препятствовал поиску рационального решения. Возможно, мы должны по-новому сформулировать эту древнюю проблему – так, чтобы избавиться от огромной пропасти между отдельными «реальностями» сознания и тела…

Если процессы обработки и передачи информации являются общими для психической и соматической сфер, проблему сознания-тела можно переформулировать следующим образом: как информация, получаемая и обрабатываемая на семантическом уровне, преобразуется в информацию, которая может быть получена и обработана на соматическом уровне, и наоборот? Этот вопрос звучит как более точно сформулированный, чем тот, который он призван заменить.

В теории информации преобразование – это перевод формы из одной информационной системы в другую. Когда я, например, разговариваю с вами по телефону, передатчик преобразовывает мои слова (звуковые волны) в электрические заряды, которые – если не вмешается телефонная компания – поступают в приемник у вас в руке, где они вновь преобразовываются в звуковые волны, которые вы расшифровываете как слова.

Подобным же образом, сидя за своим компьютером, я нажимаю клавиши, которые выглядят как буквы латинского алфавита, но при нажатиях возникают двоичные сигналы, поступающие в память компьютера. Слова преобразуются в электрические заряды. Когда я распечатываю набранный текст – если компьютер не сломается, – эти электрические заряды вновь преобразуются в слова, которые вы можете прочитать.

Мне кажется, что проблема сознания-тела «препятствовала поиску рационального решения» тем, что любой сформулированный в рамках этой системы вопрос с точки зрения Копенгагенской Интерпретации и логического позитивизма является абсолютно «бессмысленным». Но если мы выбросим из нашего словаря понятие «сознание-тело», заменив его понятием «психосоматическая единица» или «психосоматическая синергия», – как физики после Эйнштейна заменили «пространство» и «время» понятием «пространство-время», – это будет приближением к области, в которой могут существовать имеющие смысл вопросы и ответы. Однако это, по мнению Боуэрса, потребует формулировок в терминах теории информации.