Я знал, сколько возможностей предоставляет Новый Орлеан любителю развлечений. Знал, где искать эти удовольствия, и всё же не искал их. После долгого пребывания в деревне я приехал в город, не помышляя о городских удовольствиях, — случай, редкий даже для самых солидных и степенных людей. Маскарады, квартеронские балы, драма, сладостные мелодии оперы утратили для меня всю свою прелесть. Никакое развлечение не способно было меня развлечь. Одна мысль владела мною безраздельно — Аврора! И эта мысль вытеснила все прочие. Я не знал, на что решиться. Поставьте себя на моё место, и вы согласитесь, что положение моё и в самом деле было незавидным. Во-первых, я был влюблён, влюблён без памяти в прекрасную квартеронку! Во-вторых, её, предмет моей страсти, должны были продать с публичных торгов! В-третьих, я ревновал — и ещё как ревновал! — ту, что могли продать и купить, словно кипу хлопка или мешок сахара! В-четвёртых, я даже не был уверен, в моей ли власти будет её купить. Кто знает, пришло ли уже письмо моего банкира в Новый Орлеан! Океанских пароходов тогда ещё не существовало, и почту из Европы доставляли весьма неаккуратно. Если письмо запоздает, я пропал! Кто-нибудь другой завладеет тою, что мне дороже всего на свете, станет её господином и полновластным повелителем. Я холодел при одной этой мысли и гнал её прочь от себя.
А потом, если даже письмо придёт вовремя, хватит ли присланной суммы? Пятьсот фунтов стерлингов — пятью пять — это две с половиной тысячи долларов. Оценят ли в две с половиной тысячи то, чему нет цены?
Я сомневался. Мне было известно, что примерная цена негра была в то время тысяча долларов. Заплатить вдвое большую сумму могли разве только за какого-нибудь сильного мужчину — искусного механика, хорошего кузнеца, умелого цирюльника.
Но то была Аврора! Я слышал немало историй о поистине фантастических суммах, которые платили за такой «товар», о мужчинах с тугими кошельками и дурными намерениями, которые, не считаясь ни с чем, всё набавляли и набавляли цену, чтобы перебить его у другого такого же развратника.
Подобные мысли были бы мучительны и для стороннего наблюдателя. Каково же было мне! Трудно выразить, что я испытывал. А если деньги и прибудут вовремя, если даже их окажется достаточно, если мне в самом деле посчастливится стать хозяином Авроры, что из того? Что, если мои ревнивые подозрения оправдаются? Что, если она меня не любит? В самом деле, было от чего лишиться рассудка. Мне будет принадлежать лишь её тело, а сердце и душа будут отданы другому. Страшный удел — быть рабом рабыни!
Но зачем вообще помышлять о её покупке? Зачем лелеять в душе мучительную страсть, когда, сделав над собой героическое усилие, я мог бы навсегда избавиться от муки? Аврора недостойна жертвы, которую я готов принести ей. Нет, она обманула меня, бесстыдно обманула! Зачем же хранить верность клятве, пусть даже скреплённой словами горячей любви? Почему не бежать отсюда, не попытаться скинуть с себя наваждение, терзающее ум и сердце? Почему?
В спокойные минуты, быть может, и стоит задуматься над такими вопросами, но сейчас это было для меня невозможно. Я не задавал их себе, хотя они и проносились тенями в моём мозгу. В том состоянии, в каком я пребывал, меньше всего думают об осторожности. Благоразумию нет места. Я всё равно не внял бы холодным советам рассудка. Тот, кто страстно любил, поймёт меня. Я решил поставить на карту всё: своё состояние, доброе имя и самую жизнь, лишь бы владеть той, которую я боготворил.
