Стригали молниеносным, как ей казалось, движением хватали животных и с невероятной скоростью состригали им шерсть. После этого овец осматривал «доктор» — подросток или старик, который не мог работать так быстро, как молодые мужчины. Но задача «доктора» была не менее важна: нужно было предотвратить инфицирование ранок, оставшихся от ножниц.
Другие рабочие точили ножницы, чтобы дело двигалось еще быстрее. Кто-то складывал шерсть в тюки, которые потом предстояло отвезти в Буэнос-Айрес.
В других имениях в это время года все обстояло точно так же. Повсюду в загонах трудилось по двадцать-тридцать работников. Один человек мог подстричь в день от тридцати пяти до пятидесяти животных. На такую работу принимали и женщин — они стригли медленнее, но гораздо реже травмировали овец, осторожнее орудуя ножницами, и потому пользовались большой популярностью в этих краях.
Во время сезона esquila простой поденщик мог требовать довольно высокую оплату и отлично зарабатывал в короткие сроки. Эти деньги позволяли компенсировать неудобства: во время esquila овцы оказывались важнее людей, и если раньше поденщики в плохую погоду могли рассчитывать на ночлег в сарае, то сейчас главным было уберечь овец от дождя. Влажную шерсть не сострижешь! Поскольку в это же время нужно было сеять пшеницу, владельцам здешних ранчо приходилось бороться друг с другом за рабочую силу.
В качестве оплаты работникам выдавались latas, металлические пластины с названием имения. Их можно было использовать для взаимных расчетов. За сотню остриженных овец работник получал одну пластину. В конце сезона пластины обменивались на деньги.
В честь завершения esquila в каждом имении устраивали большой праздник, и Ла-Дульче не стало исключением.
— Таким поведением вы себе друзей не наживете, сеньор Бруннер! — Дон Мариано пододвинулся к Эдуарду. — Нет ничего хорошего в том, что вы продолжаете содержать работников, даже когда им нечего делать. Мы платим людям не за праздные шатания. И никогда этого не делали. Когда работа выполнена, они должны уйти. Так заведено. Они к этому привыкли. Иначе и быть не может.
— Ни в коем случае. — Эдуард покачал головой. — Я никогда не прогонял своих работников в межсезонье. Я думаю, вы, дон Мариано, вполне можете распределить текущую работу между этими людьми. Круглый год нужно сажать деревья, строить и чинить системы орошения. Нет никакой необходимости нанимать этих работников только весной. Оставьте пару работников у себя, и у вас не будет трудностей с тем, чтобы найти их, когда они понадобятся.
Дон Мариано едко улыбнулся.
— Тех работников, которые мне действительно нужны, я не отпускаю, будьте уверены. Но… — Он буравил Эдуарда взглядом. — Мне не нужно столько народу в имении, а уж жены работников мне и подавно ни к чему.
Эдуард не знал, что на это возразить. Конечно, с экономической точки зрения женщины были бесполезными. И их нужно было кормить. Чтобы предотвратить драки, вызванные ревностью, в некоторых имениях только арендаторам и старшим рабочим разрешалось привозить с собой жен и детей. Некоторые землевладельцы принципиально нанимали лишь холостяков, но Эдуард не мог смириться с мыслью о том, что разлучает семью.
Он набрал побольше воздуха в легкие.
— Знаете, дон Мариано, когда я был очень молод…
— Это, конечно, трогательно, — перебил его дон Мариано, — но к делу не относится. Вы не можете приехать сюда и установить тут свои порядки, сеньор Бруннер. Все должны придерживаться определенных правил.
Определенных правил… Эдуард едва справлялся с нарастающим раздражением. Были времена, когда он не придерживался никаких правил и лишь руководствовался здравым смыслом.
«Если бы только дон Мариано об этом знал…»
Но богатый землевладелец был знаком с управляющим имением Ла-Дульче, а не с доном Эдуардо, в свое время не очень-то ладившим с законом.
Эдуард обвел взглядом присутствующих. Переехав сюда, он в течение пары недель приспособился к здешнему неспешному существованию. Тут, в пампасах, вдали от больших городов, жизнь словно остановилась, и все было так же, как в колониальные времена. Тут нужно было тяжело работать, а в свободное время можно было поглазеть на pelea de gallos, петушиные бои, поиграть в карты или устроить скачки. По воскресеньям бедные работники собирались в кабаках и напивались в стельку. Иначе было только в День Независимости, когда устраивали фейерверки и пышные празднества, да на свадьбах — с танцами, выпивкой и хорошей едой. Популярностью пользовались и некоторые другие праздники — день поминовения, конец hierra, времени, когда клеймили скот, esquila и праздник урожая — minga. В эти дни люди пели и наслаждались изысканными яствами, которые в другое время не могли себе позволить.
Эдуард заставил себя улыбнуться.
— Дорогой мой дон Мариано, — произнес мужчина, стараясь выглядеть беззаботным. — Неужели вы считаете, что этот праздник — подходящее время для ссоры?
И действительно, торжество шло полным ходом. Повсюду витали ароматы еды. Работники пели, смеялись, танцевали, как будто пытались таким образом прогнать усталость, накопившуюся за последние недели.
Дон Мариано помолчал.
— А когда мне еще сказать вам об этом? — проворчал он. — Вас же никогда нет дома. Вы выполняете работу, которую вполне могли бы поручить своим помощникам.
Эдуард улыбнулся. Как и многие богатые землевладельцы, дон Мариано проводил много времени в доме в Буэнос-Айресе и относился к своему имению исключительно как к источнику дохода.
«Они позабыли, как им самим легко было устроиться на этих землях», — подумал Эдуард.
Еще перед войной с Парагваем лучшие земли в пампасах — земли на берегах рек Ла-Плата и Парана, позволявших перевозить товары к морю, — стоили очень дешево. Первые землевладельцы получили свои наделы почти бесплатно. Никто не предвидел такого взлета цен. Когда скудные степные травы, которыми едва могли прокормиться самые непривередливые коровы, сменились люцерной, стало возможным разведение овец. Это привело к экономическому росту в регионе, причиной которого стал высокий спрос в европейских и североамериканских городах и улучшение качества продукции — землевладельцы приглашали из Европы опытных скотоводов и выводили новые породы овец. До 1865 года цена шерсти, которая шла на экспорт, поднялась на сорок шесть процентов. И люди, купившие эти земли, быстро разбогатели. Владельцы старых имений отлично зарабатывали. Аргентинская солонина не пользовалась особой популярностью — она считалась жесткой и жилистой. Сейчас велись работы по улучшению породы коров, ведь экспорт мяса считался прекрасной возможностью завоевать часть мирового рынка. Ходили слухи, что британские инвесторы вскоре построят в Буэнос-Айресе новые склады.
Однако новым переселенцам приходилось искать себе другие земли. Эдуард внимательно наблюдал за этими переменами, с тех пор как поселился в Ла-Дульче.
Если когда-то для того, чтобы имение было рентабельным, нужны были хорошие пастбища и достаточный запас воды, то теперь экономическая польза от земель состояла в продаже скота и приготовленных из мяса продуктов. В основном скот продавали другим землевладельцам, изготовителям солонины, посредникам и армии. На продажу шли шкуры, сало, овечья шерсть, конский волос, жир и перья, а свежее мясо заполонило все рынки Буэнос-Айреса. Кроме овечьей шерсти именно спрос на мясо послужил причиной повышения цены на землю. Для одних нехватка работников была насущной проблемой, как показывала ситуация с доном Мариано, для других же она стала шансом на лучшую жизнь.
— Давайте позже спокойно обсудим это, дон Мариано. Я уверен, мы сумеем прийти к соглашению.
Мариано, казалось, хотел сказать что-то еще, но затем лишь кивнул.
— Договорились. Побеседуем как мужчина с мужчиной.
Преодолевая внутреннее сопротивление, Эдуард хлопнул Мариано по плечу, с трудом подавив вздох. Надо будет на днях зайти к Артуру Вайсмюллеру. Всегда приятно поговорить с умным и уравновешенным человеком.
