Профессор Азеведо похолодел: всякий раз, когда раздавались роковые слова «сейчас не та ситуация», случалась какая-нибудь гадость. Последние годы ему и его коллегам по университету жилось нелегко и приходилось несладко, поэтому он, не дослушав, предположил самое плохое и прервал речь Зезиньо:
– Сейчас как раз время, доктор Пинто! Сейчас, когда расовые столкновения в США достигли размаха гражданской войны, когда молодые африканские государства начинают играть все большую роль в международной политике, когда…
– Вот-вот, дорогой профессор! Те самые события, которые, по вашему мнению, доказывают своевременность симпозиума, на мой взгляд, превращают его в серьезную угрозу…
– Угрозу? – ввязался Калазанс. – Кому?
– …серьезную угрозу. Симпозиум на такую опасную тему, как «Проблемы апартеида и смешения рас», может стать очагом агитации, и пожар, дорогие мои, вспыхнет такой, что нам даже трудно себе представить. Подумайте о юношестве, подумайте о студентах! Я не отрицаю, что многие их требования правомочны и справедливы – наша газета смело заявляла об этом, – но можем ли мы сыграть на руку профессиональным смутьянам – агитаторам, внедренным в студенческую среду, можем ли мы дать повод шайке подрывных элементов?!
«Все пропало», – понял профессор Азеведо, но продолжал бороться: предложение профессора Рамоса стоило того.
– Побойтесь бога, доктор Пинто! – в последнем усилии выкрикнул он. – Студенты – даже самые леваки – поддержат наш симпозиум единодушно. Я со многими говорил: все настроены чрезвычайно благожелательно, все заинтересованы! Ведь это чисто научная затея!
– Видите, профессор, вы только подтверждаете мою правоту и даете мне новые аргументы. Опасность как раз и заключается в том, что студенты поддержат симпозиум. Ведь его тема – это настоящий динамит! Бомба! Нет ничего легче, чем превратить научный симпозиум в политический митинг. Начнутся демонстрации, манифестации в поддержку американских негров, выступления против США… Дело может кончиться поджогом американского консульства! Вы ведь сами сказали: это левый симпозиум!
– Ничего я не говорил! В науке нет ни левых, ни правых! Я сказал только, что студенты…
– Это одно и то же: студенты-леваки и все студенчество в целом одобряют симпозиум. Это-то и опасно, профессор!
– Ну, так нельзя… – попытался Калазанс снова вступиться за коллегу.
Доктор Зезиньо, не скрывая своего неудовольствия, решил прекратить прения:
– Простите, Калазанс, я перебью вас: мы попусту теряем время. Даже если вы меня переубедите, а меня совсем нетрудно переубедить… – он вдруг замялся, – даже в этом случае симпозиум нельзя будет провести. – И выдавил из себя: – Потому что… ну, меня вызывали… и я имел возможность обсудить эту проблему во всех аспектах…
– Вызывали? Кто вас вызывал? – пожелала узнать секретарь Центра, совершенно не разбиравшаяся в тонкостях политики.
– Тот, у кого на это есть право… Профессор, надеюсь, теперь вам все ясно? Вы поймете меня и мое положение… Я хочу вас попросить: объясните все профессору Рамосу, мне бы не хотелось, чтобы он истолковал мой поступок превратно…
Зезиньо посмотрел в окно: напротив, в кафе, сотрудники его газеты пили кофе с молоком и ели бутерброды.
– От нас ускользнули некоторые детали, а именно они в определенный момент сделали нежелательным то, что на первый взгляд казалось нам прекрасной затеей. Я сообщу вам совершенно конфиденциально: как раз сейчас наши дипломаты подготавливают широкое соглашение с ЮАР. Мы очень заинтересованы в упрочении связей с этим сильным и стремительно развивающимся государством. Не исключен и антикоммунистический альянс: во всяком случае, в ООН мы уже выступаем как союзники и отстаиваем одни и те же взгляды. В ближайшие дни будет открыта прямая воздушная линия Рио – Йоханнесбург. Вы понимаете, что все это значит? А тут собираются бразильские ученые – собираются для того, чтобы заклеймить апартеид, то есть Южно-Африканскую Республику? Я уже не говорю о США, о наших обязательствах перед великим народом! В тот самый час, когда он испытывает трудности со своими неграми, мы подольем масла в огонь? От расизма до Вьетнама – один шаг! Ничтожный шажок! Все это слишком серьезные аргументы, друзья мои! Как бы ни хотел я отстоять нашу затею, спорить не приходилось.
– Короче говоря, симпозиум прикрыли? – вскинулась неугомонная Эделвейс, которая из-за пагубного пристрастия к ясной и простой народной речи слов не выбирала.
– Никто ничего не прикрывал, дона Эделвейс, – воздел руки к небу уже успокоившийся доктор Зезиньо. – Мы живем в Бразилии, в демократической стране, – здесь ничего запретить невозможно! Просто мы здесь и сейчас всесторонне, на основании новых данных, изучили проблему – мы, наш оргкомитет, и больше никто! – и приняли решение: отложить проведение симпозиума. Это не помешает нам торжественно отметить столетний юбилей Педро Аршанжо. Воскресные приложения готовятся полным ходом, Гастон сообщил мне в высшей степени отрадные сведения. Перспективы прекрасные! Торжественное собрание пройдет на высоком научном уровне, будут отличные речи! Кроме того, можно придумать что-нибудь еще – только не такое опасное, как этот пресловутый симпозиум…
Наступила тишина, какая бывает всегда, когда возникает «не та ситуация», и в этой тишине доктор Зезиньо, как феникс, еще раз возродился из пепла сгоревшего симпозиума.
– Вот, например, большой конкурс для школьников… Редакция подготовит актуальную и патриотическую тему… Назначим крупную премию имени Педро Аршанжо… Победитель конкурса и сопровождающий на неделю смогут слетать в Португалию. Как вам эта идея? Подумайте, друзья мои. Спасибо за внимание.
На этот раз не было даже и отечественного виски.
Общество писателей-медиков (в Баии находилась его штаб-квартира, а отделения были разбросаны по многим городам нескольких штатов) опубликовало манифест в поддержку юбилейных торжеств: Педро Аршанжо, хотя и не стал дипломированным врачом, был тесно связан с медицинским сословием пуповиной медицинского факультета, «которому служил с замечательным усердием и трогательной преданностью».
Председатель этой деятельной организации, уважаемый рентгенолог из знаменитой клиники, писавший биографии выдающихся медиков, пожелал произнести речь – шестую! – на торжественном заседании и, дабы в сухом научном выступлении прозвучали живые человеческие ноты, отправился собирать точные сведения о личности – именно о личности – Педро Аршанжо. Постепенно он добрался до майора Дамиана, который уже много лет принимал по вечерам посетителей в баре «Бизаррия», в одном из глухих закоулков Пелоуриньо. Там был его «ночной офис».
Бар «Бизаррия» – один из последних баров, где еще уцелели столики и стулья, а посетители могли насладиться беседой, – помещался раньше на оживленнейшем перекрестке Праса-да-Се и принадлежал одному милому испанцу, лет пятьдесят назад приехавшему из Понтеведры. Теперь же его сыновья открыли на месте бара закусочную американского типа: за умеренную плату посетитель получал тарелку с уже наложенной едой, бутылочку с каким-нибудь прохладительным по своему выбору, ставил все это на подобие прилавка, который шел по периметру, и через десять минут был уже сыт и свободен; таким образом посетитель отрывался от зарабатывания денег только на десять пропащих минут. Старик испанец любил своих завсегдатаев, любил добрый стакан вина, не презирал и кашасу – если, конечно, кашаса хорошая; он уступил выгодный перекресток сыновьям, нетерпеливым поборникам прогресса, но отказаться от бара, где стояли бы столы и стулья, где шли бы оживленные беседы, где никто не смотрел бы на часы, не пожелал, а потому обосновался в тупичке на Пелоуриньо, и вслед за ним туда переехали упрямые пьяницы – его клиенты и приятели. Майор Дамиан был завсегдатаем бара с незапамятных времен и ежевечерне являлся туда выпить для аппетита перед ужином: у него было постоянное место.