— Тебе определенно стоит преподать урок вежливости, — произнес он с подчеркнутой сдержанностью.

— Уж не ты ли собрался быть учителем? — Едва успев вымолвить это, она пожалела о собственной запальчивости — столь мрачен был взгляд его глаз. Глаз непреклонного тирана.

— И не просто учителем, а учителем идеальным, — прошипел Джонни сквозь зубы. С преувеличенной галантностью он поклонился женщине, которая со времени Хекшема только и делала, что третировала его. Очевидно, для этого ему пришлось призвать на помощь все изысканные манеры, которым его когда-либо учили самого. Не дожидаясь ответа, он подошел к двери, запер ее и бросил ключ в верхний ящик бюро. Все это было проделано весьма ловко, без единой паузы. — А теперь посмотрим, чему учили тебя, — монотонно проговорил «преподаватель», вновь приближаясь к своей жертве. Продолжая разговаривать с ней, как доктор с пациентом, он стянул с себя камзол и небрежно бросил его на пол. Затем, сбросив башмаки с красными пятками, Джонни мягко, как кот, подкрался еще ближе. Его ступни в шелковых чулках действительно чем-то напоминали кошачьи лапы. — Не бойтесь, леди Грэм, — промурлыкал он, подходя вплотную к Элизабет, в то время как она продолжала стоять как вкопанная посередине роскошной опочивальни, — я не кусаюсь.

— Что ты задумал? — Ее взгляд был по-прежнему прям и смел. Эта женщина и виду не подала, что испугана до смерти.

Ее храбрость вызвала у него сочувственную ухмылку.

— Думаю, нам имеет смысл начать с урока женской покорности.

— Нет!!!

— Я же обещал, миледи, вам не будет больно.

— Не прикасайся ко мне!

— Боюсь, без этого нам с вами не обойтись. — Его голос оставался вполне вежливым, чего вовсе нельзя было сказать о действиях. Джонни схватил свою жертву за плечи — его длинные, тонкие пальцы неумолимо впились в шелк платья. Притянув женщину к себе, он наставительно произнес: — Ты должна научиться говорить: «Да, милорд».

— Ничего я не буду говорить. Я сейчас так завизжу, что твой чертов священник со всех ног бросится наутек в свою церковную каморку. И мы никогда не поженимся!

— Не обольщайся попусту, драгоценнейшая. Они останутся здесь до тех пор, пока я сам не отпущу их. А теперь давай-ка продолжим урок. Мы и так уже отвлеклись от основной темы. Для начала, думается, тебе следует поцеловать меня. — Цепко держа ее за руки, он склонился над ней. Его губы нежно скользнули по рту «ученицы», а язык очертил изящную дугу, повторяя изгиб ее нижней губы. Потом заскользил вверх, осторожно вполз в ее рот…

И она пнула его что было мочи.

Он застонал от боли, но его пальцы лишь сильнее впились в ее плечи, а затем одна рука сползла вниз и, подхватив Элизабет под ягодицы, рывком прижала ее к своему разгоряченному телу. Его губы в это время все так же неистово впивались в ее лицо, отчего ей невольно пришлось выгнуться дугой. Она не могла дышать, ее рот наполнился его кровью. Элизабет не оставляла попыток отбиться от Джонни, но его возбужденная плоть, которую она ощутила так близко, лишала ее последних сил.

Барахтаясь в его стальных объятиях, она, сама того не желая, только сильнее терлась о него. Каждое новое прикосновение ее налитых грудей и мягких бедер еще больше распаляло «учителя изысканных манер». Однако возбуждение передавалось и ей самой. Первыми отреагировали ее соски, ставшие более чувствительными, с тех пор как она забеременела. Она ощутила, как сладкий жар, зарождаясь в твердых сосках, растекается по всему телу. В этот ослепительный момент возникновения плотского желания она попыталась подавить непрошеное чувство, укротить его, отогнать прочь. Но острый укол страсти мгновенно пробудил в ней волнующие воспоминания, и тело отказалось повиноваться разуму. Этот мощный и в то же время нежный напор был слишком хорошо ей знаком. В мозгу, как сквозь туман, всплыло дурманящее воспоминание о том, как твердый стержень входит в нее…

К собственному ужасу, Элизабет обнаружила, что это воспоминание все больше порабощает ее плоть. Яркими вспышками, загасить которые не способны были никакие усилия воли, в ее сознании возрождались восхитительные частицы прошлого. В мельчайших подробностях память восстанавливала то, как обмирает он от неземного счастья, входя в нее на всю глубину, как долго может удерживать ее на краю, заставляя трепетать и в то же время не давая сорваться в сладостную пропасть, как его руки исследуют ее всю, не пропуская ни одного укромного уголка. Ей казалось, что ожили даже звуки тех волшебных дней в «Трех королях». Словно наяву прозвучал в ушах ее собственный зопль острого наслаждения…

Так рухнули все заслоны и преграды, которые разум и логика Элизабет возводили в течение долгих недель. Тщательно выстроенная защита против Джонни Кэрра оказалась бессильной перед неодолимым приливом ее собственного желания. Это казалось необъяснимым.

Джонни тоже уловил резкую перемену. Первый акт пьесы был сыгран, занавес упал. Элизабет перестала сопротивляться, ее рот приоткрылся, ища знакомую сладость его губ, а мягкие чресла охватили возбужденный столб.

Напор его губ стал чуть слабее. Настал черед применить тонкое искусство обольщения, которое он в совершенстве постиг в бесчисленных будуарах, благоухающих тонкими духами. При необходимости Джонни мог добиваться своего и с помощью сдержанных, намеренно скупых ласк. Этот прием имел название «монахиня в молитве». Существовало бесконечное множество его разновидностей, и Джонни прекрасно владел ими всеми. Неустанно трудясь, он в конце концов достиг цели. Раздался томный вздох, и Элизабет прильнула к нему всем своим разгоряченным телом, обещая неземные наслаждения.

Вот тогда он и произнес тихо, почти неслышно:

— А теперь начинается наш урок…

В отчаянии она затрясла головой, и платиновые локоны рассыпались по его рукам, которые продолжали цепко держать ее.

— Нет, не сейчас… К чему эти игры?.. — Полулежа в его объятиях, Элизабет томно улыбалась. В ее глазах, полуприкрытых длинными ресницами, горела страсть. — Я хочу почувствовать тебя… Разденься… Сними хотя бы часть одежды, — лихорадочно шептала она, в то время как ее руки тянулись ему за спину в надежде нащупать пуговицы его застегивающихся сзади бриджей.

— Позже, — мягко остановил он Элизабет, удержав ее ищущие пальцы. Какую-то долю секунды единственной опорой для нее оставались лишь его бедра. Внимательный взгляд голубых глаз деловито ощупал ее роскошное тело. — Сперва займемся твоим туалетом.

— Разве что тебе удастся убедить меня, — игриво прощебетала она, соблазнительно покачиваясь в его объятиях.

— Думаю, что удастся, — пробормотал Джонни, и губы его растянулись в хитрой улыбке. — Не соблазнит ли тебя моя постель? — Эти слова он сопроводил легким кивком головы в сторону величественной кровати, сооруженной по его заказу в Макао.

— Только с тобою в придачу.

— С радостью принимаю твое условие. — Джонни сделал быстрый шаг к кровати.

Она, замирая в предвкушении любовного пиршества, послушно последовала за ним. Ее ладонь, сжатая в его руке, пылала, на устах блуждала выжидательная улыбка.

Однако, не дойдя до кровати каких-нибудь полметра, он вдруг остановился у одной из опор балдахина и нежно привлек Элизабет к себе.

— Одна небольшая задержка, милочка, — проговорил Джонни, заводя ей руки за спину.

— Надеюсь, не очень долгая, — прошептала она, потянувшись, чтобы поцеловать своего соблазнителя в подбородок, и он ощутил, как дрожат ее губы.

— Похоже, ты уже готова. — Джонни прижал Элизабет спиной к резному столбу. Она опомнилась только тогда, когда ее ладони встретились друг с другом сзади. — Это не займет много времени, — мягко выдохнул он, между тем ловко обматывая ее кисти витым шелковым шнуром полога.

— Что ты делаешь? — В ее глазах заметался животный страх, а по разгоряченному телу побежали мурашки. Видение, всплывшее в памяти Эли-забет, теперь уже нельзя было назвать соблазнительным. Ей с предельной четкостью вспомнилось то, как этот человек, не признающий никаких законов, кроме тех, которые устанавливал сам, связал и похитил ее.