Пылающий взор князя встретился с голубыми, как лед, глазами Друсса.

— Я знаю твои пределы, Друсс, и понимаю твои опасения. Но больше некому. Когда прибудут Тридцать, они возьмут правление на себя — но до тех пор ты должен будешь проявить свои воинские качества. Не сражаясь — хотя боги видят, как хорошо ты это делаешь, — но обучая других, передавая им свой многолетний опыт. Смотри на здешний сброд, как на ржавое оружие, которое нуждается в твердой воинской руке. Его необходимо отточить, отполировать, подготовить к бою — иначе от него не будет никакого проку.

— Тогда мне для начала придется убить гана Оррина.

— Нет! Ты должен понять — в нем нет злой воли, и человек он неплохой. Он просто растерян — и старается изо всех сил.

Я не стал бы упрекать его в недостатке мужества. Впрочем, ты сам рассудишь, когда повидаешься с ним.

Мучительный кашель сотряс тело больного, на губах запенилась кровь, и Друсс бросился к нему. Князь слабо махнул рукавом, где лежал платок, — Друсс достал его, вытер Дельнару рот и легонько похлопал князя по спине. Скоро кашель утих.

— Нет справедливости в том, что такой, как ты, человек Должен умирать подобным образом, — сказал Друсс, ненавидя охватившее его чувство бессилия.

— Никто из нас не выбирает.., как ему уйти. Впрочем, нет, не правда... Ты-то здесь, старый конь. Хоть ты сделал верный выбор, Друсс от души расхохотался. Молодой Мендар принес штоф вина и два хрустальных кубка. Князь достал из кармана пурпурного камзола бутылочку и влил в свой кубок несколько капель темной жидкости. Он выпил, и его лицо обрело подобие красок.

— Темное семя, — объяснил он. — Оно мне помогает.

— К нему ведь привыкают, — заметил Друсс, и князь усмехнулся.

— Скажи, Друсс, почему ты засмеялся, когда я сказал, что ты сам выбрал свою смерть?

— Потому, что я еще не готов отдаться старой шлюхе. Да, она меня хочет, но придется ей сильно постараться, чтобы меня получить.

— Ты всегда смотрел на смерть, как на своего личного врага. Ты правда веришь, что она существует?

— Кто знает? Мне нравится думать, что да. Нравится играть в то, будто я всю жизнь веду с ней бой.

— Но на самом деле ты его не ведешь?

— Нет. Однако это не позволяет мне ржаветь. Через две недели сюда придут шестьсот лучников.

— Вот так новость! Замечательно. Как это тебе удалось?

Хитроплет пишет, что не может дать ни одного человека.

— Это разбойники. Я обещал им помилование и по пять золотых рагов на человека.

— Не нравится мне это, Друсс. Наемникам доверять нельзя.

— Ты же просил, чтобы я взял командование на себя. Вот и положись на меня — я не подведу. Прикажи составить грамоты о помиловании и напиши в дренанскую казну. Мендар! — позвал Друсс офицера, терпеливо ожидающего у окна.

— Слушаю?

— Поди-ка к гану Оррину и скажи ему.., спроси его, не сможет ли он принять меня через час. Мы потолкуем с моим другом, а потом я буду очень благодарен, если он согласится на встречу со мной. Так ему и скажи. Ясно?

— Так точно.

— Тогда ступай. — Офицер отдал честь и вышел. — Поговорим о деле, друг мой, пока ты еще не устал. Сколько у тебя бойцов?

— Чуть больше девяти тысяч. Из них шесть тысяч новобранцев и только тысяча опытных воинов — это Легион.

— Сколько лекарей?

— Десять — главным у них кальвар Син. Помнишь его?

— Да. Хоть что-то утешительное.

Целый час Друсс расспрашивал князя, и под конец тот заметно ослабел, снова стал кашлять кровью и закрывать глаза, борясь с терзающей его болью. Друсс взял его на руки и спросил:

— Где твоя комната? — Но князь лишился чувств.

Друсс вышел из зала, неся на руках безжизненное тело Хранителя Севера, узнал дорогу у попавшегося навстречу солдата и приказал позвать кальвара Сина.

Пожилой лекарь явился, когда Друсс, уложив князя, сидел у него в ногах. Кальвар Син почти не изменился — его бритая голова по-прежнему блестела, как мраморный шар, а черная повязка на глазу стала еще более ветхой.

— Как его дела? — спросил Друсс.

— Какие у него могут быть дела, старый ты дурак? Он умирает. И двух дней не протянет.

— Я вижу, нрав у тебя все такой же покладистый, доктор, — ухмыльнулся Друсс.

— С чего мне быть покладистым? Старый друг умирает, а через несколько недель за ним последуют тысячи молодых ребят.

— Возможно. Однако я рад тебя видеть. — Друсс встал.

— А я вот не рад, — ответил лекарь с огоньком в глазах и едва заметной улыбкой. — Туда, где ты находишься, слетается воронье. Как это тебе удается оставаться здоровым как бык?

— Ты доктор — тебе видней.

— Да ты ведь не человек. Демон вытесал тебя из камня в зимнюю ночь и оживил. Убирайся теперь — мне надо дело делать.

— Где мне найти гана Оррина?

— В казарме. Ступай!

Друсс усмехнулся и вышел. Дун Мендар перевел дух.

— Вы его не любите, доктор?

— Не люблю? С чего мне его не любить? Он убивает людей наповал — избавляет меня от лишней работы. Убирайся и ты следом за ним.

Шагая через плац, Друсс ловил на себе пристальные взгляды солдат и слышал приглушенный шепот. Он улыбнулся про себя. Началось! Теперь ему ни на миг нельзя расслабляться.

Нельзя показывать этим людям Друсса-человека. Он — Легенда. Несокрушимый Мастер Топора.

Не отвечая на приветствия, он подошел к главному входу, и двое часовых встали навытяжку перед ним.

— Где мне найти гана Оррина?

— Третья дверь в пятом правом коридоре, — отчеканил солдат, выкатив глаза.

Друсс нашел нужную дверь и постучался.

— Войдите! — сказали изнутри.

Друсс вошел. Комната была убрана скромно, но красиво, и на письменном столе царил безупречный порядок. За столом сидел тучный человек с кроткими, темными, как у лани, глазами. Золотые эполеты дренайского гана казались не к месту на нем.

— Вы ган Оррин? — спросил Друсс.

— Да — а вы, должно быть, Друсс. Входите, дорогой мой, и садитесь. Видели вы князя? Ну да, конечно. Он, наверное, рассказал вам о наших трудностях. Нелегко нам тут приходится. Очень нелегко. Не хотите ли закусить? — Оррина прошиб пот, и Друссу стало его жаль. Друссу в жизни довелось служить под многими командирами. Немало было достойных, но встречались среди них и растяпы, и дураки, и трусы, и тщеславные. Друсс не знал еще, куда отнести Оррина, но сочувствовал ему.

На подоконнике стояло деревянное блюдо с черным хлебом и сыром.

— Я съем немного этого, если можно, — сказал Друсс.

— Ну разумеется! — Оррин передал ему тарелку. — Как там князь? Скверная история. Такой замечательный человек. Вы были его другом, не так ли? Вместе сражались при Скельне.

Прекрасные, возвышенные воспоминания.

Друсс ел медленно, с наслаждением пережевывая грубого помола хлеб. Хорош был и сыр — мягкий и пряный. Друсс отказался от своей первоначальной мысли — указать Оррину на недостатки Дроса, на безразличие и расхлябанность. Человек должен знать свой предел. Если он заходит за него, натура может сыграть с ним жестокую шутку. Оррину вовсе не следовало принимать звание гана, но в мирное время он с легкостью сошел бы за такового. А теперь он словно деревянная лошадка в атакующем строю.

— Вы, должно быть, вконец измучились, — сказал Друсс.

— Что?

— Измучились вконец. Тут ведь работы столько, что не всякому под силу. Снабжение, учения, караулы, обдумывание военных действий. Вы, наверное, уже на пределе.

— Да, это утомительно. — Оррин с явным облегчением вытер пот со лба. — Немногие понимают, как трудно приходится командующему. Настоящий кошмар. Выпьете чего-нибудь?

— Нет, благодарю. Быть может, вам станет легче, если я сниму часть бремени с ваших плеч?

— Каким образом? Уж не хотите ли вы, чтобы я покинул свой пост?

— Великий Миссаэль, нет! — с чувством ответил Друсс. — Я в этом случае пропал бы. Нет, я совсем не это имел в виду.

Но времени остается мало, и никто не вправе требовать, чтобы вы несли эту ношу один. Я предлагаю вам передать мне всю ответственность за обучение солдат и оборону. Нужно будет замуровать все проходы за воротами и нарядить рабочие команды для сноса домов между четвертой и шестой стенами.