— Ничего. Повернись обратно — мне нужно посмотреть твою спину.

Она принялась умело разминать мышцы у лопатки — ее пальцы входили в тело, как стальные, заставляя Друсса то и дело ворчать сквозь стиснутые зубы.

— Ляг опять на спину.

Подняв его правую руку, она обхватила ее ладонями, дернула вверх и повернула. Раздался громкий треск, и Друссу показалось, что она сломала ему плечо. Отпустив руку, Каэсса положила ее на левое плечо Друсса, а левую на правое, крест-накрест. Перевернула Друсса на бок, подставила кулак ему под спину между лопатками, уложила его обратно и вдруг навалилась ему на грудь всей тяжестью, вдавив его позвоночник в свой кулак. Друсс снова застонал, и послышался новый зловещий хруст. На лбу у старика выступил пот.

— А ты сильнее, чем кажешься на вид, девочка.

— Тихо. Сядь-ка лицом к стене.

На сей раз она чуть не сломала ему шею — взялась одной рукой за подбородок, другой повыше уха и крутанула голову сперва влево, потом вправо. Звук был такой, словно треснула сухая ветка.

— Завтра будешь отдыхать, — сказала Каэсса, повернувшись к двери.

Он потрогал больное плечо — уже много недель оно не чувствовало себя так хорошо.

— Что это так хрустело? — спросил он, остановив ее в дверях.

— У тебя соли в суставах. Первые три позвонка срослись и мешали притоку крови. А мышцы под лопаткой были зажаты — отсюда спазмы, мешающие правой руке. И послушай меня, старик, — завтра ты должен отдохнуть. Иначе ты умрешь — Все мы умрем.

— Верно. Но ты пока еще нужен здесь.

— Ты только меня так не любишь — или всех мужчин? — спросил он, когда она снова взялась за ручку двери.

Она взглянула на него, улыбнулась, закрыла дверь и вернулась в комнату, остановившись в нескольких дюймах от его могучего обнаженного тела.

— Хочешь поспать со мной, Друсс? — спросила она вкрадчиво, положив руку ему на плечо.

— Нет, — тихо ответил он, глядя в ее глаза с маленькими, неестественно маленькими зрачками.

— Большинство мужчин хочет, — шепнула она, придвинувшись поближе.

— Я не принадлежу к большинству.

— Или в тебе соков не осталось?

— Может, и так.

— А может, ты предпочитаешь мальчиков? У нас в шайке есть такие.

— Нет, не могу сказать, чтобы когда-либо желал мужчину. Но у меня была женщина, настоящая женщина — и другая мне не нужна.

Каэсса отошла от него.

— Я велела приготовить тебе горячую ванну. Сиди в ней, пока вода не остынет. Это поможет разогнать кровь по твоим усталым мышцам. — С этими словами она повернулась и вышла.

Друсс поглядел ей вслед, сел и поскреб бороду.

Эта девушка беспокоила его. Было что-то непонятное в ее глазах. Друсс никогда толком не понимал женщин, не обладал чутьем, как некоторые мужчины. Женщины были для него существами чужеродными, далекими и опасными. Но в этой девчушке присутствовало что-то еще — ее глаза выражали безумие, безумие и страх.

Друсс пожал плечами и сделал то, что делал всегда, когда не мог разгадать какую-нибудь загадку: забыл о ней.

После ванны он быстро оделся, расчесал волосы и бороду, наскоро позавтракал в Эльдибарской столовой и присоединился к пятидесяти добровольцам на стене как раз в тот миг, когда за предутренним туманом забрезжил рассвет. Утро выдалось свежее, прохладное и обещало дождь. Внизу собирались надиры, груженные камнем телеги медленно тянулись к катапультам. Люди на стене почти не разговаривали — в такие дни человек обращается мыслями внутрь. «Умру ли я сегодня? Что делает сейчас моя жена? Зачем я здесь?»

Оррин с Хогуном шли вдоль стены. Оррин говорил мало, предоставляя командиру Легиона шутить и задавать вопросы.

Панибратство Хогуна с рядовыми коробило его, но не слишком; возможно, в этом чувстве было больше сожаления, нежели возмущения.

Около надвратной башни вперед выступил молодой кул — кажется, его звали Бреган.

— Вы будете нынче сражаться вместе с «Карнаком», командир? — спросил он.

— Да.

— Благодарю вас. Это большая честь для всех нас.

— Ты очень любезен.

— Это чистая правда. Мы с ребятами говорили об этом ночью.

Смущенный, но довольный, Оррин улыбнулся и прошел мимо.

— Это вам не снабжением заниматься — тут ответственность гораздо выше, — сказал Хогун.

— Почему?

— Они вас уважают — а этот вот парень прямо-таки боготворит вас. До этого еще дорасти надо. Они останутся с вами, когда все прочие разбегутся, — или побегут с вами, когда все прочие останутся.

— Я не побегу, Хогун.

— Я знаю — и не это; имел в виду. Человек слаб: порой и лечь хочется, и сдаться, и дать стрекача. Но вы сейчас не просто человек — вы полусотня. Вы «Карнак».

Это большая ответственность.

— Ну а вы?

— Я Легион, — просто ответил Хогун.

— Да, пожалуй. Вам страшно?

— Еще как.

— Я рад, — улыбнулся Оррин. — Рад, что не одинок.

Как и обещал Друсс, день принес новые ужасы: сперва каменный град, сотрясающий стену, потом громовой вопль и атака с лестницами — оскаленная орда, карабкающаяся навстречу серебряной стали дренаев. Три тысячи воинов с Музифа сменили бойцов, выдержавших тяжелую боевую страду накануне. Звенели мечи, падали с криком люди — так длилось много часов подряд. Друсс расхаживал по стене, точно сказочный гигант, мрачный и обагренный кровью, круша топором надирские черепа, — его ругань и громкие оскорбительные возгласы притягивали к нему врагов отовсюду. Рек, как и вчера, бился рядом с Сербитаром, но теперь к ним присоединились Менахем, Антахейм, Вирэ и Арбедарк.

К полудню двадцатифутовой ширины стена стала скользкой от крови, и трупы покрыли ее — но битва продолжала бушевать с той же силой. Оррин у надвратной башни дрался как одержимый вместе с воинами «Карнака». Бреган, сломав свой меч, подобрал надирский топор, двуручный, на длинном топорище, и орудовал им с поразительным мастерством.

— Вот настоящее мужицкое оружие! — крикнул ему Джилад во время краткой передышки.

— Поди скажи это Друссу! — ответил Оррин, хлопнув Брегана по спине.

В сумерках надиры снова отошли, провожаемые ликующими воплями и улюлюканьем. Но победа досталась дренаям дорогой ценой. Друсс, весь залитый кровью, доковылял, переступая через тела, до обтирающих оружие Река и Сербитара.

— Эта проклятая стена чересчур широка, чтобы держать ее долго, — сказал он, в свою очередь обтирая Снагу о кафтан мертвого надира.

— Святая правда. — Рек утер лицо краем плаща. — Но ты прав — нельзя отдать ее так просто.

— Пока что, — сказал Сербитар, — мы убиваем их из расчета три к одному. Этого мало. Они нас измотают.

— Нужны люди. — Друсс сел на парапет и почесал бороду.

— Вчера я отправил гонца к моему отцу в Дрос-Сегрил, — сказал Сербитар. — Дней через десять придет подкрепление.

— Драда ненавидит дренаев, — покачал головой Друсс. — С какой стати ему слать сюда людей?

— Он пришлет мою личную гвардию. Таков закон Вагрии.

Хотя мы с ним уже двенадцать лет не разговариваем, я остаюсь его первенцем, и это мое право. Триста воинов с мечами прибудут ко мне — немного, но все же польза.

— А из-за чего вы поссорились? — спросил Рек.

— Поссорились? — удивился альбинос.

— Ну да, ты и твой отец.

— Мы не ссорились. Он смотрел на мой талант как на «дар тьмы» и хотел убить меня, но я не дался. Меня спас Винтар. — Сербитар снял шлем, развязал свои белые волосы и потряс головой, подставив ее вечернему ветерку.

Рек, переглянувшись с Друссом, сменил разговор:

— Ульрик, должно быть, уже понял, что сражение предстоит нешуточное.

— Он знал это заранее, — сказал Друсс. — Покамест это его не беспокоит.

— Отчего же? А меня вот беспокоит. — Вирэ подошла к ним с Менахемом и Антахеймом. Монахи молча удалились, а Вирэ села рядом с Реком, обняв его за пояс и положив голову ему на плечо.

— Нелегкий выдался денек, — проговорил Рек, гладя ее волосы.

— Они оберегали меня, — шепнула она. — Это ты им велел, я знаю.