Мы со всех ног бросились туда. Почва оказалась более твердой, чем на холмах, поэтому мы бежали быстро. Но конные германцы догоняли нас. Один оказался уже совсем рядом. Я слышал, как хрипит его конь, как он заносит оружие. Я упал ничком в грязь, и дубина со свистом рассекла воздух надо мной. Варвар пронесся мимо, пока он разворачивал лошадь, я выиграл какое-то расстояние. Но германец тут же догнал меня, и я опять прыгнул на землю, а дубина со скрежетом скользнула по щиту.

Вот и лес. Конный снова был рядом, но теперь я повернулся к нему. Схватил щит в левую руку и сам бросился навстречу. Увернулся от лошади и нанес удар. Одновременно с варваром. Рука моя, державшая щит, на мгновение онемела, но я достал германца мечом и, пока не подскакали остальные, нырнул в лес.

Не хватало Чужака, и ждать его было нельзя. Мы двинулись вдоль опушки в сторону лагеря. В лесу повстречались двое батавов. Услышав чужой голос, мы едва не схватились с ними, но когда узнали, что это свои, почувствовали облегчение. Каждый лишний человек мог оказаться спасением. Нам нужно было успеть в лагерь до тех пор, пока германцы не обложили его со всех сторон. Добраться до него — туда, где все, — больше мы ни о чем не думали.

Дождь шуршал по ветвям. Мы старались не шуметь. Наверняка пешие германцы были уже в лесу. Но мы могли добраться до того места, где опушка ближе всего подходила к лагерю. А потом — броситься бегом через открытое пространство. Наудачу. Если германцы еще не ворвались в лагерь, то нас прикрыли бы. По крайней мере, стали бы стрелять, отпугивая всадников.

Я не знаю, добрались ли мы до лагеря. Еще не знаю. Меня вытащило оттуда. Мы уже собирались бежать через пустырь, когда нас заметили германцы. Их было совсем немного — человек восемь — и они раздумывали: стоит ли нападать на нас. Мы, прижавшись спинами друг к другу и выставив оружие, понемногу продвигались к открытому пространству. Еще чуть-чуть, и мы побежали бы. Но меня утащило.

Это длилось несколько мгновений. Я страшно сопротивлялся. Совсем немного — и я победил бы. Мне не хватило самой малости…

Весь день я живу этим ощущением: спиной батава, прижавшейся к моей спине. Прижавшейся и одновременно подпирающей ее. Все ясно и определенно: я жду сна. И не потому, что мне все равно его не избежать. Я приложу все усилия для того, чтобы остаться там.

Тот мир меня не отпускает. Убьют? Не в этом дело. Я не в состоянии уйти от него. Я просто не смогу жить, если почему-то останусь здесь. Это будет свинством. Самой большой гадостью в моей жизни. Во мне все решено…

День прошел хорошо. Я писал, вспоминал, думал, потом опять писал. Ночь уже близко, значит, скоро я вернусь туда. Теперь, наверное, уже насовсем. Тот мир торопит меня: глаза наливаются усталостью, а скулы сводит в зевоте. Грудь наполняет тревога, смешанная с торжеством. Я устоял. Я ухожу…