– Видите ли, моя работа во многом похожа на вашу. Я ведь тоже в каком-то смысле сыщик. – Он весь подался вперед. – И вот что я выяснил. Уверен, вы все поймете и оцените. Движения Ласло кажутся не случайными, верно? Они всегда одни и те же. – Темпл попытался изобразить их. – Как-то раз я очутился в сапожной мастерской – мне надо было срочно отремонтировать ботинки – оторвалась подошва. И вот от нечего делать я принялся наблюдать за работой мастера, пока он пришивал мою подошву. Операцию, разумеется, выполняла специальная машина. Я подошел к мастеру и спросил: «Скажите, любезнейший, а как же вы раньше справлялись с этой задачей, когда у вас не было никаких машин?» Сапожник был уже в годах и говорил с акцентом, по-моему, у него в роду имелись сербы. А спросил я его просто по наитию, так как вдруг почувствовал, что мне очень важно узнать про это. «Раньше мы все делали руками», – ответил он и засмеялся, приняв меня, видимо, за дурачка. И тогда я его попросил: «А покажите, как». Он, конечно же, сразу заявил, что ему некогда заниматься подобной чепухой, но я предложил деньги, по-моему, долларов пять. И вот тогда он уселся рядом со мной, зажал между коленями ботинок и воображаемыми движениями, которыми прилаживают оторванные подошвы, начал «зашивать» его. И, поверите ли, его движения точь-в-точь походили на пассы Мартины Ласло. Я попал в точку! Пулей помчался в больницу и связался с ее братом в Виргинии. И знаете что? Как раз перед тем, как Ласло свихнулась, ее бросил парень, который обещал на ней жениться и клялся в вечной любви. Догадываетесь, кем работал этот пройдоха?

– Неужели сапожником?

– Вот именно. Она не вынесла потери, и сама как будто превратилась в своего возлюбленного. Когда тот ее бросил, Ласло было всего лишь семнадцать. Девушка не мыслила жизни без него и полностью отождествляла себя с этим негодяем. А сейчас ей уже стукнуло пятьдесят два.

Киндерману стало грустно.

– Ну, и что вы об этом скажете? Я имею в виду способность выслеживать, – краснобайствовал психиатр. – Этот талант у вас либо есть, либо его просто нет. И проявляются такие способности довольно рано. Только-только закончив университет, я столкнулся с одним занятным пациентом. Он страдал депрессией. Несчастный утверждал, что постоянно слышит в ухе щелчки. И вот, после долгой беседы мне неожиданно пришла в голову идея. «А в каком именно ухе у вас щелкает?» – поинтересовался я. Он тут же ответил: «Всегда в левом». «А в правом никогда?» – не унимался я. «Нет, только в левом». «А можно, я послушаю?» – попросил я. «Пожалуйста», – согласился больной. Тогда я приложил к его уху свое и – поверите ли? – действительно услышал щелчки! И довольно громкие. Оказывается, молоточек у него в среднем ухе вечно соскальзывал и издавал эти злосчастные щелчки. Пришлось прибегнуть к помощи хирурга, и пациент сразу же почувствовал облегчение. А ведь он пролежал в психиатрическом отделении целых шесть лет. Именно эти щелчки и сводили его с ума – он сам себя считал психом, а отсюда и начиналась депрессия. Как только пациент понял, что щелчки ему не просто кажутся, что они реальны, он сразу же выздоровел.

– Да, просто потрясающе, – согласился Киндерман. – Ничего подобного я еще не слышал.

– Довольно часто я применяю и гипноз, – продолжал распинаться Темпл. – Хотя многие врачи не признают его, да и не верят в успех. И потом, гипноз считается в некоторых случаях даже опасным. Но взгляните на этих несчастных – неужели лучше оставить их в том положении, в каком они пребывают сейчас? Боже мой, да надо быть воистину изобретателем, чтобы облегчить их страдания! И всегда, помимо прочего, искать новые пути. Всегда. – Он тихо засмеялся. – Я тут еще кое-что вспомнил, – добавил Темпл. – Во времена студенчества мы проходили практику в гинекологическом отделении. И вот там я наткнулся на одну больную, женщину лет сорока, которая жаловалась на странные боли в половых органах. Я часто и подолгу беседовал с этой пациенткой, наблюдал за ней и пришел к выводу, что место ей не в гинекологическом отделении, а в сумасшедшем доме. Никаких гинекологических заболеваний у нее не обнаружили. Я был убежден, что она просто свихнулась. Я высказал свои соображения заведующему психиатрическим отделением, тот побеседовал с этой женщиной, но в конце концов заявил, что не согласен со мной. Тем не менее, время шло, и день за днем я все более убеждался, что наша подруга чокнутая. Но заведующий психиатрическим отделением и слышать о ней не хотел. И вот я решился. В один прекрасный день я улучил момент и вошел к ней в палату, прихватив с собой небольшую стремянку и резиновую простыню. Я запер дверь изнутри, накрыл женщину простыней до подбородка, вытащил свою дудку и от души помочился на кровать. Женщина не верила своим глазам. Тогда я спустился с лестницы, свернул клеенку и молча удалился, не забыв прихватить и стремянку. А потом начал выжидать. Буквально через день в столовой я наткнулся на молодого психиатра. Он пристально посмотрел на меня и заявил: «Послушайте, а ведь вы оказались правы насчет той женщины. Вы даже не представляете, что она тут понаплела медсестрам!» – Темпл с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Да, иногда приходится многое придумывать. Очень многое.

– И для меня это был неплохой урок, доктор, – признался Киндерман. – В самом деле. Вы мне открыли глаза на кое-какие вещи. Знаете, многие врачи почему-то недолюбливают психиатров и в удобный момент не прочь покритиковать их.

– Идиоты, – буркнул Темпл.

– Между прочим, я сегодня обедал с одним из ваших коллег. Доктор Амфортас, невропатолог, может, слышали?

Психиатр прищурился:

– Уж Винс-то не преминул бы ущипнуть меня, это точно.

– Да нет же, – поспешил вступиться за своего нового знакомого Киндерман. – Ничего плохого о психиатрах он не говорил. Мы говорили совсем о другом.

– И что же?

– Он оказался очень симпатичным человеком. Кстати, вы не могли бы попросить кого-нибудь проводить меня до палаты Ласло? – Киндерман встал. – Мне необходимо осмотреть ее кровать.

Темпл поднялся с кресла и, свирепо взглянув на следователя, потушил сигару.

– Я сам вас провожу, – сердитым голосом предложил он.

– Нет-нет, ни в коем случае. Вы ведь чудовищно заняты. Я не могу быть таким навязчивым и отнимать у вас кучу времени. – Киндерман поднял руки, как бы умоляя Темпла остаться в кабинете.

– Какая ерунда, – возразил Темпл.

– Вы уверены?

– Это отделение – мое детище. И я по праву горжусь им. Пойдемте, я вам все покажу сам. – И он распахнул дверь.

– Это окончательное решение?

– Абсолютно.

Киндерман вышел в коридор. Темпл указал направо: – Вот сюда, пожалуйста. – И быстрым шагом устремился вдоль коридора. Киндерман едва поспевал за ним.

– И все же мне так неудобно, – наигранно сокрушался следователь.

– Лучше меня здесь никто ничего не покажет. Отделение представляло собой настоящий лабиринт коридоров, перемежающихся небольшими холлами. По обеим сторонам этого лабиринта располагались многочисленные палаты, кое-где встречались конференц-залы и комнаты для персонала. Тут же находилась небольшая столовая и целый комплекс физиотерапии. Но настоящей гордостью отделения являлся, разумеется, зал отдыха с настольным теннисом и телевизором. Очутившись в этом помещении, психиатр указал на кучку больных, наблюдавших по телевизору какие-то спортивные соревнования. Большинство пациентов – люди пожилого возраста – уставились на экран в полном безразличии, словно не понимая, что там происходит. Все они были в пижамах, халатах и в одинаковых тапочках.

– Здесь-то и разыгрываются настоящие сражения – сообщил Темпл. – С утра до вечера бедолаги с пеной у рта обсуждают, какую именно программу смотреть. А медсестра выступает в роли арбитра. Собственно, в этом и заключается вся ее работа.

– Похоже, они сейчас довольны своим выбором, – заметил Киндерман.

– Погодите. Я вам кое-что о них расскажу. Вон там, например, видите? Очень интересный пациент, – шепнул Темпл, указывая на одного из мужчин, внимательно следящих за происходящим на экране. На голове у больного была бейсбольная кепка. – Он страдает кастрофренией, – пояснил Темпл. – Считает, что враги высасывают у него из головы мысли. Не знаю. Может, в этом и на самом деле что-то есть. А вон там, позади него, стоит Лэнг. Когда-то он считался неплохим химиком, но внезапно начал слышать голоса на чистых магнитофонных лентах. Это были голоса умерших. Они отвечали ему на любые вопросы. В свое время он где-то раздобыл книгу, вот с этого-то всё и началось.