Монахи радостно завопили. Но и степняки стали держаться осторожнее. Их разъезды постоянно объезжали монастырь, следя за тем, как бы кто-нибудь не выбрался из него, только держались метрах в трёхстах — чуть дальше полёта стрелы.

На стене засуетились несколько монахов. Потом все дружно разбежались, и только один остался, нагнувшись. Никита со своего места не видел, что он там делает. А монах поджигал раскалённым на огне железным прутом порох на полке.

Грянул пушечный выстрел, облаком дыма затянуло монаха и пушчонку. На этот раз канонир стрелял ядром, да так метко! Ядро угодило в калмыков, сидевших у костра и поджидавших, когда поджарится мясо.

— Не воруй чужого! — погрозил со стены Василий. — Накажем!

Чугунное ядро убило нескольких человек, а других покалечило. Уж очень плотно сидели, не вытерпел пушкарь.

Монахи точное попадание отметили взрывом воплей, показывая степнякам неприличные жесты. Но те к кривляньям и крикам относились равнодушно.

Оставив дозорных, братия отправилась на полуденную молитву и обед.

До самой ночи ничего не происходило, и монахи уверовали было, что степняки, видя перед собой неприступную твердыню, отступятся. Но далеко за полночь загудел колокол, закричали дозорные, призывая к оружию.

Своровав где-то лестницы, калмыки под покровом ночи отважились на штурм. Они выбрали самое низкое место у стены, приставили лестницы и полезли.

Добрый десяток насельников и Никита в том числе помчались по стене к месту штурма. На самой стене уже шёл бой. Видно было плохо: монахи в чёрных подрясниках, и на степняках тёмные одежды. Луна спряталась за облака, и попробуй разбери, где свой, где чужой.

И тут Никита совершил ошибку, чуть не ставшую для него роковой. Он закрыл глаза, чтобы побыстрее адаптироваться к темноте, и тут же над ухом раздался удар и скрежет железа.

— Никита, ты что же стоишь соляным столбом? — раздался крик Василия.

Никита открыл глаза. Прямо перед ним, у самых ног корчился в агонии степняк. Оказывается, на Никиту кинулся калмык, и если бы не опытный в боях Василий, лежать бы сейчас Никите на камнях стены. Да, действовать надо быстро и осмотрительно.

Между зубцами стены показалась голова. Никита ткнул в неё сулицей. Сильно ткнул — степняк рухнул вниз.

— Вот, так правильно. Встань справа, а я слева — так сподручней будет.

Следующего врага зарубил саблей Василий. Рядом с ними, буквально в пяти метрах, на переход уже взобрался степняк. Никита развернулся и, пока тот не осмотрелся, побежал к переходу и с разгона насадил степняка на копьецо. Тот с воплем рухнул. Никита попытался вытащить свою сулицу, но наконечник, видно, застрял в кости. Никита уже ногой в калмыка упёрся, однако наконечник не поддавался.

Случайно подняв голову, Никита увидел, что над стеной возникла голова другого калмыка. Выхватив саблю из ножен убитого, лекарь ударил ею сверху по голове, но только искры высек. Оказывается, на голове калмыка был надет железный шлем. Движением на себя Никита резанул степняка по шее — там, где сбоку проходит сонная артерия. На лицо ему тут же брызнули тёплые тяжёлые капли, зато степняк полетел с лестницы вниз.

Тут же он услышал, как слева закричал Василий:

— Никита, помогай!

Не медля ни секунды, он бросился к Василию. Двое в чужих одеждах атаковали монаха на переходе — только сабли в темноте посверкивали.

С размаха Никита ударил степняка саблей по шее, и голова того слетела. Второго зарубил сам Василий.

Однако из-за стены карабкался новый враг. Оба, не сговариваясь, ударили его острыми концами сабель в лицо. Калмык заорал и упал с лестницы, сбивая по дороге своих товарищей.

Бой как-то сразу стих, причём на всех участках.

— Ты цел? — спросил Василий.

— Вроде, — Никита оглядел и ощупал себя. — Нигде ничего не болит.

— Это в горячке иногда бывает. Потом отпустит — узнаешь. А копьё твоё где?

— Из тела степняка вытащить не могу.

— Пойдём, подсоблю. Оружие бросать нельзя. Без него — никак, да и денег стоит.

Вдвоём они раскачали сулицу за древко и вытащили её из убитого.

— Вась, она в крови вся.

— О его одежду вытри, а то руки скользить будут. Ремень с ножнами сними с него и саблю трофейную туда сунь. Всё монастырю прибыток.

По помосту прошёл ключарь.

— Все целы? Помощь нужна?

— Пока целы. Сами обойдёмся.

— У воротной башни двух послушников зарубили. Жалко, молодые совсем ребята. Держите факел.

— Зачем?

— Если снова полезут — зажгите и за стену бросьте. Так вам хоть немного басурман видно будет, а сами в темноте останетесь.

Ключарь, оставив один факел Василию, пошёл дальше и запнулся о тело убитого.

— Василий, подь сюда — помоги.

Вдвоём они сбросили убитого за стену.

— Не дело ему тут валяться. Если быстро перебежать придётся, мешать будет. Сами могли сообразить.

Никита удивился, как всё просто. Выкинули труп за стену — и все дела. А и в самом деле, чего с врагом церемониться? Глумиться над павшими — грех, а со стены скинуть — благое дело. Не смердеть же трупу на стене. Тем более не исключено, что калмык больной был — той же холерой. В жарком климате эпидемии этого заболевания часто бывают. Холод же, как на русских северах, бактериям размножаться не позволяет. К тому же калмык — всадник, потому и блохи не исключены, и вши, разносчики сыпного и брюшного тифа. В общем, многие знания — многие печали, или если попроще — меньше знаешь — крепче спишь.

Поскольку калмыки притихли, Никита с внутренней стороны стены обошёл периметр — он был не так и велик. Обходя, спрашивал — не ранен ли кто, не нужна ли помощь?

Убитых было всего двое — ключарь сказал уже. И легкораненых тоже двое. Никита раны мхом сушёным присыпал, перебинтовал. Правда, при свете факела не очень ладно вышло, но всё лучше, чем с открытой, хоть и неглубокой раной. А в Астраханской низине воздух летом влажный, раны могут долго не заживать и гноиться.

В напряжении они сидели до рассвета, но повторных попыток взять монастырь калмыки не предпринимали.

Когда рассвело — по-летнему рано — вокруг стен монастыря иноки насчитали два десятка убитых степняков. А ведь ещё и раненые были, которые смогли уйти с нападавшими. Совсем неплохой результат, учитывая, что ворота и стены целы, и во дворе ни одна постройка не сгорела.

Молодцы настоятели — начавший каменную постройку вместо сгоревшего деревянного монастыря отец Гедеон и достроивший его отец Михаил. Тяжело постройка монахам далась — надо было камни искать и тележками их возить, известь пережигать, стены возводить. И на всё про всё — только полсотни монахов. Деревянные стены поджечь легко и при штурме преодолеть, втыкая в стены копья и взбираясь по ним, аки по лестнице — татары в этом мастаки.

Днём же произошёл бой на поле между монастырём и городом. Калмыки близко подошли к городу, явно затевая штурм. Только разом грянули пушки, а затем и стрельцы дали залп из пищалей. А потом, когда смешались в кучу люди и кони, распахнулись городские ворота, и оттуда вылетели казаки — с шашками наголо и с посвистом разбойничьим. Было их немного, сотни три, да видно у страха глаза велики. Дрогнули калмыки. Первые ряды их в бой ещё вступили, а остальные бросились назад.

Весь бой шёл на глазах у братии монастырской, высыпавшей на стены. А когда отступавшие степняки скакали мимо монастыря, то иноки выстрелили в них из обеих пушек, причинив урон отступающим.

Степняки шарахнулись в сторону, не ожидая стрельбы. Кони попадали, и в толчее да от каменного дроба, вылетевшего из пушек, пары десятков всадников воинство хана не досчиталось.

Так они и ушли бесславно в свои степи, побросав тела убитых и раненых — без трофеев и с потерями.

И в дальнейшем только в 1670 году город взял Степан Разин, да и то исключительно потому, что горожане тайком открыли ворота. Разин хозяйничал в нём два года и учинил немало жестокостей и мерзостей.

Посланные за калмыками дозоры отследили отход степного воинства до самых калмыцких степей, а горожане и воинство устроили праздник. Многие успели из окрестных деревень прибежать в город с семьями, узлами, да ещё и скотину пригнать. Сейчас же на радостях резали баранов и жарили их на кострах, а купцы выкатывали — кто бочку пива, а кто и от щедрот своих — вина. На импровизированных пирах ели, пили и плясали на каждой площади.