а путь далекий нас ведет. —

Что ж правой держишь ты рукой?»

«Несу молитвенник святой».

«Оставь его! Молитвы те —

как тяжесть камня на хребте.

Забрось его! Ведь нам итти

без ноши легче на пути».

Он требник бросил под откос,

и стал их шаг по десять верст.

И путь пошел их по камням,

по диким скалам и лесам;

в теснинах тех меж скалами

шакалы зубы скалили;

и филин дико хохотал,

как бы несчастье предвещал.

А он пред ней все скок да скок,

она ж за ним, не чуя ног.

По гребням скал, по терниям

ступают ноги белые;

и острия в багряный цвет

кровавят ног девичьих след.

«Полночный час уже пробил,

выходят тени из могил;

коль их заметишь пред собой —

не побоишься, светик мой?»

«Чего ж бояться? Ты — живой

и власть господня надо мной.

Ты лучше расскажи о том,

где ты живешь, каков твой дом?

Чиста ль светлица, весела?

И церковь близко ль от села?»

«Ты слишком много хочешь знать!

Самой придется увидать.

Спеши скорей: ведь час не ждет,

а путь далекий нас ведет.

Что у тебя за пояском?»

«Взяла я четки в новый дом».

«О, этих четок черный ряд,

тебя обвил он точно гад!

Они начнут тебя душить:

сорви их — надо нам спешить!»

Он бросил четки под откос,

и стал их шаг по двадцать верст.

Была дорога их долга —

через болота и луга;

а по болотам у реки

блуждающие огоньки

^[21]

:

по девять в ряд и там и тут,

как будто с телом гроб несут;

а жабий хор среди болот

как по покойнику поет.

Он все пред нею скок; да скок,

она ж за ним, не чуя ног:

осока хлещет по ногам,

подобно бритвенным ножам,

и папоротник зеленый

стал кровью обагренный.

«Полночный час уже пробил,

спешат виденья в тьму могил;

как взор ни крой, их страшен рой —

ты не боишься, светик мой?»

«Ах не боюсь, ведь ты живой

и воля божья надо мной!

Но не спеши ты так итти,

позволь мне дух перевести,

слабеют ноги, колет грудь,

дай мне минутку отдохнуть!»

«Нет, мы скорей должны итти!

Уж близится конец пути.

Пир начат, гости у стола,

летят мгновенья, как стрела.

Что это у тебя, гляди,

на шнур надето на груди?»

«То матушки покойной крест».

«Креста мне ненавистен блеск!

Краями в золотом огне

он колет грудь тебе и мне,

брось! Станешь птицей в вышине!»

И он забросил крест в овраг,

стал в тридцать верст их каждый шаг.

И вот пред ними дол открыт,

на нем строение стоит;

высоких узких окон ряд

и колокольни острый скат.

«Ну, вот, дружочек, мы и здесь,

теперь увидишь все как есть».

«Не церковь ли на месте том?»

«Нет, то не церковь, то — мой дом!»

«А это не крестов ли ряд?»

«Нет, не кресты то, а — мой сад!

Теперь — ты на меня взгляни

и частокол перемахни!»

«Постой? размыслить дай самой!

Мне странен, страшен облик твой;

Твое дыхание — беда,

а сердце, вижу, тверже льда!»

«Не бойся, милая моя,

богато, сытно у меня,

мясного много в погребах,

сегодня ж пир начнем не так!

Что у тебя за узелок?»

«Рубашки — свадебный залог».

«Не нужно больше их чем две!

одна тебе, другая мне».

С рубашками он узел сгреб