— Что, если это второе солнце, — пробормотала Тамара. Она снова обмахивалась газетой.

— Какое еще второе? — по тону Марата было слышно, что приключение ему надоело и вскоре последует взрыв.

— Когда была авария на реакторе, люди видели два солнца.

— Здесь нет никаких реакторов.

— Откуда ты знаешь? Какой-нибудь секретный, может, и есть.

— И навернулся, да? — ехидно подхватил муж. — Беззвучно и плавно?

Тамара вздохнула. Она аккуратно положила газету на сиденье, отпила из бутылки и вдруг оплела руками маратову шею, из-за чего тот вздрогнул, но сразу расслабился и принял неприступный вид.

— Медведик, ну давай, уедем отсюда, — попросила Тамара, заглядывая ему в глаза. — Я так хочу. Ты всегда, когда пьяный, кричишь, что мое желание — закон. Даже из пистолета палишь. Вот тебе мое желание. Поедем назад.

— Ну-ну-ну, — Марат вытянул губы в идиотскую дудочку и взялся за рычаг. — Не бзди, прорвемся.

— До чего же я ненавижу, когда ты такой хам! — разомкнув руки, Тамара отстранилась. Она плюнула на пол. — Сколько раз тебе было сказано: оставь свои поганые выражения для друзей, для деловых партнеров, для сук твоих, а вот меня — избавь!

«Пежо» тихо тронулся с места. Марат сосредоточенно следил за дорогой, почти улыбаясь. Из всех нарождавшихся чувств, зачастую диаметрально противоположных, он выбрал азарт — состояние знакомое и приятное. Машина шла быстрее и быстрее, пока не помчалась вновь, подобная хищному зверю, который долго лежал, затаившись, в траве, и вот наступило время атаковать: он стелится по земле, подметая сор брюхом и набирая скорость; спустя мгновение он летит, неотвратимо настигая мышь, лань, антилопу, заправщика, солнце и самый мир. Планета вращается под его лапами, ускользая, но ему только радостнее и веселее, он знает, что пусть не догонит, его попытка все равно сохранится в памяти и пейзаже.

Из ловкого барса уподобившись глупой пробке, «пежо» вылетел на широкую трассу, открывшуюся внезапно; трасса была забита машинами под самый горизонт. Марат резко развернулся и чуть не угробил стоячий «фольксваген-пассат». Какой-то кретин выкрасил «фольксваген» в невозможный изумрудный цвет; Марат сдал назад, отъехал от замершего автомобиля на несколько метров и приготовился к остановке, но его личное вмешательство не понадобилось: мотор заглох сам, и фары «пежо» вопросительно уставились на чужой багажник.

— Че пялишься? — сказал Марат приборной доске. — Хочешь ему вдуть?

— Ну, мы и попали, — протянула Тамара, завороженно глядя на очередь.

— Мы не лохи, чтобы стоять, — рассеянно обронил Марат. Он проворачивал ключ, но зажигания не было. — Что за параша такая…

— Бензин кончился, — предположила жена.

— Черта с два, посмотри сюда. Хотя должен был.

Тамара перевела взгляд на приборную доску и увидела, что Марат прав. В глубине души Тамара надеялась, что с их четой случилось некое помрачение сознания: так, насколько она разбиралась в предмете, случается; человек может выполнять сложные операции, складно говорить и вообще вести себя обычнейшим образом за счет небольшого, неповрежденного мозгового островка. Большая же часть мозга погружена во тьму, и такой человек не помнит ни себя, ни своего прошлого. Это может длиться годами, он даже может начать совершенно новую жизнь. Почему бы такому folie a deux не поразить их чету? Они бы могли проездить несколько часов, кружа и петляя, пока не настало утро. С восходом солнца они пришли в себя, и только счетчик…

Марат прищурился:

— Охренеть, да и только. Как на таможне, мамой клянусь. И почему так воняет — помойка здесь, что ли, в лесу? Или сортир?

Тамара вдруг поняла, что ее беспокоит больше прочего: тишина. Было так же тихо, как и в лесу; моторы и птицы молчали. Метрах в двухстах от них стояли какие-то люди — не то водители, не то пассажиры. Но таких было мало, остальные отсиживались в салонах. Она увидела, как от группы отделился какой-то мужчина и направился в их сторону. В руке его что-то белело. Присмотревшись, Тамара узнала бумажный лист.

— По-моему, нам несут список, — сказала она.

— Список? Какой, к черту, список? — не понял Марат.

— Здесь очередь. Помнишь, раньше были списки? Перекличку еще устраивали, люди ночами стояли, костры жгли. За сапогами, за стенками…

— Не помню, я за сапогами никогда не стоял.

— Я тоже не стояла, мне рассказывали.

— Пусть подотрется своим списком, — Марат наблюдал, как человек приближался к «пежо». Незнакомец ненадолго отвлек его от заглохшего мотора.

Мужчина приближался. Седой молодящийся мудак лет шестидесяти, в джинсе и с пузом, перевалившимся перед ремень. Любитель перченой музыки да книжек про «похождения счастливой проститутки», полный рот золота и вонь изо рта, валидол в кармане. Тамара хорошо знала эту породу, но сейчас была рада даже такому собеседнику. Был ли рад Марат, она не знала; он набычился и напрягся.

— Активист, скороспелый, — процедил Марат. — Всегда такой найдется, чтобы оседлать и возглавить движение. Деятельный до хрена.

— Все-таки какая-то ясность, — возразила Тамара и взялась за ручку дверцы.

— Сиди тихо! — осадил ее тот. — Я с ним перетру. Не ты, а я. Не лезь.

— Я выйти, наконец, хочу! — возмутилась Тамара. — От тебя несет, как от коня! Мне уже дурно!

«Пошел он к дьяволу, — подумала она. — Пусть разоряется. Что мне — сдохнуть в этой живопырке?» Тамара отворила дверцу и неуклюже выбралась наружу; тело и ноги затекли, поясницу ломило. Воздух оказался неожиданно душным и чуть сладковатым; ей померещилось, будто она дышит сквозь сахарную вату. Тишина давила, и общем молчании щелкали шаги неизвестного; мужчина, видя, что из машины кто-то вышел, сбавил скорость и пошел вразвалочку, старательно изображая непринужденность.

— Бывалый, — презрительно сказал «пежо» голосом Марата.

Тамара нацепила очки — с тем только, чтобы сразу снять и закусить дужку. Чавкнула вторая дверца, и Марат обозначился по другую сторону автомобиля. Он задрал подбородок и чуть склонил голову влево, изображая высокомерное ожидание. Его можно было принять за недовольного босса средней руки, к которому торопится курьер. «Или за пахана, поджидающего шестерку с малявой», — Тамаре, стоило ей допустить такое уподобление, сделалось ясно, что так оно и есть — во всяком случае, в воображении Марата.

Мужчина размахивал бумагой, как будто парламентер — белым флагом. Вскоре стало ясно, что он и не думал ничего изображать, а походку сменил в силу возраста, так как не рассчитал и взял с места слишком резво.

На последних двадцати шагах он стал прихрамывать.

Марат поджал губы, готовый все и всех расставить по местам, в соответствие с заранее купленными путевками в жизнь.

— Добрый… — начал мужчина еще издалека и запнулся. — Вечер, — докончил он с некоторой неуверенностью. — Здравствуйте.

Он переложил бумагу в левую руку и протянул ладонь.

Марат нехотя выбросил пальцы.

— У вас есть мобильник? — спросил старик.

Тот подобрался, не веря в такую неприкрытую наглость. Мужчина поспешно прибавил:

— Это очень важно, это здесь почти самое главное.

Он улыбнулся — натянуто, но приветливо.

Тамара между тем рассматривала гостя. Он выглядел именно таким, каким домыслился минутой раньше: порочное обрюзгшее лицо, зрачки загустевшего карего цвета, одышка, шерсть в ушах, цепочка на шее. Похож на вороватого зубного техника, который к старости дорвался-таки до пирога и теперь наверстывает, жрет за пьет за потерянные годы, пристраивается к новому, разудалому поколению, чтобы хоть чуточку подержаться, хоть капельку отхлебнуть, ущипнуть, подсмотреть.

«Кобель хронический, — решила Тамара. — Бычара на покое, склеротический живчик. Почему же он так напуган?»

Она понимала, что вот-вот услышит нечто неприятное.

— Ну, есть, — Марат пожал плечами. Ему даже сделалось немножко весело: как же можно без мобильника? Он приготовился выслушать слезную просьбу дать позвонить — и отказать. Но просьба прозвучала совсем другая, не та, которой он ждал: