Она прижалась к его плечу и прошептала:

– Крейг, дорогой, пришло время сказать тебе. Я так сильно люблю тебя.

Крейг собирался сразу же поехать в Булавайо и взять гражданский суд штурмом, но она со смехом удержала его.

– Господи, не знала, что ты такой безумец. Нельзя просто так поехать и заключить брак, словно купить фунт сыра.

– Почему нет? Многие люди так поступают.

– Только не я, – твердо заявила она. – Хочу, чтобы все было как положено. – Она что-то сосчитала на пальцах, посмотрела календарь на последней странице своей записной книжки и сказала:

– Шестнадцатое февраля.

– Ждать еще четыре месяца, – простонал Крейг, но его протесты были безжалостно подавлены.

Джозеф целиком разделял планы Сэлли-Энн.

– Вы выйдете замуж в «Кинги Линги», нкосикази.

Это было скорее утверждением, чем вопросом, и Сэлли-Энн уже достаточно хорошо знала синдебеле, чтобы понять, что ее повысили с «маленькой госпожи» до «благородной дамы».

– Сколько будет гостей? – спросил Джозеф. – Двести, триста?

– Не думаю, что так много, – возразила Сэлли-Энн.

– Когда женился нкозана Роли, у нас было четыреста гостей, приехал даже нкози Смити!

– Джозеф, – проворчала Сэлли-Энн. – Ты ужасный сноб!

Подавленность, которая охватила Крейга, когда он услышал приговор Тунгаты, постепенно исчезала благодаря напряженной работе в «Кинг Линн». Через несколько месяцев он почти не вспоминал о ней, только иногда, в самые неожиданные моменты, его охватывали воспоминания о старом друге. Для остального мира Тунгата Зебив словно никогда и не существовал. Его словно накрыли саваном молчания после экстравагантного освещения средствами массовой информации судебного процесса.

И вдруг имя Тунгаты Зебива появилось одновременно на всех телевизионных экранах и на первых полосах всех газет.

Крейг и Сэлли-Энн были буквально потрясены первым репортажем. Когда выпуск новостей закончился и начался прогноз погоды, Крейг подошел к телевизору и выключил его. Потом он вернулся к Сэлли-Энн, двигаясь как человек, только что переживший тяжелейший шок.

Они долго сидели в темной комнате, пока Сэлли-Энн не взяла его за руку. Она сильно сжала его, но ее дрожь была невольной, она сотрясла все ее тело.

– Бедные девочки, еще совсем дети. Представляешь их ужас?

– Я знал Гудвинов. Они были прекрасными людьми и всегда относились хорошо к чернокожим, – пробормотал Крейг.

– И это доказывает лучше всего остального, что его правильно посадили в клетку как опасное животное. – Ее ужас начал переходить в ярость.

– Не могу понять, чего именно они пытаются добиться. – Крейг покачал головой, и тут Сэлли-Энн взорвалась.

– Вся страна, весь мир должен понять, кто они. Кровожадные, безжалостные… – Она зарыдала. – Эти дети, о мой Бог, как я ненавижу его, я желаю ему смерти.

– Они использовали его имя, а это не значит, что они действовали по приказу Тунгаты. – Крейг старался, чтобы его слова звучали убедительно.

– Я ненавижу его, – прошептала она. – Ненавижу его за это.

– Это безумие. Таким поступком можно добиться только того, что солдаты набросятся на Матабелеленд с яростью всех известных богов.

– Маленькой было всего пять лет. – Сэлли-Энн от жалости и скорби повторяла свои собственные слова.

– Найджел Гудвин был отличным парнем. Я хорошо его знал – мы служили в одном специальном подразделении полиции во время войны. Он нравился мне. – Крейг подошел к столу и налил виски. – Господи, не дай этому повториться снова. Всему этому ужасу, всей жестокости. Господи, избавь нас от этого.

Найджелу Гудвину было почти сорок, но выглядел он, как молодой парень, благодаря своему розовому круглому лицу, на которое не действовало даже африканское солнце. Его жена Хелен была худенькой темноволосой девушкой с достаточно простой внешностью, которую позволяли не замечать ее темные, всегда сияющие глаза и постоянно хорошее настроение.

Две их дочери всю неделю жили в католической женской школе в Булавайо. Элис Гудвин было восемь лет, у нее были рыжеватые волосы и веснушчатое лицо, она была пухлой и белокожей, как и отец. Стефани было всего пять, она была слишком маленькой для интерната, но мать настоятельница сделала для нее исключение, так как в этой школе училась ее старшая сестра. Она была прелестным ребенком, темноволосым и жизнерадостным, с веселыми, как у матери, глазами.

Каждую пятницу Найджел и Хелен Гудвины совершали семидесятивосьмимильную поездку от фермы до города. Ровно в час они забирали дочерей из школы, обедали в отеле «Селборн», потом ходили до вечера по магазинам. Хелен покупала продукты и ткани, из которых она собиралась сшить платья для себя и дочерей, а потом, пока дети смотрели кино в местном кинотеатре, позволяла себе одну из немногих причуд простой жизни – делала себе новую прическу.

Найджел был членом комитета Союза фермеров Матабелеленда и проводил час или два в неторопливой беседе с секретарем или другими членами комитета, оказавшимися в городе. Потом он шагал по залитым солнцем улицам, заломив шляпу на затылок, сунув руки в карманы и довольно попыхивая трубкой, каждую минуту приветствовал друзей и знакомых, белых или чернокожих, и через каждые несколько ярдов останавливался, чтобы поболтать с ними.

Его десятник матабел Джосая и оба рабочих поджидали его у «тойоты», стоявшей у кооператива фермеров. Они погрузили в машину инструменты, запасные части, лекарства для скота и другие мелочи, и тут как раз подошла Хелен с девочками.

– Простите, мисс, – обратился к жене Найджел. – Вы не видели миссис Гудвин?

Эта шутка повторялась каждую неделю, но Хелен все равно засмеялась и похвасталась новой прической.

Он купил девочкам пакет лакричного ассорти.

– Дорогой, – как обычно возразила жена, – конфеты вредны для их зубов.

– Я знаю, – сказал Найджел и подмигнул дочуркам. – Но один раз не повредит.

Стефани села в кабину между родителями, а Элис забралась в кузов вместе Джосаей и матабелами.

– Закутайся во что-нибудь, милая, – сказала ей Хелен. – Когда приедем домой, будет уже темно.

Первые шестьдесят две мили они проехали по главной дороге, потом свернули на проселочную, ведущую к ферме, и Джосая выпрыгнул из кузова, чтобы открыть сетчатые ворота.

– Снова дома, – довольно произнес Найджел, въезжая на собственную землю. Он всегда говорил так, и Хелен улыбнулась и положила руку ему на колено.

– Приятно возвращаться домой, – согласилась она.

Внезапно, как всегда, опустилась темная африканская ночь, и Найджел включил фары. Яркими точками заблестели глаза тучных коров. Аммиачный запах их навоза казался особенно резким в чистом ночном воздухе.

– Нужен дождь, – сказал Найджел, – иначе скоро все пересохнет.

– Да, дорогой.

Хелен посадила маленькую Стефани на колени, и дочурка сонно положила голову на ее плечо.

Найджел на протяжении последних десяти лет собирался купить генератор, но всегда появлялись более неотложные затраты, поэтому они по-прежнему пользовались бензином и керосином. Огни дома приветственно подмигнули им сквозь заросли акации.

Найджел остановил грузовик у задней террасы, выключил двигатель и погасил фары. Хелен вылезла из кабины, прижимая к себе Стефани. Дочурка заснула на руках, сунув палец в рот.

Найджел подошел к кузову и помог спуститься Элис.

– Лонгиле, Джосая, можете идти. Грузовик разгрузим завтра. Спокойной ночи!

Держа Элис за руку, он пошел за женой на террасу, но тут их ослепил яркий свет фонаря, и вся семья замерла.

– Кто здесь? – раздраженно спросил Найджел, заслоняя глаза ладонью и не выпуская ладонь Элис из своей.

Постепенно его глаза привыкли, и он увидел их, мгновенно ощутив жуткий страх за жену и детей. Их было трое, в синих джинсах и джинсовых куртках. Каждый был вооружен автоматом «АК-47». Каждый направлял оружие на них. Найджел быстро оглянулся. Он понял, что непрошеных гостей было больше. Они вышли из ночи, Джосая и рабочие в страхе сжались под дулами их автоматов.