– Ты пытаешься сказать, что матабелы – святые, что они не способны на подобные зверства? – Она начинала злиться на него, ее тон стал резким.

– Конечно, нет! – постарался он успокоить ее. – Они не менее жестоки, чем любое другое африканское племя, и более воинственны, чем большинство из них. Раньше, когда они завоевывали какое-нибудь племя, они подбрасывали младенцев и ловили их на острия своих ассегаев, они любили бросать старух в костер и со смехом наблюдать, как они сгорают. Жестокость имеет другой смысл в Африке. Следует понимать это с самого начала, если собираешься здесь жить.

Он замолчал и улыбнулся, потом продолжил:

– Однажды я обсуждал политическую философию с матабелом, бывшим партизаном, и попытался объяснить ему концепцию демократии. Он ответил: «Возможно, такое сработает в твоей стране, но здесь это не пройдет. Здесь это не пройдет». Неужели ты не понимаешь? В этом суть проблемы. Африка живет по своим правилам, и я готов поставить миллион долларов против кучки слоновьего дерьма, что в течение следующих нескольких недель мы увидим такое, что никогда не увидели бы в Пенсильвании или Дорсете! Когда Мугабе говорит «уничтожить», он не имеет в виду «взять под арест и осудить согласно доказательному праву». Он африканец и имеет в виду именно «уничтожить»!

Они поспорили в среду, а в пятницу, как всегда, отправились в Булавайо, чтобы купить все необходимое и пообщаться со знакомыми людьми. Крейг и Сэлли-Энн выехали рано утром. За ними следовал пятитонный грузовик с живущими на ферме матабелами, они воспользовались возможностью бесплатной поездки в город. Все были одеты в лучшие наряды и громко пели от радости.

Крейг и Сэлли-Энн подъехали к первому блокпосту недалеко от перекрестка в Табас Индунас. Машины выстроились в очередь длинной в несколько сотен ярдов, и Крейг заметил, что многие из них разворачиваются.

– Оставайся здесь, – сказал он Сэлли-Энн, а сам вышел из «лендровера» и побежал в начало очереди.

Блокпост и пропускной пункт не показались ему временными. По обе стороны шоссе на укрепленных мешками с песком огневых позициях стояли крупнокалиберные пулеметы, чуть дальше стояли ручные пулеметы, на случай прорыва машины на высокой скорости.

Само заграждение было построено из залитых бетоном бочек и металлических пластин с шипами, которые превращали в клочья шины. У блокпоста стояли бойцы Третьей бригады в бордовых беретах с серебряными эмблемами. Полосатая полевая форма делала их похожими на тигров.

– Что происходит, сержант? – спросил Крейг одного из них.

– Дорога закрыта, мамбо, – вежливо ответил солдат. – Разрешается проезд только по разрешению военных властей.

– Я должен попасть в город.

– Только не сегодня. – Сержант покачал головой. – Сегодня в Булавайо лучше не ездить.

Словно подтверждая его слова, Крейг услышал со стороны города частые хлопки. Они были похожи на треск зеленых веток в костре, но от этого звука волосы на руках Крейга встали дыбом. Он так хорошо знал этот звук, он вызывал кошмарные воспоминания о войне. Это был звук стрельбы из автоматического оружия.

– Возвращайтесь домой, мамбо, – вежливо сказал сержант. – Это больше не ваша индаба.

Крейг вдруг почувствовал непреодолимое желание вернуться самому и вернуть своих людей в грузовике на ферму.

Он бегом вернулся к «лендроверу», прыгнул за руль и резко развернул автомобиль.

– В чем дело, Крейг?

– Думаю, началось, – сказал он мрачно и до пола нажал педаль акселератора.

Грузовик они встретили на полпути. Женщины пели и хлопали в ладоши, их цветастые платья развевались на ветру. Крейг остановил грузовик и вскочил на подножку. Шадрач в подаренном Крейгом сером костюме сидел на почетном месте рядом с водителем.

– Разворачивайся, – приказал Крейг. – Возвращайся в «Кинги Линги». Там большая беда. Никто не должен покидать «Кинги Линги», пока все не закончится.

– Солдаты – машоны?

– Да, – ответил Крейг. – Третья бригада.

– Шакалы и сыновья пожирающих дерьмо шакалов, – сказал Шадрач и плюнул в открытое окно.

– Утверждения о том, что силы безопасности убили тысячи невинных людей, являются полной чепухой. – Министр юстиции Зимбабве в темном костюме и белой рубашке был похож на удачливого биржевого маклера. Он мягко улыбался с телевизионного экрана, его лицо было покрыто тонкой пленкой пота от жара дуговых ламп, свет которых подчеркивал черноту кожи. – Несколько граждан пострадали в перестрелке между силами безопасности и объявленными вне закона диссидентами, но не тысячи! Ха-ха-ха. – Он весело рассмеялся. – Если пострадали тысячи, пусть кто-нибудь покажет мне их тела. Я ничего не знаю о них.

– Итак, – сказал Крейг, выключая телевизор, – из Хараре мы ничего больше не узнаем. – Он взглянул на часы. – Почти восемь, посмотрим, что скажет Би-би-си.

Во время правления режима Смита, с его жесточайшей цензурой, каждый думающий человек, живший в Центральной Африке, позаботился о приобретении коротковолнового приемника. Это правило не перестало быть актуальным и теперь. Крейг быстро настроил свой приемник «Иэсу Мусен» на частоту две тысячи сто семьдесят один килогерц.

«Правительство Зимбабве изгнало всех иностранных журналистов из Матабелеленда. Британский высокий комиссар нанес премьер-министру Зимбабве визит и выразил большую озабоченность правительства ее величества по поводу сообщений о зверствах сил безопасности…»

Крейг переключился на радио Южной Африки, и они услышали отчетливый голос диктора:

– «…проникновение тысяч незаконных беженцев с территории Зимбабве. Все беженцы принадлежат к племени матабелов. Представитель одной из групп описал массовое убийство жителей поселка, свидетелем которого он стал. «Они убивают всех, – сказал он. – Женщин и детей, даже цыплят и коз». Другой беженец сказал: „Не отсылайте нас назад. Солдаты убьют нас“».

Крейг покрутил ручку настройки и нашел «Голос Америки».

«Лидер партии ЗАПУ, представляющей в Зимбабве матабелов, господин Джошуа Нкомо, спасся бегством в соседнюю Ботсвану. «Они застрелили моего шофера, – сообщил он нашему региональному репортеру. – Мугабе хочет моей смерти. Он охотится за мной».

В связи с заключением в тюрьмы или арестом всех других видных членов партии ЗАПУ и бегством господина Нкомо народ остался без лидера и даже человека, выступающего от его лица.

Тем временем правительство господина Роберта Мугабе запретило передачу новостей из западной части страны. Все иностранные журналисты были высланы. Международный Красный Крест обратился с просьбой о въезде в страну наблюдателей, но получил отказ».

– Все так знакомо, – пробормотал Крейг. – Меня тошнит так же, как раньше, когда слушаю это.

В понедельник был день рождения Сэлли-Энн. После завтрака они поехали в «Квин Линн» за подарком. Крейг, чтобы сохранить все в тайне, оставил его на попечении жены управляющего миссис Грюнвальд.

– Крейг, какая прелесть.

– Теперь мы вдвоем сможем удержать тебя в «Квин Линн».

Сэлли-Энн взяла щенка цвета меда на руки и поцеловала во влажный нос, он лизнул ее в ответ.

– Это родезийская львиная собака, – сказал Крейг. – Впрочем, теперь, вероятно, ее следует называть зимбабвийской львиной собакой.

Шкура была слишком велика для щенка и свисала складками, придавая его морде озабоченный вид. Холка была украшена забавным хохолком – признаком чистокровности.

– Посмотри на его лапы! – воскликнула Сэлли-Энн. – Он станет просто чудовищем! Как мы его назовем?

Крейг объявил выходной день, чтобы отпраздновать день рождения Сэлли-Энн. Они устроили пикник у главной плотины, потом легли на плед у кромки воды и стали придумывать кличку щенку. Сэлли-Энн сразу же отвергла предложенную Крейгом кличку «Дог».

Они пили холодное вино, заботливо положенное Джозефом, и наблюдали за черноголовыми ткачиками, щебетавшими у своих похожих на корзины гнезд. Щенок гонялся за кузнечиками, пока, утомившись, не лег на плед у ног Сэлли-Энн. Они допили вино и занялись любовью.