Погиб Поэт! – невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!..

И так – все 56 строк величального и гордого реквиема величайшему сыну России. Лермонтов первоначально предваряет эти 56 строк эпиграфом – обращением к царю, эпиграфом, взывающим об отмщении убийце:

Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.

Эти строки взяты из трагедии французского драматурга XVII века Жана Ротру «Венцеслав», в переводе русского драматурга и поэта-переводчика А.А. Жандра (1789–1873). Перевод «Венцеслава» сам Пушкин в свое время назвал «прекрасным». Но подлинную силу стихотворению придают заключительные 16 строк, написанные 7 февраля того же 1837 года и столь же моментально, как основной текст, распространившиеся в многочисленных списках.

Таким образом, полностью стихотворение «Смерть поэта», с угодливой жандармской припиской к заключительным 16 строкам: «Воззвание к революции», легло на стол к императору. Вот эти 16 строк, реакция властей на которые последовала незамедлительно:

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Одной из задач, которые ставил перед собой автор при написании этой книги, являлось пробудить у читателя желание вновь открыть перед глазами сочинения Лермонтова. Перечитывая книги стихов и прозы великого писателя и поэта, я обратил внимание на тот факт, что творческий путь М.Ю. Лермонтова может быть подразделен на три приблизительно равные части. Первые его стихи в собраниях сочинений поэта отмечены 1828 годом, когда автору было всего тринадцать полных лет. Это время можно считать началом первого периода творчества. И этот период завершится через четыре с половиной года, в 1832 году, когда поэт поступает в Школу юнкеров в Петербурге, имея уже за плечами высшее образование, полученное в Московском университетском благородном пансионе и в Московском университете.

Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою - i_064.jpg

Окрестности селения Карагач. Кавказский вид с верблюдами.

Картина М.Ю. Лермонтова

Минует еще четыре с половиной года, и этот, теперь уже второй период завершается 1837 годом – ссылкой на Кавказ. И третий период – это годы 1837–1841, снова четыре с половиной года, вобравшие в себя и «всемилостивейшее прощение», и вторую кавказскую ссылку по ничтожному поводу, и патент о пожаловании 6 декабря 1840 года Михаила Лермонтова в чин поручика гвардии, и отвергаемые царем представления к орденам, к награждению золотой саблей с надписью «За храбрость»…

И что самое главное – это выход из-под пера Лермонтова именно в этот срок величайших литературных шедевров, принесших ему всемирную славу. И так хотелось бы продолжать эти периоды – ведь впереди у Лермонтова могла быть еще целая жизнь…

Но вернемся вновь ко второму периоду жизни и творчества поэта, к тому времени, когда его окружают «минутной младости минутные друзья».

Друг поэта Поливанов, с которым он сдружился еще в Москве, – это прототип Лафы, героя «юнкерских поэм» Лермонтова. Поэтом в период учебы в школе написаны три так называемые «юнкерские поэмы»: «Уланша», «Гошпиталь» и «Петергофский праздник». Конечно, нельзя по юнкерским поэмам буквально судить о времяпровождении юнкеров исключительно в услужении Вакху и Венере. Вспомним, воспитанникам школы всего по 18–20 лет, а устав школы достаточно суров, о чем можно судить по стихотворению Лермонтова «Юнкерская молитва» (1833):

Царю небесный!
Спаси меня
От куртки тесной,
Как от огня.
От маршировки
Меня избавь,
В парадировки
Меня не ставь.
Пускай в манеже
Алёхин глас
Как можно реже
Тревожит нас.
Еще моленье
Прошу принять —
В то воскресенье
Дай разрешенье
Мне опоздать.
Я, царь всевышний,
Хорош уж тем,
Что просьбой лишней
Не надоем.

Если ровесники Лермонтова, учившиеся вместе с ним в Школе юнкеров, за редким исключением, никак не предполагали в нем великого поэта, то спустя годы в Николаевском кавалерийском училище, как стала называться школа, имя поэта ценилось не менее, чем имя Пушкина в Царскосельском лицее. Любопытный факт: по воспоминаниям «старожилов» школы, при поступлении наряду со сдачей обязательных вступительных экзаменов кандидат в юнкера (пусть и негласно) должен был прочесть наизусть хотя бы одну из «юнкерских поэм» Лермонтова.

Князь А.И. Барятинский – герой поэмы «Гошпиталь»:

…Однажды после бурных прений,
И осушив бутылки три,
Князь Б., любитель наслаждений,
С Лафою стал держать пари…

В поэме «Петергофский праздник» рассказывается об одном из замечательных пригородов Петербурга, украшенном дворцами, садами и фонтанами. Сюда часто наезжал сам император, и в дни его приездов в парке Петергофа должны были дежурить воспитанники Школы юнкеров, как правило, выходцы из именитых дворянских родов. Бабушка поэта Елизавета Алексеевна Арсеньева арендовала дачу в Петергофе и переезжала сюда за 29 верст из Петербурга, чтобы быть поближе к любимому внуку и чаще с ним видеться. Одно из таких празднеств и поведение на нем юнкеров было предусмотрено специальным приказом по школе от 2 июля 1833 года. Лермонтов рисует в поэме яркую картину событий:

Гурьбу товарищей покинув,
У моста ……… стоял
И, каску на глаза надвинув,
Как юнкер истинный, мечтал…

На место многоточий можно подставлять фамилию конкретного воспитанника Школы юнкеров: например, князь Иосиф Шаховской, носивший прозвище Курок, юнкер Л.Н. Хомутов или сам Лермонтов («У моста Лермонтов стоял»).