Карп (подходя) . Ах, барин, барин!

Буланов . А что, Карп?

Карп . Молоды вы очень.

Буланов . Знаю, что молод.

Карп . А это нехорошо.

Буланов . Что ж мне делать-то?

Карп . Это не к пользе вашей… А вы старайтесь…

Буланов . Уж как ни старайся, а вдруг лет не прибавится: я только из гимназии.

Карп . Да что гимназия! Другие и в гимназии не были, да какие ловкие.

Буланов . Да на что ловкие-то?

Карп . Да на все, а уж особливо что мимо рук-то плывет.

Улита показывается из коридора.

Опять? Тьфу! Брысь ты, окаянная!

Улита (скрываясь) . Обидчик!

Буланов (задумчиво) . Да?.. Ну, что ж?

Карп . То-то: «да». Вы что барышню-то тревожите? Какой тут авантаж?

Буланов . Все-таки…

Карп . Осторожнее надо, сударь; недаром Улита тут ползает, перенесет сейчас. А понравится ли барыне? Еще неизвестно, куда вас Раиса Павловна определят. Они хоть и барыня, а ведь их дело женское: никак даже невозможно этого знать, что у них на уме. Вдруг одно, и сейчас другое; у них в мыслях не то что на неделе, на дню до семи перемен бывает. Вот вы говорите: жениться; а может, что другое заставят делать! Вы своей воли не имеете; привезли вас на пропитание, так как маменька у вас в бедности… А вы хотите… Уж вы и смотрите все в глаза.

Буланов . В глаза?

Карп . Беспременно. Так все ходите и смотрите, потому от них зависимы… А там по времени, из разговора или из чего и можете понять… Барыня идут. (Уходит.)

Буланов поправляет волосы и покручивает усики. Входят Гурмыжская , Милонов и Бодаев .

Гурмыжская , Милонов , Бодаев , Буланов .

Гурмыжская . Я вам говорила, господа, и опять повторяю: меня никто не понимает, решительно никто. Понимает меня только наш губернатор да отец Григорий…

Милонов . И я, Раиса Павловна.

Гурмыжская . Может быть.

Милонов . Раиса Павловна, поверьте мне, все высокое и все прекрасное…

Гурмыжская . Верю, охотно верю. Садитесь, господа!

Бодаев (откашливаясь) . Надоели.

Гурмыжская . Что вы?

Бодаев (грубо) . Ничего. (Садится поодаль.)

Гурмыжская (заметив Буланова) . Алексис, Алексис! Вы мечтаете? Господа, представляю вам молодого дворянина, Алексея Сергеича Буланова.

Буланов раскланивается.

Судьба его очень интересна, я вам сейчас расскажу. Алексис, погуляйте в саду, мой друг.

Буланов уходит, Гурмыжская и Милонов садятся у стола.

Милонов . Ваш родственник, вероятно?

Гурмыжская . Нет, не родственник. Но разве одни родственники имеют право на наше сострадание? Все люди нам ближние. Господа, разве я для себя живу? Все, что я имею, все мои деньги принадлежат бедным;

Бодаев прислушивается.

я только конторщица у своих денег, а хозяин им всякий бедный, всякий несчастный.

Бодаев . Я не заплачу ни одной копейки, пока жив; пускай описывают имение.

Гурмыжская . Кому не заплатите?

Бодаев . На земство, я говорю.

Милонов . Ах, Уар Кирилыч, не о земстве речь.

Бодаев . Никакой пользы, один грабеж.

Гурмыжская (громко) . Подвиньтесь поближе, вы нас не слышите.

Бодаев . Да, не слышу. (Садится к столу.)

Гурмыжская . Этот молодой человек, господа, сын одной моей приятельницы. Я встретилась с ней в прошлом году в Петербурге. Прежде, давно уж, мы жили с ней совершенно как сестры; но потом разошлись: я овдовела, а она вышла замуж. Я ей не советовала; испытавши сама, я получила отвращение к супружеству.

Бодаев . К супружеству, но не к мужчинам?

Гурмыжская . Уар Кирилыч!

Бодаев . Да я почем же знаю; я только спрашиваю. Ведь разные бывают характеры.

Гурмыжская (шутя) . И к мужчинам, особенно таким, как вы.

Бодаев (привстает, опираясь на костыль, и кланяется) . Премного вам за это благодарен.

Милонов . Раиса Павловна строгостью своей жизни украшает всю нашу губернию; наша нравственная атмосфера, если можно так сказать, благоухает ее добродетелями.

Бодаев . Лет шесть тому назад, когда слух прошел, что вы приедете жить в усадьбу, все мы здесь перепугались вашей добродетели: жены стали мириться с мужьями, дети с родителями; во многих домах даже стали тише разговаривать.

Гурмыжская . Шутите, шутите. А вы думаете, мне без борьбы досталось это уважение? Но мы удаляемся от нашего разговора. Когда мы встретились в Петербурге, моя подруга уж давно овдовела и, разумеется, глубоко раскаивалась, что не послушалась моих советов. Она со слезами представила мне своего единственного сына. Мальчик, как вы видите, на возрасте.

Бодаев . В солдаты годится.

Гурмыжская . Вы не судите по наружности. Он, бедный, слаб здоровьем, и, представьте себе, какое несчастие! Он поэтому отстал от своих товарищей, так что все еще был в гимназии и, кажется, даже еще в средних классах. У него уж и усики, и мысли совсем другие, и дамы стали им интересоваться; а он должен с мальчиками, шалунами, ходить в школу. Это унижало его, он скучал, удалялся от людей, бродил один по глухим улицам.

Бодаев . Не по Невскому ли?

Гурмыжская . Он страдал, страдала и мать; но средств помочь горю у ней не было. Имение совершенно разорено, сын должен учиться, чтоб кормить мать; а учиться прошло и время и охота. Ну, теперь, господа, судите меня как хотите. Я решилась сделать три добрых дела разом.

Бодаев . Три? Любопытно.

Гурмыжская . Успокоить мать, дать средства сыну и пристроить свою племянницу.

Бодаев . Действительно, три.

Гурмыжская . Я выписала сюда на лето молодого человека; пусть они познакомятся; потом женю их и дам за племянницей хорошее приданое. Ну, теперь господа, я покойна, вы знаете мои намерения. Хоть я и выше подозрений, но, если б нашлись злые языки, вы можете объяснить, в чем дело.

Милонов . Все высокое и все прекрасное найдет себе оценку, Раиса Павловна. Кто же смеет…