– Боги ненавидят меня, – прошептала Юлия; из глаз ее тихо лились слезы.

Гай, опустившись на колени у изголовья ложа, убрал со лба жены влажную прядь волос и поцеловал. Юлия не ожидала такого проявления чувств. Какое-то мгновение он смотрел на мертворожденное дитя, затем осторожно прикрыл ему лицо уголком пеленки и взял на руки. Юлия судорожно дернулась, чтобы остановить его, но она была слишком измучена. Минуту Гай постоял с ребенком на руках, как и положено отцу, собирающемуся признать своего новорожденного сына, потом передал недвижный комочек Лидии, и та унесла его.

Юлия с рыданиями уткнулась лицом в подушку.

– Я не хочу жить! Ничего у меня не получилось, дайте мне умереть!

– Это не так, бедная ты моя, родная. У тебя еще есть три маленькие дочки, и ты нужна им. Не надо так убиваться.

– Мое дитя, мой маленький мальчик мертв!

– Успокойся, любовь моя. – Гай старался утешить жену, с мольбой глядя на тестя, который пришел в комнату сразу же за ним. – Мы ведь не старые, моя дорогая. И если боги пожелают, у нас с тобой будет еще много детей…

Лициний, нагнувшись, поцеловал дочь.

– И если ты не родишь сына, моя милая девочка, что из того? Ты одна заменила мне всех сыновей, клянусь тебе.

– Ты должна думать о наших детях, – сказал Гай. Юлия чувствовала, как отчаяние заполняет все ее существо.

– Секунда всегда была тебе безразлична. Что это ты вдруг теперь забеспокоился об остальных детях? Ты расстроен только потому, что я не смогла родить тебе сына.

– Нет, – тихо произнес Гай. – Ты нужна мне не ради сына. А теперь тебе лучше поспать. – Он поднялся на ноги, по-прежнему глядя на жену. – Сон залечивает страдания, и утром ты будешь чувствовать себя лучше.

Но Юлия почти не слышала его. Воображение снова и снова рисовало ей нежные черты мертвого младенца.

Юлия выздоравливала медленно, недели тянулись тягостно. Гай с удивлением отметил, что скорбь жены тревожит его больше, чем собственные переживания. Секунда родилась в его отсутствие, и он не испытывал к ней глубокой привязанности. Кроме того, у него были еще три дочери, и долго печалиться о смерти Секунды он не мог.

Но, думая о мертворожденном мальчике, Гай сразу же вспомнил сына Эйлан. Среди римлян было принято усыновлять здоровых мальчиков из других семей. Если Юлия не родит ему наследника, – а поговорив с врачом, Гай уже не надеялся на это, – она вряд ли воспротивится его решению привести в дом сына Эйлан. Да и потом, он ведь любит дочерей, хотя и не чувствует к ним такой душевной привязанности, как к своему первенцу.

Но этим он займется после, когда Юлия поправится. Чтобы хоть как-то развеять печаль жены, Гай решил, что они вместе должны совершить паломничество к храму Богини-Матери, который находился недалеко от Венты, однако путешествие не принесло исцеления ни ее душе, ни телу, а когда он предложил, чтобы они всей семьей вернулись в Лондиний, Юлия наотрез отказалась.

– Здесь похоронены наши дети, – заявила она. – Я не оставлю их.

В душе Гай считал, что все это предрассудки. Местные народы искренне веровали, что земля силуров является воротами в потусторонний мир, но Гай был убежден, что нет такого места под небесами, которое располагалось бы ближе к Стране Мертвых или, наоборот, дальше от нее, чем другие области. Однако он подчинился капризу Юлии, и они остались.

В конце года пришло известие о смерти Агриколы.

«Говоря словами Тацита, – писал Лициний Ворон, – «человеческой природе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление». Но даже наш божественный император не смог отыскать в Агриколе пороков, которые бы оправдали его гнев, и поэтому нашему другу удалось избежать официальной опалы. По правде говоря, император был крайне внимателен к Агриколе на протяжении всей его болезни, и, хотя кое-кто сплетничает, будто полководца отравили, лично я считаю, что он умер, не вынеся бесчестья Рима. Может, для него это и к лучшему, и не исключено, что сами мы вскоре тоже будем желать смерти. Благодари судьбу за то, что ты в Британии, вдали от интриг…»

На следующий год Лициний вышел в отставку и переехал жить к дочери и зятю. К дому на Вилле Северина для него пристроили еще одно крыло. Для Гая это был последний год службы в должности прокуратора по вопросам снабжения войск. Он надеялся, что по окончании срока сенатор Маллей сумеет устроить ему назначение на более высокий пост. Но начало года было отмечено тревожными событиями. Император становился все более деспотичным и подозрительным. Он проявил себя как хороший военачальник, добился немалых побед и, решив, что боги благосклонны к нему, изо всех сил старался лишить патрициев последних остатков власти.

Гай подумал, что действия Домициана в отношении сената могут оказаться той искрой, которая раздует тлеющие угольки накопившегося недовольства и приведет к мятежу, но потом поступило известие о том, что Геренния Сенециона и еще нескольких человек казнили по обвинению в измене.

Гай понял, что, по крайней мере, некоторое время ему вряд ли следует надеяться на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Его покровителю сенатору Маллею обвинения предъявлено не было, но все же он счел благоразумным отойти от государственных дел и теперь жил в своем поместье в Кампании. Поэтому Гай отложил визит в Рим, куда он планировал поехать сразу же по окончании срока службы на посту прокуратора, и по примеру своего покровителя решил заняться пока повышением плодородия своих земель.

Наконец у него стали завязываться более близкие отношения с дочерьми, но Юлия, как и прежде, пребывала в угнетенном настроении и постоянно испытывала недомогание. Ночи они проводили вместе, но было очевидно, что она уже не сможет родить ему сына.

А ребенку Эйлан исполнилось десять лет. И несмотря на то, что император не благоволит к Гаю, он все же способен обеспечить сыну лучшее будущее, чем британская жрица, которая вынуждена скрывать сам факт существования своего ребенка, да и Юлия, очевидно, с большим удовольствием будет воспитывать сына своего мужа, чем чужого мальчика, хотя, конечно, трудно сказать наверняка, как она к этому отнесется. Но в конце концов Гай может убедить жену – и это будет истинная правда – в том, что Гауэн был зачат еще до того, как он познакомился с ней.

До Лесной обители на коне скакать всего несколько часов. Где-то там, за тем холмом, и живет его сын, размышлял Гай, вглядываясь в просветы деревьев, стеной возвышавшихся с южной стороны. Но он с удивлением осознал, что боится новой встречи с Эйлан. Она, должно быть, ненавидит римлян. И его тоже? Девушка, которую он любил в юности, теперь жрица Вернеметона, внушающая людям страх. Порой ему казалось, что не существует больше и женщины, на которой он женился. Со смертью сына Юлия утратила присущие ей игривость и веселый нрав – черты характера, которые он особенно ценил в ней.

Карьера Гая складывалась довольно успешно, хотя ему едва ли удалось воплотить в реальность мечты отца. Но ведь он мало что любит в жизни, вдруг подумал Гай. Он часто бывал одинок – просто раньше это его не тяготило, потому что под строгим оком отца, а потом на службе в армии, где царила железная дисциплина, скучать ему было некогда. Но работа в поместье лишь позволяла сохранять в хорошей физической форме тело. Ум же оставался свободным, и к концу первого года жизни вне государственной службы Гай все чаще обращался мыслями к грезам своего детства.

Наверное, воспоминания о том возрасте, когда мир казался удивительным и чудесным, нахлынули на Гая потому, что он все свое время посвящал земле. Ребенком Гай запрещал себе думать о матери, но теперь он часто видел ее во сне. Она укачивала его на руках, он слышал ее сладостный голос, напевающий колыбельную, и просыпался в слезах, умоляя ее остаться с ним.

Но она ушла в Страну Мертвых, и Эйлан отказалась от него ради своей Великой Богини, а теперь он теряет и Юлию. Встретит ли он когда-нибудь человека, думал Гай, который просто полюбил бы его на всю жизнь, полюбил бы таким, какой он есть, не пытаясь переделать на свой лад?